— Ты извини, Вено, но нет другого выхода. Или я тебя, или же они меня. Не удивляйся, я ведь теперь работаю у Хауза.

И Джакомо было чему удивляться в свой предсмертный миг. ФБР терпело его пятнадцать лет и исправно получало за молчание мзду. Но терпение ФБР лопнуло тут же, как только Джакомо захотел поднять руку на самого Хауза. Акции фирмы Хауза стоили куда больше, чем наличные мафии.

Этот урок пошел впрок гангстерам, конечно, а не банкирам. Одно «семейство» за другим начало капитулировать перед императором. А бравые молодцы Джакомо, отобранные в свое время для нападения на поместье Бернарда Хауза в Неваде, стали его гвардией. И тогда-то в руки Хауза перешла изрядная доля организованной торговли наркотиками. Но даже среди самых высопоставленных чиновников его империи мало кто был ознакомлен с информацией, переданной Хаузу Марио Косым. Он поведал миллиардеру, что в операциях Джакомо, охватывающих и Азию, и Африку, и Европу, и Америку, активно участвовали люди нацистского подполья. Они старались прибрать к рукам контроль над сетью в Европе и в Азии и уже замахивались на Америку.

Так перед Бернардом Хаузом встала проблема, требующая неотложного решения…

Н-да, трудно сразу переварить такую информацию. Практически новость для Ричарда состояла только в одном: что Марио использовал в своих операциях нацистское подполье. Но она стоила всех остальных фактов, вместе взятых, тем более если учесть, как Бернард Хауз с ним управился.

Именно сейчас Ричарду не помешал бы добрый глоток бурбона… Он с досадой пнул носком облаченной в ненавистный скафандр ноги стол. Закурить и то нельзя, зажигалка и сигареты остались в пиджаке.

Человек сугубо деловой, старый Хауз презирал нацистов. Одобряя в принципе их методы и цели, он все же считал большинство из них, особенно вождей, бездарными истеричными людьми, демагогами, авантюристами. Из всей нацистской своры он видел цену разве что только в эсэсовцах. От таких кадров, как Скорцени, Бернард Хауз в любое время не отказался бы. Для черной, естественно, работы.

Из документов в черной папке Ричард узнал, что нацистское подполье семидесятых годов интересовало деда потому, что где-то отсиживались главари, хранящие ключи к несметным тайным вкладам «третьего рейха» в швейцарских банках. Но, кроме интереса к нацистским деньгам, думать о них заставляла и необходимость. Он понимал, что наци было просто не по зубам «семейству» Джакомо, чего покойный никак по своей самонадеянности осознать не мог. И поэтому наци могли спокойно копить силы, чтобы захватить охотничьи угодья Джакомо в самих Соединенных Штатах и этим полностью поставить под контроль торговлю наркотиками. Добившись этого, они получили бы в свои руки огромный источник доходов, а дальше — мощное оружие политического влияния.

Люди Хауза разрабатывали сложную операцию несколько лет. Тайно собирали информацию, устанавливали адреса, решали, кого оставить в живых и взять в дальнейшем на службу. Так что дел им хватало с лихвой, всЁ они готовили тщательно и кропотливо.

Потом решительно, быстро и эффективно, как и всегда, провели эту операцию, которую сам старик иронически назвал «Неделей длинных ножей». «Ножи» работали одновременно и в Европе, и в Азии, и в Америке, и в Австралии. Главарей перерезали, остальных прочно, как и требовал Хауз, взяли под контроль, заставив работать на нового хозяина…

Много над чем мог еще поразмышлять Ричард Хауз, продолжая листать «Историю» Бернарда Хауза. Тут на стене вспыхнул красный сигнал, и внук, чертыхнувшись, еле успел опустить стекло шлема, прежде чем снова предстал перед дедом.

(7.5.2005 г.)

