Петя здесь отдал дань тогдашней моде, ведь совершенно ясно, что никакая вера и никакие монахи эту разруху, так красочно Петей описанную, остановить не могут.
Наверное, Петя, что называется, отписался, сдал материал в редакцию и благополучно о нем забыл. Каково же было его удивление, когда на его имя в адрес редакции пришел толстый пакет, судя по обратному адресу – из Твери. Так получилось, что, когда Петя пакет вскрыл, мы с ним сидели в ресторане Рюмка и в ожидании борща с пампушками закусывали ледяную водку селедкой и холодцом. Из пакета на стол посыпался ворох газетных вырезок. Перебрав их, Петя побледнел и произнес загадочно: теперь я понимаю, каково было
Пастернаку. И протянул мне развернутую газету. Это была та самая газета Селигер, которую Петя цитировал в своем очерке. Пете был посвящен целый разворот. Это была подборка писем трудящихся – разгневанных, сочащихся злобой и классовой ненавистью. Общий смысл был в том, что некий Камнев, назвавшийся журналистом, приехал из
Москвы и со столичным высокомерием облил помоями наш любимый город.
Это были преимущественно письма рабочих, среди которых затесалась одна библиотекарь. Самого Петиного текста, разумеется, не было, так что если рабочие по разнарядке и писали эти письма, то – самого очерка не читая. Подытоживала эту кампанию, продолжавшуюся три недели, статья в Тверской правде, газете тамошних коммунистов. В ней содержался намек, что таким, как этот Камнев, не место на
Тверской земле. Они, пожалуй, меня сожгли бы, невесело ухмыльнулся
Петя и вдруг спохватился:
– Слушай, я же этой бабе в редакции рассказал, что у меня дом в Польках.
Петины опасения оправдались. Его дом, правда, не сожгли, потому что тогда сгорела бы вся деревня, но специально приехавшая строительная бригада раскатала строение по бревнышку.
В супермаркете не нужен заграничный паспорт
Петя женился в третий и последний раз между смертью отца и смертью матери, так уж получилось, и Елена Петровна еще успела увидеть
Олечку, но узнать ее поближе не могла. Настойчиво хорошая женщина, отозвался как-то Петя о своей третьей жене, с которой жил до времени в гражданском браке. В этом, третьем супружестве дети Пете уже не грозили. Как и страсти. Все улеглось и установилось. Молодые продали свои квартиры, сложили вырученные деньги и купили прелестное жилье в старом доме на краю Екатерининского парка. Эта квартира-студия с высоченными потолками странным образом соединяла вкус Пети к богемности со старомодным уютом. Помимо подаренных знакомыми художниками картин на стенах здесь были и ковры на полу, и вьющиеся какие-то растения на метровых в ширину подоконниках. Висели тяжелые портьеры, стояли старенькие комоды и усадебные еще платяные шкафы, часть из которых Лиза, делавшая, как мы помним, евроремонт в родительской квартире, покушалась отправить по помойку. Свое место заняла и отцовская икона, как называл ее Петя, та самая, подаренная некогда покойным Алферовым. У Пети наконец-то был свой кабинет, где он поставил отцовский широкий, под зеленым сукном письменный стол. Теперь Петя много работал и жизнь вел строгую, приговаривая к сибаритству склонны только бедные. Завели и собаку, как без собаки – шоколадного лабрадора женского пола, добродушную, но приставучую суку, вечно лезшую к гостям лизаться. Когда Петя, души в этой собаке не чаявший, отворачивался, я легонько щелкал ее по носу, и на короткое время нежности прерывались.
Я впервые понял, что такое семейная жизнь, говорил Петя, это когда все ровно, тепло, уютно, подчас даже радостно, чаще скучно, и тебе напоминают о не принятых вовремя лекарствах. Петя говаривал, что в браке под старость есть лишь одно неудобство: нужно время от времени разговаривать. Но можно найти приятные безобидные темы, утешал себя Петя, например: к мясу картошка или макароны, кофе с молоком или черный, и пора ли сдавать в чистку ковер, который истоптала любимая собака, и что сегодня на пятом канале. Здесь нелишне будет добавить, что Петя стал весьма неплохо зарабатывать, в журналистских кругах у него было имя.
