Доставай свою морковку,
Пойдем на стыковку…
Петя добавил: это было самое приличное во всем репертуаре, -
интересно, кто пишет нашим телевизионным исполнителям их так называемые народные песни?.. Вот после этого вояжа в глубь народной жизни Петя, перед тем как ехать в редакцию, поздним утром и опохмелялся в кафе Дружба коктейлем Белый медведь – шампанское с водкой, – когда впервые увидел любовь своей жизни.
Потом Ира объясняла, что именно в то утро к ней в гости завалилась далекая подруга детства, и она, чтобы поскорее от гостьи избавиться, увела ее в это самое кафе, в котором, грязноватом и дешевом, она никогда до того не была, – заведение попросту было ближайшим к ее дому. И нетрезвый Петя, пораженный прелестью Иры, которая сидела за соседним столиком, подкатился к ней, хотя никогда не знакомился с дамами в публичных местах, и нагло попросил телефон. Ира записала номер, как потом она говорила, чтобы поставить подругу на место: она своего телефона незнакомым мужчинам, разумеется, тоже никогда не давала. Иначе говоря, как это и бывает в тех случаях, когда вдруг происходит что-то необычное, открытие или катастрофа, нежданно сошлись несколько невзаимосвязанных факторов: многодневное деревенское пьянство Пети, которому в это утро следовало сидеть за своим столом в редакции, и случайный визит к Ире навязчивой подруги, которая пела ей о том, как она устала от ухаживаний мужиков.
Здесь-то Ира и не удержалась, не лишенная, разумеется, женского тщеславия, продемонстрировать, кто на самом деле из них двоих пользуется у мужчин успехом, – ведь Петя подошел не к подруге, которую, казалось, и не заметил, а именно к ней.
Легкомысленный Петя сунул салфетку, на которой был написан номер, в карман и тут же об этом забыл. Ведь он был в состоянии похмельной эйфории, море по колено, и действовал по наитию. Потом, обнаружив этот клочок в кармане и смутно помня, кому принадлежит записанный на нем номер, из любопытства набрал его. Голос Иры показался ему довольно суровым, и со свойственной мужчинам ленью он сообразил, что в данном случае, по-видимому, предстоит долгое ухаживание, и сказал, что перезвонит позже. И опять об этом забыл. Но через неделю опять наткнулся на этот телефон и опять набрал номер. И услышал поразивший его точностью постановки вопроса ответ: вы что-то конкретное хотите предложить, если нет, то больше не звоните. Так женщины никогда с ним не разговаривали, и заинтригованный Петя тут же назначил Ире свидание, благо жили они неподалеку: он на Ломоносовском, она на
Мосфильмовской. Она отдалась мне в тот же вечер в подъезде, рассказывал Петя застенчиво. Позже она объяснила ему, что просто-напросто два года назад развелась с мужем и все это время у нее никого не было. Но так не могло и не должно было продолжаться вечно, а Петя ей понравился. Через два месяца Петя женился на Ире.
Причем папа-генерал был дочерью поставлен перед фактом: он никогда не согласился бы на такой мезальянс – Петин отец, университетский профессор, с тех служебных высот, что занимал новый Петин тесть, казался, безусловно, букашкой…
В этом счастливом месте повествования мы с аппетитом выпили, но я стал подозревать, что Петя потерял нить, и до пионерского лагеря мы так и не доберемся. Потому что он пустился в воспоминания о своем счастливом браке, впрочем, как потом выяснилось, косвенно эти подробности проливали на пионерскую историю некоторый дополнительный свет. В общих словах дело обстояло так. Отец Ирины занимал очень высокий пост в Генеральном штабе, причем не где-нибудь, а в ГРУ, в военной разведке. Это был красивый волжский крестьянский парень, – в зрелые годы у него была кинематографическая внешность Джеймса Бонда,
– необыкновенно одаренный от природы. Он учился на военного переводчика, потом в Академии Генштаба. Он бегло говорил на всех европейских зыках, кроме албанского, быть может, хотя специализировался на арабских странах, – по-арабски он говорил с легким британским акцентом. Ко времени появления Пети в этой семье он уже побывал резидентом в Риме и в Париже, называясь вторым советником посольства. За границей он жил с семьей, женой и двумя дочерьми. Ира рассказывала, что в Италии он, тогда еще подполковник, иногда приходил домой ночью в кровоподтеках и в разорванном, испачканном костюме. И, лишь когда его имя попало в специальный справочник ЦРУ, посвященный советской разведке, он был отозван в
Москву с повышением и получил свою первую генеральскую звезду.
