Но Гойдемир встретил взгляд небожителя своим прямым взглядом.

– Кто ты такой?! – крикнул он. – Кто бы ты ни был, это не твой храм! Этот алтарь посвящен Ярвенне! – И Гойдемир сам облекся таким же ярким сиянием, как небожитель.

– Скверна… – уронил небожитель, едва повысив голос; и вместо прежнего равнодушия в нем послышалось отвращение. – Сияющий человек в храме Вседержителя… – Он поднял меч.

Но и Гойдемир вытащил из ножен клинок.

– Будем драться?

Он не собирался уступать: против небесного мечеборца в нем жила память Дасавы Санейяти.

– Попробуй, человек! – с пренебрежением бросил небожитель.

Они были одного роста и стояли, глядя друг другу в лицо, оба в белом пламени.

Золотистый свет заполнил арку небесных Врат. Ярвенна в переливающемся красной и золотой вышивкой платье, протянув руки, шагнула между ними.

– Азрайя, что ты делаешь в моем храме? – заговорила она на древнем языке небожителей, встав перед небесным воином. – Тебя сюда не звали и не посылали, зачем ты здесь? Почему ты нападаешь на верного мне князя? Здесь вверенный мне удел, а твой удел – Анварден!

Голос Ярвенны после холодного тона ее собрата показался Гойдемиру особенно живым и теплым. Небожитель и Гойдемир вложили мечи в ножны.

– Неужели ты потакаешь человеческой скверне, Ярвенна? – спросил тот.

Слово «скверна», прозвучавшее на языке Сатры, заставило Гойдемира сжать кулаки.

– Этот человек возвращает нам святыню, которую похитил еще Ависма. Его славные предки, – она указала на Гойдемира, – сберегли Светоч. Мы должны быть благодарны ему, – с упреком продолжала Ярвенна. – Он не сделал ничего плохого.

– Ты что, забыла, что он облекается сиянием, словно один из непадших? – Азрайя чуть поднял брови. – Живущие в Обитаемом мире лишены собственного света. Да еще этот человек явился в Даргород как ложный вестник и обманом заставил город сложить оружие. Его победа незаконна. Ну что ж… – Он пренебрежительно шевельнул плечом. – Коварство, дерзость, бунт – извечная доля людей. Удивительны не его полные скверны дела, а то, что ты потакаешь ему, Ярвенна. Благородные рыцари Анвардена недоумевают: почему ему было явлено чудо, а они оставлены милостью? И от этого колеблется их вера в справедливость Вседержителя. Этого не должно быть. Человек должен быть казнен, – размеренно говорил небожитель.

Гойдемир отступил в сторону. Он смотрел, как двое небожителей стоят друг перед другом – Азрайя в белом пламени, а Ярвенна – в золотистой дымке. Собственное сияние Гойдемир угасил, как только в храме появилась хозяйка.

Она покачала головой – зазвенели золотые височные кольца.

– Это верно. У ворот Даргорода Гойдемир облекся светом. Но он не стал похваляться, что сам владеет запретным для смертных даром, а напротив, приписал его моему благословению. В этом я его прощаю. Гойдемир с детства угоден мне, и я рада видеть его князем.

– Задумайся, Ярвенна, – предостерег небожитель, меряя ее пронзительным взглядом. – Здешние люди готовы обожествить тебя, как будто этой землей правишь ты, а не Вседержитель. Но я знаю, что ты сама так думать не можешь. Почему же ты сейчас говоришь: «он мне угоден», как будто имеет значение не высшая справедливость, а твоя собственная воля?

– А у меня разве есть собственная воля? – улыбнулась Ярвенна. – Я думала, она у меня может быть только дома. – Она кивнула на вереи Небесных Врат. – Тогда, когда я выбираю узор для вышивки или путь для прогулки. А когда дело касается правления землей или делами людей – разве у нас с тобой есть воля, Азрайя? Ни ты, ни я – мы не видели лица Вседержителя, а только Неприступный Свет, и не слышали его голоса. Но мы – не падший народ и поэтому не можем ни сделать, ни даже пожелать ничего, что нарушало бы волю Создателя, – разве не так? Значит, в делах Даргорода я не могла хотеть иного исхода, чем это угодно Вседержителю. Иначе он не дал бы этому совершиться, и я сама бы думала теперь по-другому. В Даргороде воля небес творится через меня. А твой удел – Анварден, и там ты – воплощение его воли. В твои дела я не вмешиваюсь. Знай же и ты свой удел, – с нажимом повторила она.

