«Подвиги Геркулеса, падение Фаэтона, повести о Церере, Прозерпине и Минерве, принадлежности Юпитера, Плутона, присутствие Цербера при вратах ада и прочее с величайшею удобностью объясняется сорасположением, восхождением и захождением созвездий. Так Геркулес побеждает Немейского льва, потому что солнце, вступая в сие созвездие, помрачает оное. Фаэтон, испуганный Скорпионом, низвергается в Эридан, потому что Возница, изображение Фаэтона, нисходит под горизонт вместе с Эриданом, когда солнце находится в Скорпионе. Прозерпина, или Венец, есть дочь Цереры, или Девы, потому что Венец восходит в то время, когда Дева скрывается на западе…»

Марина поднимает голову, долго смотрит на расцвеченный звездным бисером экран и снова возвращается к странице старинной книги.

«Две полярные Медведицы, никогда не скрывающиеся под горизонт и обвитые Драконом, представляют Калисту и верную ее подругу, превращенных в медведиц. Дракон по велению Юноны стережет их и не позволяет прикасаться к водам океана…»

За прошедшие после старта полтора месяца межпланетный корабль «Вихрь» был обжит до последнего закоулка. По вечерам, просмотрев по телевизору подробную сводку земных новостей, прослушав сообщение о том, что «полет марсианского корабля протекает нормально, эксперименты выполняются в соответствии с программой и все члены экипажа чувствуют себя хорошо», космонавты отдыхали.

Не раз и не два говорил Семен Тарханов, начальник психофизиологической службы Центра: «Знайте, не только человеку трудно побороть привычку, но и злодейке-судьбе. Берите с собой в полет побольше земных привычек, всяких милых сердцу пустяков, и вы будете во всеоружии при встрече с Неизвестным».

Теперь эту «максиму профессора Тарханова» вспоминали часто. К сожалению, из мужчин мудрый совет услышал только Калантаров. Жора захватил с собой тисочки, набор слесарных инструментов и вечерами на зависть всем увлеченно орудовал в своей каюте напильником.

Марина в этом отношении тоже во всеоружии: у нее есть ее окно, перед которым она любила сидеть с детства. В течение года трудился фотоаппарат, установленный Мариной перед окном в Сивково. Теперь из ее каюты, раздвинув занавески, можно в любой момент увидеть, что делается в саду над подмосковной речкой Клязьмой. И еще у Марины есть старые книги по астрономии. Книги эти на корабле пользуются большим спросом. Марина умело использует популярность своих древностей в «корыстных» целях.

Дело в том, что среди космонавтов издавна и не без основания считалась непреложной истина: врач на корабле — священная фигура. На нем лежит огромная ответственность за здоровье людей, улетавших так далеко от родной Земли. Поэтому врача берегли, старались поменьше загружать общекорабельными делами. Например, на вахте стояли все, даже командир, врачу на вахте быть не положено, так как он и без того «все время на вахте».

Высшая аттестационная комиссия присвоила Марине за студенческое исследование степень кандидата медицинских наук. Марина — настоящий ученый. Чтобы лучше понимать психофизиологические нагрузки каждого из членов экипажа корабля, она не стеснялась организовывать своеобразный обмен: я тебе — книгу, ты мне позволишь постоять на вахте час-другой, научишь регулировать тот или иной прибор, управлять аппаратами и механизмами.

Сорок девятые сутки полета

— Виктор Сергеевич, не кажется ли вам, что со всеми делами мы стали справляться с легкостью необыкновенной?

Виктор Сергеевич кивнул. Не первый уже раз приходит он в медицинский отсек, где можно определить самые подробные психофизиологические характеристики всех членов экипажа. Что-то выписывает, что-то подсчитывает. Подолгу сидит, сосредоточенно покусывая кончики усов, — рассматривает сводную шкалу прогноза.

В последние годы найден простой способ оценки общего состояния космонавта. Простота заключается в том, что в отличие от традиционной практики критерий оценки всего один — К (медики называют его обобщенным критерием качества деятельности человека).

