— Споет?

— Пусть он споет свои песни, отец.

Губы Гутерана задрожали и скривились, но через мгновение он произнес:

— Он может развлечь наших гостей героической балладой, если захочет, но…

— Но некоторых песен он петь не будет… — Хурд злобно улыбнулся. Казалось, он умышленно терзает отца. Принц закричал слепцу: — Дядя Вееркад, ну-ка спой!

— За столом есть чужеземцы, — проговорил Вееркад глухо, сопровождая слова звуками своей дикой музыки. — Чужестранцы в Орге…

Хурд захихикал и выпил вина. Гутеран нахмурился и, пытаясь унять нервную дрожь, снова принялся грызть ногти.

— Мы хотели бы услышать песню, менестрель, — объявил Элрик.

— Тогда, чужеземцы, послушайте песню о Трех Королях и узнайте ужасную историю правителей Орга.

— Нет! — закричал Гутеран, вскакивая, но Вееркад уже начал:

— Остановись! — Король в безумной ярости прыгнул на стол и, дрожа от страха, с побелевшим лицом побежал к менестрелю, дважды ударил своего брата, тот упал и замер. — Унесите его вон! И не разрешайте ему входить! — От крика на губах Гутерана появилась пена.

Хурд, мгновенно протрезвев, вскочил на стол, разбрасывая блюда и кубки, и схватил отца за руку.

— Успокойся, отец. Я предлагаю другое развлечение.

— Ты! Ты жаждешь моего трона. Это ты подговорил Вееркада спеть его страшную песню. Ты знаешь, что я не могу слышать без… — Он посмотрел на дверь. — Однажды предсказание сбудется, и придет Король Холма. Тогда я, ты и Орг исчезнем.

— Отец… — На лице Хурда играла жуткая улыбка. — Пусть гостья станцует нам танец богов.

— Что?

— Пусть женщина станцует для нас, отец.

Элрик слушал его и размышлял: снадобье, скорее всего, уже не действует, значит, пора принять следующие дозы, но как? Встревоженный бледнолицый чародей встал из-за стола:

— Это святотатство, принц!

— Мы развлекли вас. Теперь ваш черед. Таков наш обычай.

И вновь угроза стала, ощутимой. Элрик уже не раз пожалел о своей задумке обмануть людей Орга, но сделанного не воротишь. Идея собрать дань во имя богов казалась такой привлекательной… Однако эти сумасшедшие больше боялись ощутимых опасностей, чем эфемерного гнева сверхъестественных созданий.

Альбинос понимал, что допустил чудовищную ошибку, поставив под угрозу жизни своих друзей, да и свою собственную. Что же теперь делать? И тут Зарозиния проговорила:

— Я училась танцевать в Илмиоре, у нас этому искусству обучают всех девочек благородного происхождения. Позволь мне выполнить их просьбу. Они успокоятся и, может быть, станут более покладистыми. Тогда мы сделаем то, за чем пришли.

— Ариох знает, выйдет у нас что-нибудь или нет. Напрасно я уговорил вас сунуться сюда. А теперь, Зарозиния, станцуй для них, но остерегайся. — Он закричал Хурду:-Леди порадует вас своим искусством. Но после этого вы должны заплатить дань, потому что боги не любят ждать.

— Дань? — Гутеран удивленно посмотрел на него. — Вы ничего не говорили о дани.

— Признание богов всегда означает подношения. Драгоценные камни и металлы, благовония… Я думал, это и так понятно.

— Вы становитесь больше похожими на обычных воров, чем на посланцев неведомого, друзья мои. Мы живем небогато, и ничего не даем шарлатанам.

— Твои слова разгневают богов, король! — Ясный голос Элрика эхом прокатился по залу.

— Мы посмотрим танец и потом определим, лжете вы или нет.

Элрик опустился на место и, подбадривая Зарозинию, легонько сжал под столом руку девушки.

Она грациозно и уверенно вышла на середину зала и начала танцевать. Альбиноса, и так безмерно восхищавшегося юной дамой, изумили ее изящество и артистизм. Прекрасные старинные танцы Илмиора очаровали даже тупоголовых жителей Орга. Спокойствие опустилось на большой зал, и в это мгновение внесли большую золотую чашу.

Хурд бросил быстрый взгляд на отца и сказал Элрику:

— Эта чаша для гостей. В знак дружбы наши гости пьют из нее. Это еще один обычай наших предков.

Элрик, недовольный тем, что его отвлекли от чудесного зрелища, кивнул — он, не отрывая глаз, смотрел на Зарозинию, впрочем, как и все остальные. В зале царило молчание.

Хурд передал Элрику чашу, и тот бездумно поднес ее к губам. Увидев это, плясунья вскочила на стол и устремилась туда, где сидел ее возлюбленный. Он сделал первый глоток, Зарозиния закричала и ударом ноги выбила чашу из его рук. Вино выплеснулось на вскочивших с мест Гутерана и Хурда.

— Оно отравлено, Элрик!

Хурд схватил девушку и ударил в лицо. Она со стоном упала на грязный пол.

— Сука! Разве посланцы богов могут пострадать от отравы?

Разъяренный Элрик оттолкнул метнувшегося к нему Гутерана и набросился на Хурда так яростно, что изо рта молодого человека хлынула кровь. Но яд уже начал действовать. Гутеран что-то прокричал, и Мунглум выхватил меч, но все это альбинос видел словно во сне. Он заметил, как слуги схватили Зарозинию, а потом все начало расплываться перед его глазами. Он чувствовал слабость и головокружение и едва мог шевелить руками. Собрав остатки сил, Элрик сбил Хурда с ног одним сильнейшим ударом, а затем потерял сознание.

Он чувствовал холод цепей, которые сковали его запястья, и мелкий дождь, колотивший по исцарапанному ногтями Хурда лицу. Осмотревшись, он понял, что прикован между двумя каменными столбами над гигантским могильным холмом. Была ночь, и бледная луна висела прямо над головой. Он взглянул вниз и увидел нескольких людей, а среди них — Хурда и Гутерана. Они насмешливо улыбались ему.

— Прощай, посланец. Ты сослужишь нам добрую службу и успокоишь кое-кого из Холма! — крикнул Хурд, устремляясь вместе с другими к цитадели, которая виднелась неподалеку.

Где он оказался? Что случилось с Зарозинией и Мунглумом? Зачем его приковали над этим — он понял и вспомнил — Холмом?

Он ужаснулся, осознавая свое плачевное положение, и задергался с отчаянием обреченного, но цепи не поддавались. Он начал было обдумывать, как спастись, но тревога за спутников мешала сосредоточиться. И тут послышался отдаленный вой. Посмотрев вниз, Элрик увидел ужасную белую фигуру, которая спешила к нему. Он снова забился в цепях, и звон крепких железных звеньев огласил округу.