— На счастье.
А я сразу же кинулся подбирать хрустальные осколки.
Ведьма шикнула:
— Оставь, Егор, порежешься.
И накаркала.
Как я ни берёгся, один осколок шаркнул-таки мне по большому пальцу. Я выругался и пошёл к мойке. Ведьма меня остановила на полпути, схватила за руку и присосалась к ране.
— Перестань, — поморщился я. — Сейчас сама свернётся. Чёрная ведь. Драконья.
— Вовсе не чёрная, а кофейная, — оставив мой палец в покое, возразила Альбина. — И на вкус горчит, как двойное кофе.
— Двойной, — машинально поправил я.
— Ну да, двойной, — согласилась ведьма и вдруг замерла. Постояла тихо, будто прислушиваясь к чему-то. Потом посмотрела на меня как-то чудно и спросила: — Слушай, дракон, а у тебя всё в порядке?
В её голосе я услышал тревогу и сам забеспокоился:
— В каком это смысле?
— Ну, вообще, по жизни. Как оно всё у тебя сейчас?
— А что такое?
— Беды не чуешь?
— Да нет вроде. Есть, конечно, проблемы всякие, но у кого их нет. На то они и проблемы, чтобы решать их.
— Значит, никакой серьёзной опасности не чувствуешь?
— Да говорю же, нет.
— А вот кровь твоя чувствует. Беду она чувствует. И беда та идёт от каких-то близнецов.
— От близнецов? — Я усмехнулся. — Если от близнецов, тогда всё понятно. Сейчас только близнецы снились. Башни-близнецы. Те самые, в которые самолёты врезались.
Альбина дёрнула меня за рукав:
— А ну-ка давай поподробнее.
— Да ерунда всё это, — отмахнулся я. — Бред. Оставь, Альбина, не парься.
— Я-то оставлю, — строго, даже назидательно сказала она, — но твоё с тобой останется.
— Разберусь.
— Смотри.
Убедившись, что кровь загустела, и разрез стал покрываться тонкой коркой, я клюнул ведьму на прощание в нос и пошёл в коридор. Альбина потянулась следом. У двери она меня развернула за плечи резко, притянула и впилась губами в губы.
— Сумасшедшая, — прохрипел я, когда сумел оторваться.
— А ты — чудовище, — отмерила она и, сунув в мою руку кепку, вытолкнула на лестничную клетку.
Спускаясь по лестнице, я думал о том, что годы проходят, столетия, а мир не меняется. По-прежнему мужчине все женщины представляются сумасшедшими, а женщине все мужчины — чудовищами. Автор детективов и не последний мыслитель Честертон полагал такое положение дел биологической и социальной нормой, этаким статус-кво. И считал при этом, что оно может быть преодолено лишь иррациональным образом. А если перевести на нормальный язык, то с помощью безоглядной, неосторожной и взаимной любви. Так и только так. К сожалению, с любовью у меня никак, поэтому Альбина на какое-то неопределённо продолжительное время (а скорее всего, навсегда) так и останется для меня сумасшедшей. Ну а я соответственно для неё — чудовищем.
Крайним домом по чётной стороне Пятой Советской оказалась трёхэтажная общага авиаремонтного завода. На вахте гонял чаи древний, но ещё бравый старичок. Я сунул ему кепку под нос и сказал, что ищу её хозяина, жердяя с родимым пятном на правой щеке. Наплёл, что денег ему должен, разбогател на днях, теперь ищу, чтоб долг отдать. Старичок, насадил на нос очки, долго вертел кепку в руках, щупал её, мял, чуть ли на зуб не попробовал. Потом сказал, что нет, не нужна ему такая кепка. Даже даром. Тут я понял, что старичок мой малость глуховат. Нервничать по этому поводу не стал, ещё раз объяснил, чего хочу. Теперь, правда, прибавив громкости. Такое терпение моё беспримерное было вознаграждено сторицей. Узнал и имя — Рома Щеглов, и номер комнатушки — триста шестнадцатый.
Поднявшись на третий этаж, я Рому дома не застал. Застал его жену, толстую даму непонятного возраста, и его четверых детей, старшему из которых было лет двенадцать, а младшему — пожалуй, года четыре. Признаться, это было жалкое зрелище: пропахшая лапшой быстрого приготовления каморка размером три на три, несчастная мамаша с глазами насмерть перепуганной игуаны и чумазые гаврики мал, мала, меньше и меньше меньшего.
На мой вопрос, где законный муж Рома, женщина нечего не сказала, явила себя стойкой партизанкой. Честь ей за это и хвала. А вот старший сын подвёл отца, сдал с потрохами. Сказал, что батя в магазин пошёл, но придёт с минуту на минуту. Повторив подвиг Павлика Морозова, пацан тут же получил от матери крепкую затрещину, а от меня благодарность.
