Потянулись серые дождливые дни, а потом ударили заморозки. Йосенна по утрам дрожала от холода, дождем заливало костер. Они ехали или вели коня в поводу по глухим северным лесам, где покрасневшие к осени осинники перемежались с темно-зелеными елями. И однажды утром Белгест, ходивший на охоту, вернулся с вестью – он нашел людское поселение. Ветер донес до него запах дыма и лай собак.

Белгест и Йосенна шли через лес, пока не услышали мычание скота. Между берез замелькали пестрые бока коров, и с лаем выбежал мохнатый серый пес. Поселение стояло на поляне на берегу неширокой речки. В эти дебри «очистительные» войска небожителей не дошли. Из-за высокого частокола поднимался дым, слышались голоса. Белгест расслышал местный говор, хотя и чуть другой, чем в его племени, но понятный. Судя по запаху, люди коптили на зиму мясо. Белгест присмотрелся к воротам частокола: два столба со знаками солнца и резами. Один из столбов украшала грубо вырезанная из дерева голова тура…

– Мне опять снились Белгест и Йосенна. – Гойдемир в нижней рубашке сидел на краю лежанки, подавшись вперед и опустив на руку лоб.

Гвендис привстала.

– Тебе нездоровится?

– Нет. – Гойдемир обернулся к ней. – Это был хороший сон. Я видел, как они пришли в род Тура. Она расшила свою одежду полосками кожи – зигзагами и крест-накрест. Йосенна украсила себя, чтобы ее красота поддерживала Белгеста в дороге и он не мучился, что увел ее из родного дома в глухие леса.

– Она была очень умная, – одобрительно вставила Гвендис.

– Когда их приняли в род Тура, они стали жить как муж и жена, – продолжал Гойдемир. – Скоро у них родился Деслав.

– У них был только сын? – немного разочарованно спросила Гвендис.

– И три дочери, – сказал Гойдемир. – Старшую назвали Вельта… С тех пор Белгест – это наш, даргородский, сказочный богатырь Белогост, а Есень – его волшебная жена. – Он улыбнулся. – Когда Деслав вырос, Белгест отдал ему Светоч. И вот мне чудится, Гвендис… – В голосе Гойдемира зазвучало волнение. – Мне чудится, что не напрасно я видел этот сон нынешней ночью. Что-то подсказывает мне, что я должен вернуть Светоч на небеса.

– На небеса? – изумленно переспросила Гвендис.

– Я должен отдать его Ярвенне.

Гвендис задумалась.

– Разве ты знаешь, где Светоч?

– Мы с тобой когда-то стояли в одном шаге от Светоча, – произнес Гойдемир.

Гвендис пронзила догадка.

– Он под камнем Деслава?

Гойдемир подтвердил:

– Да. Светоч хранится под камнем. Вот закончатся игрища, я съезжу и привезу его.

У Гвендис сжалось сердце.

– Ты уедешь? Хорошо, поезжай. Только возьми охрану побольше.

Через два дня Гойдемир с небольшой дружиной поскакал в сторону залуцкой границы. Он даже Волху не сказал, куда они едут, а только пообещал: «На месте увидите».

Маленький отряд не сбился с пути. Камень Деслава наконец преградил дорогу всадникам. Замшелый, щербатый, он глубоко врос в землю. На нем были выбиты полустершиеся резы. Гойдемир соскочил с коня и бросил повод Волху. Спешившиеся дружинники обступили валун.

– Что ты делаешь, князь? – упрекали они. – Зачем тревожишь камень?

Но Гойдемир, собравшись со всей силой, взялся получше и вывернул валун из его ложа. Под ним все увидели вдавленный в землю костяной ларчик. Дружинники с недоумением переглянулись, подвигаясь поближе. Гойдемир взял в руки ларец и засапожным ножом подцепил крышку. Из ларца ударил свет, как будто внутри горел огонь. Он был виден даже днем. Из-за слепящего света трудно было разглядеть сам перстень. Только ощупав его, Гойдемир ощутил, что щиток у перстня со скошенными углами, почти круглый, покрытый то ли рисунками, то ли надписями – под пальцами чувствовались какие-то неровности. Он был необыкновенно тяжел.

Гойдемир окинул взглядом онемевших дружинников.

– Это Светоч, который богатырь Белогост принес из Подземья.

