Суфийский учитель Иса ибн Абдульвахаб аль-Хин-ди в течение многих лет проводил долгие частные беседы, в которых он касался самых разнообразных вопросов. В том числе речь шла о природе и характере проявления человеческих достоинств и недостатков.

Однажды некий уважаемый шейх пришел к нему и сказал: «У меня очень тяжело на сердце, поскольку мне передавали, что во многих случаях ты говорил обо мне критически».

Иса сказал: «Действительно, я двадцать раз говорил, что между твоими словами и поступками часто имеется расхождение, можешь ли ты сомневаться в правдивости этого?»

Шейх промолвил: «Я был бы рад услышать, на каких основаниях ты сделал такой удручающий вывод?»

Иса заметил: «Ты узнаешь о них в тот же момент, когда услышишь о двухстах случаях, в которых я хвалил тебя перед теми же самыми людьми, которые, видимо, справедливости ради внутренне стараются сейчас поссорить нас. Сообщать только об одной половине чего-либо хуже, чем вообще ничего не сообщать. Сообщать одну десятую чего-либо — равносильно лживому навету».

Эмирудин Арози, который происходил из семьи, хорошо известной своей приверженностью прогрессу, встретил мудреца и сказал ему:

— Мы с женой в течение многих лет пытались идти по пути дервишей. Понимая, что знаем меньше многих, мы долгое время удовлетворялись тем, что тратили наше богатство во имя истины. Мы следовали за людьми, в порядочности которых теперь сомневаемся. Мы горюем не о том, что потратили деньги на неэффективные коммерческие предприятия во имя якобы Великой Задачи. Мы горюем о потраченном времени и о тех людях, которые все еще находятся в рабском подчинении заблуждающимся и много о себе мнящим учителям, лжесуфиям, создавшим вокруг себя совершенно ненормальную атмосферу.

Мудрец, которого традиция именует Кхваджа Ахрар, Господин Свободных, ответил:

— Вы порвали с лжеучителями, но не отвратились от почитания самих себя, которое заставляет вас воображать, что вы несете ответственность за пленников лжи. Многие из этих пленников не выпутались из сетей обмана, поскольку они хотят легкого знания.

— Что нам следует делать? — спросил Эмиру-дин Арози.

— Приходите ко мне с открытым сердцем и без условий, даже если эти условия — служба человечеству или разумность и осмысленность моих требований, — сказал Мастер. — Потому что освобождение ваших товарищей может быть делом экспертов, но не вашим. Ваша способность даже к тому, чтобы составить мнение обо мне, искалечена. Я, во всяком случае, отказываюсь полагаться на нее.

Боясь, что опять совершают ошибку, Арози и его жена ушли искать другого человека, который бы поддержал их. Тот, как потом оказалось, был просто еще одним лжецом.

Прошли еще годы, и супруги направили свой путь обратно к дому Кхваджи Ахрара.

— Мы пришли в полном смирении, — сказали они привратнику, — чтоб отдать себя в руки Господина Свободных, как если бы мы были трупами в руках обмывателя трупов.

— Добрые люди, — сказал привратник, — ваша решимость кажется отличной и совсем такая же, как решимость тех, кого Господин Свободных принял бы как учеников. Но у вас нет такого шанса — потому что Кхваджа Ахрар мертв.

Дервиш сидел у обочины дороги, когда мимо него стремглав проскакал надменный царедворец. Хлестнув дервиша тростью, вельможа прокричал:

— Прочь с дороги, оборванец!

Когда всадник умчался, дервиш поднялся с земли и сказал ему вслед:

— Да обретешь ты все, чего желаешь в этом мире, и даже более того!

Эта сцена произвела глубочайшее впечатление на прохожего, который подошел к благочестивому человеку и спросил:

— Будь так добр, скажи мне, неразумному, чем были вызваны твои слова: благородством твоего духа или пониманием того, что исполнение мирских желаний, вне всякого сомнения, приведет этого безумного человека к еще большему бесчестию?

— О ясноликий! Я сказал то, что сказал, потому что люди, которые достигают удовлетворения своих истинных желаний, не имеют более никакой нужды нестись сломя голову и срывать свою злость на дервишах.

Известный суфийский мудрец Баба Саифдар имел некогда ученика по имени Мири, который все время жаловался на то, что Саифдар едва замечает его с тех самых пор, как он был допущен к ученичеству.

«Я был в лучшем положении до того, как он сделал меня учеником, — говорил он всем и каждому, — потому что тогда со мной обращались по крайней мере как с другом и я мог получать пользу от такого товарищества».

Баба Саифдар, однако, знал внутреннее состояние своего ученика, но не делал никаких замечаний по этому поводу во время своих редких встреч с ним. Он предпочитал дождаться случая, чтобы представить эффективную демонстрацию отношения ученика к учителю и его значения.

Однажды Мири привелось давать свидетельские показания в открытом дворе суда. В это время мимо проходил Баба Саифдар. Судья как раз перед этим сказал свидетелю: «Ты действительно помнишь, что видел, как обвиняемый участвовал в воровстве?» Мири вместо того, чтобы сосредоточиться на вопросе, засмотрелся на своего учителя и, по ассоциации вспомнив упражнение самовоспоминания, которое он во время последней встречи изучал у него, невольно произнес ключевые слова упражнения: «Я помню!»

Предполагаемый вор был немедленно осужден на основании показателей свидетеля, который будто бы видел все своими глазами. А он был невиновен!

Мири, по нечаянной вине которого человека посадили за решетку, добился пересмотра дела, при этом его самого осудили за ложные показания. Когда его в конце концов выпустили, Баба сказал: «Это параллель в обычных вещах того, что может случиться в более глубоких делах. Если кто-либо хвалит своего учителя или жалуется на него, то это ведет к глупости. К этому же приводит любое неуважение к его правилам. То, что видно учителю, не видно ученику».

«Я могу лишь надеяться, что мой пример будет представлять ценность для других, чтобы они могли не только не попадать в такого рода ситуации, но и продвинуться благодаря этому к более высоким вещам», — сказал Мири.

По этой причине эту сказку иногда называют уроком Мири.

Халиф лежал при смерти на дорогих шелковых подушках. Лекари сошлись на том, что спасти его может только сорочка счастливого человека, положенная под голову.

Гонцы разлетелись повсюду в поисках счастливого человека, но у всех, кого они спрашивали, были только заботы и горе. Наконец гонцы встретили пастуха, который, весело напевая, пас большое стадо.

— Счастлив ли ты? — спросили у него.

— Конечно! — ответил им с беззаботным смехом пастух.

— Тогда дай нам свою сорочку! — воскликнули гонцы.

— Да у меня ее нет, — ответил пастух.

Весть о том, что единственный счастливый человек, встретившийся гонцам, не имеет сорочки, сильно озадачила халифа. Три дня и три ночи он думал. А на четвертый день велел раздать народу свои наряды, шелковые подушки и драгоценные камни...

Говорят, с той поры он стал здоровым и счастливым человеком.