Сбегая вниз, я клокотал и возмущался. Народу им не хватает, елки-палки, всё рожать призывают. Этих бы сперва на ноги поставили. Вот этих вот, которые уже есть. И которые, между прочим, всё время хотят есть.
Многодетного отца Рому Щеглова я решил подкараулить не в тёмных и затхлых коридорах общаги, а во дворе, который образовывали помимо общаги ещё две панельные пятиэтажки. Погода совсем наладилась, солнце пригревало (не так, конечно, как, допустим, в июле, но всё же), так что ничто не мешало организовать наблюдательный пункт на свежем воздухе.
Это был тихий городской двор с обязательной детской площадкой: поломанные качели, песочница, разукрашенный под мухомор грибок. Чуть в стороне, под корявой яблоней-дичкой, виднелась длинная скамейка. На её солнечной половине основательно и, судя по всему, надолго расположились две старушки. Обычные такие старушки, пахнущие кипячёным молоком, сдобой и валерьянкой. Они походили друг на друга, только и различий, что одна одета была попроще — в драповое пальто, а другая с большей претензией — в пальто с меховым воротником. Я не постеснялся, подошёл, пожелал доброго здравия и уселся на другой конец скамейки. Туда, куда падала узорчатая тень. Старушки само собой тут же проявили бдительность, прервали болтовню и оценивающе покосились на меня — что за персонаж? Я боковым зрением это заметил, но сделал вид, что не заметил, а потом и вовсе повернул голову так, чтобы бабки оказались в мёртвой зоне. Впрочем, они в моём облике ничего подозрительного, видимо, не обнаружили и благополучно продолжили прерванную беседу.
— Читала, Андреевна, сегодняшние «Файненшл Таймс»? — спросила одна.
— Да некогда мне было, Леонидовна, — ответила другая. — Нина нынче во вторую, так я в кассу с утра. Компенсацию выправила, да за одно уж договор по срочному вкладу пролонгировала. Потом в клинику зашла на четверг на зубы записалась и… Что ещё? А-а, за телефон же оплатила. Так до обеда и пробегала. Не до газет было. А что пишут-то?
— Так акции «Газпрома» на тридцать пунктов рухнули.
— Да ты что?! Господи Иисусе! То-то я всю ночь промаялась. Только под утро и уснул. И сон главное снился какой-то такой странный. Будто птица я, а взлететь не могу. Разбегаюсь будто, разбегаюсь, а всё никак. Оно вот, стало быть, к чему.
От бабкиных воркований я слегка размяк, и чуть было не уснул. Того гляди, и миссию провалил бы, но слава Силе едва начал клевать носом, во дворе застукало и забрякало. Сквозь ленивый кошачий прищур я увидел, как в сторону двух металлических гаражей пробежал заполошный мужик в спецовке и резиновых бахилах. На плече у него висела офицерская сумка, из которой торчала рукоятка разводного ключа. Мужик, испуганно озираясь, быстро шмыгнул в щель между гаражами и там затаился. И только он спрятался, во двор с диким гиканьем, поднявшим ввысь ленивых, жирных голубей, ворвалась ватага пацанов. Пугая небеса игрушечным оружием, пацаны вихрем пронеслись через двор и скрылись за углом общаги.
— Ребятня опять Потапова гоняет, — объяснила происшествие Андреевна.
— Судьба у него такая, — отозвалась эхом Леонидовна и пропела по-стариковски: — О-хо-хо хо-хо хо-хо.
Что произошло потом, как судьба-злодейка обошлась с сантехником Потаповым, поймали его пацаны или нет, я так и не узнал, поскольку во дворе появился Рома Щеглов. Обознаться я не мог: высокий, тощий, чёрная блямба на правой щеке и авоська с продуктами в руках. Всё сходилось. Окончательно я убедился, что это он, когда окликнул его по имени. Услыхав своё имя, шустрила вздрогнул, оглянулся затравленно, подтянул «треники» и рванул к дверям общаги. Немедля не секунды, я сорвался со скамейки и с криком «Я — годзилла, ты — японец!» припустил за ним. Со старта развил приличную скорость и почти догнал его на пролёте второго этажа, но споткнулся о кинутую авоську и растянулся. А Рома поскакал себе выше. Я подумал, сейчас рванёт в коридор третьего этажа, но, отводя беду от собственного гнезда, Рома метнулся к металлической лестнице, ведущей на чердак. Взобрался быстро, по-обезьяньи, и выбил головой оцинкованный люк. К тому моменту я уже был совсем рядом, подпрыгнул и сумел ухватить беглеца за ногу, но он, будто ящерица хвост, оставил мне на память дранный кед и исчез в темноте.