Генерал был аскет, спал на раскладной походной кровати; он отказался от шикарной служебной дачи с зеркалами в ванной в пользу скромного служебного же загородного домика в военном городке в Кратове, который нужно было топить дровами, – армейских генералов, коллег по
Генштабу, недолюбливал и жить с ними по соседству на даче не хотел.
Проезжая на своей белой Волге мимо постов ГАИ, он всегда сбрасывал скорость, объяснил как-то Пете, который полагал, что при положении тестя тот мог бы ехать с любой скоростью, они на службе, нужно проявлять уважение. Однако подчас генерал давал себе послабления.
Поскольку с женой-генеральшей у него были самые номинальные отношения, то каждую пятницу вечером он переодевался в дорогой английский костюм, облачался в пальто с бобровым воротником, коли дело бывало зимой, и убывал до вечера субботы – к любовнице. Иногда он звонил с работы днем в середине недели и предупреждал, что его три дня не будет. Это означало, что он отправился со служебной проверкой своей резидентуры куда-то на Ближний Восток, в Ливан или в
Сирию. Когда он возвращался на Чайке с водителем, встречавшим его в аэропорту, то ординарец нес из машины ящики виски, блоки сигарет и пакеты с кофе, запах которого мгновенно заволакивал большую генеральскую квартиру, – это были подношения проверявшихся подчиненных, надо полагать.
Общался Петя с ним не часто. Впервые они познакомились при весьма огорчительных для Пети обстоятельствах. Поскольку в первую же неделю своей любви он совершенно потерял голову, то встречался с Ирой ежедневно – благо та ничем не была занята. Шла весна, прошел апрель, наступил май, и подъездам молодые любовники стали предпочитать укромные места на свежем воздухе. Мы никак не могли расстаться, нас то и дело швыряло друг к другу, так описывал Петя их тогдашние отношения. Однажды они сидели на лавочке у ее дома, беспрестанно целуясь, безрезультатно пытаясь проститься и разъять руки, потому что уже светало. И после многих соединений решили соединиться в последний раз. Самым подходящим местом им показалась уютная лесенка, ведущая в подвал.
На другой день утром – дело было в субботу – Ира позвонила Пете и сказала, что сегодня вечером папа хочет тебя видеть. Этот вызов не предвещал ничего хорошего, предстоял, по-видимому, мужской разговор. Однако генерал любезно принял Петю, пригласил на широкую лоджию, где стояли столик и кресла, поставил между ними бутылку виски. Они допили бутылку до середины, сидя вдвоем в полном молчании. Наконец, генерал произнес единственную фразу: я попросил бы тебя вести себя сдержаннее. Потом выяснилось, что генеральша, озабоченная тем, что дочери нет до четырех утра, отправила мужа на поиски, и скорее всего он мог наблюдать собачью свадьбу дочери на подвальных ступеньках во всей красе. Даже сейчас ужасно стыдно вспоминать, поежился Петя и посмотрел на звезды, низко светившие на темную деревню. Мне очень нравился Ирин отец, добавил он, к тому ж у нас было нечто общее – мы оба ненавидели КГБ.
– Они только мешают работать, – брезгливо сказал как-то генерал, наверное, натерпевшийся от этой службы за границей, когда ее представители лишь путались под ногами. И я с ним был совершенно согласен, ухмыльнулся Петя. Но тут же вновь нахмурился, выпил и продолжил рассказ.
Он в подробностях рассказал об Ириной беременности, обнаружившейся сразу после их партизанской свадьбы. И как он плакал от сострадания, когда она отправилась в абортарий: о детях можно было думать только после того, как она окончит художественное училище и поступит в полиграфический. Кажется, здесь Петя несколько лукавил, он не то чтобы настаивал на аборте, но, уж во всяком случае, против этого решения жены не протестовал. И она не могла не чувствовать его, скажем, холодность, когда ему было объявлено, что у них будет ребенок. Ну, быть может, в откровенную панику он не впадал, но встретил сообщение кисло. Гордой Ире этого было достаточно, чтобы от ребенка отказаться, обставив по своему благородству дело так, что решение принадлежит ей самой. Сняв грех с его души, так сказать.