Вдруг поймала себя на том, что жду звонка Сергея Карпова. Странно, я недавно знакома с этим русским парнем, а уже привыкла к нему и его частым звонкам. Сказать по правде, когда после своих неудачных попыток встретиться с «Его величеством» он вдруг подкараулил меня на улице и пригласил на представление гастролирующего в Нью-Йорке Московского цирка, я отнеслась к этому как к обычной попытке репортера разработать источник и получить необходимую информацию. Кого же еще в таком случае окрутить, если не молоденькую дурочку секретаршу! Что же, вроде бы самый подходящий вариант. Я ведь все уловки этих газетчиков знаю настолько хорошо, что просто вспоминать не хочется…

Именно поэтому-то я сначала резко и холодно отказалась. Ведь в данном случае я была на улице, и значит — сама себе хозяйка и не обязана мило улыбаться журналистам и клиентам фирмы. Но в глазах у этого крупного уверенного парня вдруг появилось такое детское выражение боли и обиды, что я даже растерялась.

— Как вам удалось достать билеты? — спросила я, когда мы уже ехали в такси. — Весь город просто с ума сошел, только о цирке и говорят… Билеты на представления перекупают за бешеные деньги…

— Мне очень хотелось провести с вами вечер, — улыбаясь, ответил он. — Зашел к директору труппы и сказал: «Помогите соотечественнику, совсем пропадаю на чужбине! Встретил американку, которую ничем не проймешь и не удивишь».

— А вы советский?

— Да, я представляю в нашем «Вестнике» Советский Союз, — улыбнулся он.

«Наверное, именно поэтому босс и отказался его принять!» — подумала я.

Мелькнула у меня тогда мысль, не лучше ли сообщить о своей неожиданной встрече с советским журналистом мистеру Джонсону, начальнику службы нашей внутренней безопасности, но я передумала.

Я сидела в гостиной и смотрела на молчащий телефон. Что же он не звонит? Как он может?

Да что же это я? Неужто опять, как зеленая девчонка, влюбилась в журналиста! И это после истории с Моррисом!

Моррис был предупредителен и настырен. «Ах, Конни, вы просто прелесть!» И приглашал в бар, а потом и в свою квартиру. Я догадывалась, чем может все кончиться, когда он в загородном мотеле стал подробно расспрашивать меня о Хаузе, о его делах, о персонале, о порядках в конторе. И это ночью, под самое утро… Но я так любила его, что, хоть и поняла, что он из меня просто-напросто информацию выкачивает, пыталась убедить себя не верить в это. Он журналист, у него работа такая, он должен уметь в любых условиях необходимую информацию добывать. Иначе кто же его в газете будет держать?

И я уверяла себя, что сначала он просто видел во мне удобный подход к Хаузу, при котором можно еще и совместить приятное с полезным, но потом по-настоящему полюбил меня. Я хотела помочь Моррису в его работе. Но Моррис, выведав, что надо было, перестал мне звонить. Я все еще надеялась на что-то, верила, что можно вернуть того, прежнего Морриса. Я преследовала его звонками, пока не поняла: все кончено…

Шесть больших очерков Морриса о Хаузе уничтожили мои иллюзии. К счастью, босс не догадался, от кого узнал Моррис подробности о его персоне. Хауз в целом был даже доволен этой публикацией. Я ничего плохого о нем не рассказала.

Сергей сильный, умный, добрый и открытый, неловко подозревать его в нечестности. Мне хорошо с ним. По газетам и кино я представляла себе русских совсем другими. Вечно насупленными, подозрительными, холодными… И по моим прежним представлениям, они должны были сторониться американских девушек, а не ухаживать за ними. А нравлюсь я ему совершенно определенно. Хотя опять привычное слово тут не подходит.

Нравлюсь-то я многим, мужские взгляды ловлю на себе часто. На меня даже сам босс поглядывает, хотя романы с сотрудницами не в его правилах. А человек он привлекательный, всегда аккуратный, подтянутый. Прямо с рекламы или из фильма. Разговаривает-то как — голоса никогда не повысит. Сплошная вежливость, хотя и проглядывает сквозь нее жесткость и властность. Недаром все у нас за глаза называют Ричарда Хауза «Его Величеством», что ему, разумеется, давно известно. Но он молчит. А раз молчит, значит, нравится ему это. И ведь действительно, что ни говори, «Его Величество» — и богатства хоть отбавляй, и внешность в самый раз.

Богатство… богатство… Конечно, меня не во все посвящают, но я знаю достаточно, чтобы понимать: не все дела чисты у босса, не все деньги — от честного бизнеса. Слишком много у него тайн, и от многих. Хотя, кто его знает, может быть, мне все это только кажется. Да и кто выживет в нашем мире, не сохраняя своих тайн — коммерческих в том числе.