Если К равен единице, космонавт в лучшей своей форме, значит, он хорошо справится с любым делом. Если человек устал или загрустил, значение К уменьшается. При значении К, близком к нулю, космонавта необходимо немедленно госпитализировать.

Быстрая и наглядная оценка работоспособности чрезвычайно важна в полете: самое ответственное дело поручается космонавту, у которого в этот момент высокое К. Медицинская ЭВМ по отдельным психофизиологическим характеристикам может прогнозировать, как космонавт будет себя чувствовать через минуту, через час, через месяц. Уменьшился К ниже допустимого — это сигнал тревоги для врача. Нужно искать причину болезни, лечить, спасать человека.

Незадолго до старта Семен Тарханов пригласил Виктора Сергеевича и Марину к себе в кабинет и, отчего-то слегка смущаясь, заговорил о «барьере отчуждения». После освоения окололунного пространства само существование этого «барьера» многие мировые авторитеты подвергли сомнению. Но Семен Тарханов все же считал, что это, как он выразился, «неизвестно что» может дать о себе знать в первом межпланетном полете. Более того, он предполагал, что симптомы новой болезни могут проявиться примерно через два месяца пути. «Помните, — убеждал он, — у древних греков Геракл победил Антея не потому, что ему удалось оторвать его от матери-земли, а потому, что долго держал его в воздухе на вытянутых руках!»

Опасения Тарханова начали сбываться к концу второго месяца полета.

Сначала это заметили чуткие Маринины приборы. Потом и без них стало видно, что в поведении каждого человека появились еле уловимые изменения. И разговоров в кают-компании стало меньше, и смеяться почти перестали.

— Нам надо продержаться еще неделю-две. Я уверена, «барьер отчуждения» мы преодолеем! — сказала Марина. — А пока… Работать надо больше!

— Вот-вот… — Виктор Сергеевич невесело улыбнулся. — Значит, и медицина заговорила как мой дед: все беды — от безделья!

Он решительно встал, набрал на пульте какой-то код и сказал:

— Все правильно. Новое — это хорошо забытое старое! А для начала сделаем вот что…

Командир нажал клавишу.

По всем отсекам корабля гулко прокатился сигнал тревоги.

…Тревога для экипажа получилась совершенно неожиданной. Но возбуждение, вызванное неизвестностью, тотчас сменилось обычной деловитостью, когда обнаружили причину «сбоя» — что-то стряслось с установкой атомарного кислорода. Акопян выглядел великолепно: весело на всех покрикивал, отдавал команды, балагурил. Через несколько минут неисправность была устранена.

— А ведь неплохо получилось! — сказала командиру Марина.

— Но нельзя постоянно таким образом тормошить людей! Каким орлом был Акопян, а сейчас смотри, — опять неважные показатели.

— Акопян… Да, у него самый низкий критерий.

Виктор Сергеевич по привычке барабанил пальцами по столу.

— Пожалуй, Марина, надо нам всем самым серьезным образом приниматься за расшифровку полетных данных. Будем увеличивать дневные нагрузки, чтобы не было ни минуты для скуки и хандры.

Шестьдесят первые сутки полета

В последнюю неделю ритм работ на корабле резко изменился. Введено новое круглосуточное расписание проведения программных научных исследований. Навигационные, биологические, технические эксперименты прерываются учебными тревогами. Снова и снова отрабатывается взаимодействие членов экипажа в различных аварийных ситуациях.

Командир и Марина с тревогой наблюдали за работой товарищей. Было отчего волноваться: дело не спорилось, допускались ошибки, на исправление которых уходила уйма времени. Самым опасным было то, что близко к сердцу принимал неудачи один Василий Карпенко. Остальные реагировали «по-философски»: всякое бывает!

Шестьдесят четвертые сутки полета

Марина записала в дневнике: «За сегодняшний день Акопян дважды подходил к оптическому планетодальномеру. Измерив расстояние до Земли, долго стоял у прибора. Интересно, о чем он думал?