Когда Гойдемир вернулся в Даргород, он в тот же день объявил об обретении Светоча. Казалось, сами городские стены загудели от многоголосой молвы. Вот и еще одно небывалое чудо ознаменовало начало княжения Гойдемира – даргородского заступника. Его все чаще назвали в народе «чудесным князем».

В честь принесения Светоча на алтарь Ярвенны был назначен всенародный молебен. В храме не хватило места для всех. Народ толпился на площади, пытаясь расслышать слова службы через открытые двери.

Стояла ранняя весна, и храм украсили единственной зеленью, которая бывала в эту пору, – еловыми и сосновыми ветвями. Немолодой священник с окладистой бородой, в длинной синей рясе прошел к алтарю – люди расступались, открыв ему тесный проход. За ним шел Гойдемир, неся в ладонях ларчик со Светочем. Люди выглядывали из-за плеч друг друга, чтобы разглядеть перстень, яркий свет которого вырывался из ларца. Над площадью и в самом храме висел неясный гул – люди тихо переговаривались между собой. Священник дал знак – и тишина медленно распространилась, от первых рядов до края толпы. Молебен был простым: священник произнес от имени народа:

– Светлая наша хозяйка Ярвенна! Благодарим тебя за все твои добрые деяния и за твою науку. Ты наша мать, мы твои дети. От всей нашей земли прими в дар Светоч, небесное сокровище, которое бесстрашный Белогост принес из Подземья, и пусть сей перстень вернется в нетленный край у подножия престола Вседержителя.

Старая княгиня Ладислава в первом ряду молящихся улыбалась, вытирая слезы. Гвендис стояла, склонив голову, опустив руки. Она вспоминала далекие дни в своем старом доме, когда Дайк принес ей драгоценный самоцвет Бисмасатры.

Когда священник смолк, народ подтвердил свое согласие громким возгласом. Гойдемир передал ларец священнику, а тот с поклоном поставил его на алтарь.

– Идите с миром, – сказал он народу в знак окончания службы. Люди стали расходиться.

Гойдемир остался, пока не ушли все, даже мать и жена. Обе женщины знали, что Гойдемир сперва хотел собственными руками отдать Светоч Ярвенне. Он устроил всенародный молебен лишь потому, что считал: Светоч не принадлежит ему, как не принадлежит ему одному предание о Белогосте и Есени. Предание – давно достояние всех даргородцев, а значит, и сияющий перстень тоже.

Но после общего молебна Гойдемир хотел ненадолго остаться у алтаря один, чтобы еще раз поблагодарить Хозяйку за спасение своей жизни и за ее милость к нему.

Гойдемир отпустил и священника, сказав, что потом позовет его запереть храм.

Тихо мерцали лампады. Бросив взгляд на фреску, где Ярвенна Устроительница явилась Деславу, Гойдемир подумал, как причудливо сбереглось в памяти нынешних людей это событие. Он-то знал, что Деслава наставляла другая сияющая небожительница – его мать Есень; но с веками народ начал думать, что это и была даргородская Хозяйка. На самом деле Ярвенна начала помогать народу Даргорода гораздо позже – во времена Деслава еще не строили храмов Вседержителю.

Гойдемир подошел к алтарю и склонил голову, собираясь сказать слова благодарности. Но храм словно пронзила белая молния.

– Хозяйка… – поднял голову Гойдемир.

Но это была не она.

Гордый небожитель в сверкающем зерцале, которое отражало его же собственное сияние, шагнул из Небесных Врат. На нем не было шлема, и длинные волосы в сиянии казались белыми и отливали ледяным блеском. Невыносимо яркий свет бил в глаза.

Белый столб света двинулся из алтаря к Гойдемиру. По каменным плитам пола раздались гулкие шаги.

– Ничтожный смертный, – прозвучал холодный голос. – Твоя дерзость больше не может быть прощена.

В руке небожителя сверкнул меч, казавшийся огненным. Он смотрел на Гойдемира так пронзительно, словно хотел прожечь взглядом насквозь.

– Ты обречен казни, – ровно продолжал незнакомец. – Этого требует высшая справедливость. Смертный не смеет присваивать сияние небожителя, даже если каким-то неведомым путем и сумел его обрести. Ты не волен распоряжаться тем, что не принадлежит твоему падшему, оскверненному роду. Это неслыханная дерзость.