Небожитель слегка склонил голову, размышляя и точно окаменев. Наконец он с глубоким вздохом сказал:

– Воля Вседержителя о Даргороде мне и впрямь не открыта, Ярвенна. Это я признаю. Но сияние… Люди должны быть лишены этой славы! Ведь утрата сияния – часть наказания, которое они несут в Обитаемом мире. Они не смеют даже думать о том, чтобы сравниться с нами!

– Гойдемир не похвалялся своим даром и не будет этого делать впредь, – обещала Ярвенна. – Он мой, мне судить его, и я за него отвечу.

Небожитель молчал. Ярвенна снова заговорила:

– Он вернул нам Светоч, Азрайя, и ни на миг не поколебался, чтобы ради честолюбия оставить святыню себе. Белгест сражался за Светоч с самим Ависмой, а Гойдемир нашел перстень и принес в храм. Без людей мы никогда не увидели бы эту реликвию – по крайней мере, до конца времен. И принимая этот ларец, – Ярвенна отступила к алтарю и положила руку на костяной ларчик, сквозь приоткрытую крышку которого сочился свет перстня, – я принимаю его как дар, а не как дань.

– Пусть так… Разбирайся сама на своей земле, – после долгого молчания сказал наконец небожитель.

Он прошел мимо Ярвенны к алтарю, вошел в арку и исчез.

Гойдемир стоял молча. Ярвенна снова спасла его – если не от смерти сейчас же, то от пролития крови небесного вестника, которое уже не прошло бы для него безнаказанным. Азрайя напомнил Гойдемиру обитателей Древней Сатры, только те, падшие, казались более живыми и уязвимыми.

Ярвенна подошла к нему, посмотрела ласково и ободряюще.

– Не думай о нем. Он вестник Анвардена, и ему достаточно своих забот. Пока ты в моем уделе, тебе нечего беспокоиться. Только сияние… Ты слышал, Гойдемир, тебе не подобает использовать этот дар.

– Я слышал, хозяйка, я не буду облекаться сиянием.

Золотистая дымка вокруг Ярвенна стала совсем прозрачной и легкой.

– В знак своей благосклонности я расскажу тебе о будущем Даргорода. Выслушай, Гойдемир… Твой народ и дальше будет защитой и опорой этой земли. Князьям никогда не удастся укрепить свою власть так, чтобы жить без оглядки на волю даргородцев. Но осталось лишь два поколения, когда еще будут чтить меня как хозяйку и мать Даргорода.

– Почему, хозяйка? – От неожиданности Гойдемир перебил небожительницу.

– Все идет своим чередом, – улыбнулась Ярвенна. – Я не огорчаюсь. Такова душа этого народа, который я люблю. Вы видите во мне ваших матерей и жен, а в них – меня. Часто вы придаете мне черты, которых у меня нет, и я в ваших глазах оказываюсь лучше, чем есть, сильнее и мудрее. Многие вещи, которые вы приписываете мне, на самом деле не в моей власти… Ты слышал наш разговор с Азрайей. Я до конца веков останусь вестницей Даргорода и буду приходить в ваши храмы, но со временем в народе останется лишь почитание Вседержителя, а не его вестников.

Взгляд Ярвенны слегка затуманился. Ей вспоминались далекие времена, как она впервые явилась в только что возведенном даргородском храме местному князю, который недавно принял веру во Вседержителя.

С тех пор девушки считали ее своей сестрой; роженицы – помощницей; матери просили ее о помощи в том, чтобы выкормить здоровых детей. Ее призывали судить споры, заключать браки, для нее устраивали праздники, ее облик видели в воде, дереве и огне. И прежде равнодушная к материнству и детям в силу своей небесной природы Ярвенна полюбила и матерей, и детей; жалея спорящих, она давала наставления, как справедливо вести тяжбу; сочувствуя женам, наставляла мужей о верности.

Но самое удивительное для нее было то, что ее признавали матерью и земли, и воды, и леса. Ярвенна, прежде любившая только вечные луга и пышные сады небесного края, ощутила себя сродни этой суровой природе, власть над которой ей наивно и настойчиво приписывали жители Севера.

Порой ей и впрямь хотелось явиться на лесном капище и побродить среди полей, деревьев и трав, благословляя все, что растет.