Соблазнительно было бы сказать банальность, что Петю как подменили. Нет, по-видимому, время от времени он все-таки тяготился однообразием своей счастливой и достаточной семейной жизни. Я часто бывал у них, потому что Петя полюбил принимать гостей, причем хозяйка вполне патриархально почти не присаживалась к столу. И это при том, что была переводчицей с русского языка на английский, долго жила в Англии и была вполне европейкой. Но я подозревал, что она устала от безмужней самостоятельности, и Петин домострой ей даже нравился.
Как и в молодости, мы часто сиживали с Петей вдвоем в кабачках, реже, конечно, чем прежде, когда, работая в одной редакции, то и дело сбегали в буфет Дома архитектора, но раз в неделю-две. Подчас, пропустив коньячка, Петя оживал, молодел, загорался, принимался строить планы. В те годы наш средний класс ударился в путешествия, и
Петя с Олей то ездили в израильский Эйлат, то в адриатическую Милано
Морисимо, городок между Римини и Равенной, с посещением Венеции и
Флоренции, то в Турцию на недельку – all included. По возвращении
Петя жаловался, как осточертели ему эти четыре звезды, спа, массажи, бассейны, шведские столы, настырные горничные и обязательные Euronews по телевизору во время сиесты. Но уж не смог бы жить без теплого клозета.
Он стал брюзглив, в негодовании отбрасывал газету, едва ее открывал, его раздражала нынешняя власть – больше другого своей безвкусицей, даже ставшие дежурными притворно либеральные нападки на большевиков, которых он сам когда-то терпеть не мог. Он, как в старые времена, выпив, бурно цитировал что-нибудь вроде горе вам, фарисеи, что строите гробницы пророкам, которых избили отцы ваши. А однажды, размечтавшись, как встарь, о вольных странствиях, вдруг, приговаривая сейчас, сейчас и морщась, пока вспоминалось, процитировал:
– Все мы знавали злое горе,
Бросили все заветный рай,
Все мы, товарищи, верим, в море,
Можем отплыть в далекий Китай.
И Петя радостно рассмеялся, хлопнув ладонью по столу, довольный, видно, что память и на этот раз его не подвела.
– В Китай, отлично, именно в Китай!
Как раз перед этим случилась та скверная история с Еленой Петровной, когда мы с Петей спасали Лизину микроволновую печь из рук соблазнителя и осквернителя. Елена Петровна умерла от стыда и скорби, последнюю свою неделю проведя в беспамятстве. По уже изложенным выше причинам Петя на похоронах матери не был, но именно в те траурные дни сделал Ольге форменное предложение. И теперь поездка в Китай могла сойти за свадебное путешествие: Петя подгадал так, чтобы заключить брак перед самой поездкой – от перспективы церковного венчания Петя с отвращением отказался, как от явной архаической пошлости, а Ольге это и в голову бы не пришло, она была законченной атеисткой.
Петя изучил возможные маршруты по Интернету, выбрал тропический остров Хайнань с доставкой через Шанхай, связался с агентством и в конце января преподнес жене путевку в отель по многообещающему имени
Intime, в двухэтажный сьют с верандой, глядящей на Южно-Китайское море Тихого океана. Поездка предполагалась в конце марта. И все бы хорошо, когда б эту спокойную жизнь, лишь немного взбаламученную смертью матери Пети, и все Петины идиллические планы – всё не взорвало, не разметало нежданное несчастье, приключившее с Ольгой среди бела дня.
На нее напали в сумерках, не было шести. Покалечили и ограбили. Ее тело лежало на подтаявшей земле: с утра было морозно, но за бессолнечный, но хлипкий день развезло. Ольга шла из магазина по темной улице, до дома оставалось едва два квартала. Нападавший подскочил сзади. Он был замотан поперек морды спартаковским шарфом, об этом рассказал случайный свидетель, который в тот момент стоял у окна, он и вызвал милицию. Скорее всего это был футбольный фанат, шедший на матч на близкий к их дому стадион Динамо. Преступник ударил и рванул у Ольги с плеча итальянскую сумочку, что подарил ей
