Они перегнали небольшое стадо Старка через границу и продали в Хуаресе за полцены. Они не знали наверняка, погонится ли Старк за ними, но подозревали, что все-таки погонится.

– Я так точно в этом уверен, – сказал Пек.

– А я нет, – возразил Том. – Из-за какой-то шлюхи?

– А как насчет тех двух сучек? – поинтересовался Хэйлоу.

После того как они побывали на ранчо Старка, Хэйлоу стал есть еще больше. Теперь его вес приближался к четырем сотням фунтов. Новая лошадь Хэйлоу, купленная в Хуаресе, уже начала хрипеть.

Том и Пек ничего на это не сказали, но оглянулись, а это уже само по себе было достаточно красноречивым ответом.

В конце концов они удостоверились в том, что Старк и вправду за ними гонится. Несколько раз они приезжали в какой-нибудь городишко через день-другой после того, как Старк покидал его. И Старк, и сами они петляли, вместо того чтобы ехать по прямой.

– Хватит с меня этого дерьма! – заявил Хэйлоу. – Я отправляюсь домой.

– Какого хрена? – поинтересовался Пек. – Ты что, думаешь, что он тебя не отыщет в Эль-Пасо?

– Не в Эль-Пасо. На Гавайи.

Настоящее имя Хэйлоу начиналось с «Хэелоа» и продолжалось бог весть на какую длину.

– И чего ты там забыл? – спросил Том. – Ты ж говорил, что вся твоя семья, весь город, вообще весь народ перемер от оспы.

– Горы остались. Реки остались. Океан остался. Я скучаю по ним.

Они продолжали держаться вместе, пока не добрались до ла сиудад де лос Анджелес. Там Пек заявил: «Да пошло все на хрен! Если он хочет меня найти, пускай ищет здесь». Том остался в Сакраменто. Его дядя держал там бар и предложил Тому присматривать за шлюхами. «Я же ничего особенно плохого не сделал, – сказал Том. – Я извинюсь, Старк даст мне в морду, и на том мы разойдемся».

Хэйлоу добрался с Итаном до Сан-Франциско. Он надеялся отыскать там корабль, идущий на Гавайи, но, увидев океан, передумал. Здоровяк – теперь Хэйлоу весил около пятисот фунтов и передвигался уже не верхом, а в двуконной повозке – уселся и расплакался, заслышав, как волны плещут о причал. «Слишком много могил там осталось», – сказал он.

Итан тоже застрял в Сан-Франциско. Но однажды, направляясь в бар, он услышал уличного проповедника. «Я пришел призвать не праведников, – сказал проповедник, – но грешников к покаянию». Кто-то сказал «аминь». Невидимые тиски, сжимавшие сердце Итана, внезапно разжались. Он упал на колени и расплакался. Тем же вечером он переступил порог миссии Света Истинного слова пророков Господа нашего Иисуса Христа. Месяц спустя новый миссионер Джеймс Боханнон уже плыл в Японию.

Итан взял новое имя потому, что чувствовал себя переродившимся до полной неузнаваемости. Но истинное перерождение произошло лишь после того, как он вместе с дюжиной других миссионеров добрался в деревню Кобаяси в провинции Ямакава, где им надлежало создать новую миссию.

В день их прибытия в тех краях вспыхнула эпидемия холеры. Через месяц из всех миссионеров в живых остался один лишь Итан. Среди крестьян тоже было много умерших, и местные жители винили во всем чужаков. Итан выжил лишь благодаря тому, что старик-настоятель монастыря Мусиндо, Дзэнгэн, забрал его в монастырь и выходил. Должно быть, настоятель пользовался в этих краях определенным авторитетом: отношение крестьян к Итану изменилось. Они начали приносить ему еду, менять на нем одежду, мыть его. Особенно часто его навещали дети; им было интересно лишний раз взглянуть на Итана, ведь они никогда прежде не видели чужеземцев.

Как-то так случилось, что, пока Итан валялся в бреду, барьеры рухнули. Когда жар спал, Итан обнаружил, что понимает многое из того, что говорят дети, и сам может произнести несколько слов. К тому времени, когда он начал подниматься на ноги, он уже мало-помалу беседовал с Дзэнгэном.

Однажды Дзэнгэн спросил его:

– Каким было твое лицо до того, как родились твои родители?

Итан уже готов был сказать Дзэнгэну, что никогда не знал своих родителей, но внезапно все обыденные понятия потеряли смысл.

С тех пор Дзимбо стал носить вместо костюма христианского миссионера рясу буддийского монаха. Это было скорее данью уважения Дзэнгэну. Одежды подобны именам. Они ничего не значат.

Дзимбо был прежде Джеймсом Боханноном и Итаном Крузом и до сих пор оставался ими. И в то же время он больше не был ими.

Дзимбо не стал рассказывать этого Гэндзи. Он уже было совсем собрался начать, но тут князь улыбнулся и спросил:

– В самом деле? Тебе и вправду удалось убежать от себя? Тогда ты, должно быть, разделил просветление с самим Буддой Гаутамой!

– Я не знаю, что означает слово «просветление», – сказал Дзимбо. – С каждым вздохом я перестаю понимать смысл все новых и новых слов. Вскоре я буду знать лишь то, что ничего не знаю.

Гэндзи рассмеялся и повернулся к Сохаку:

– Из него получился куда более подходящий преемник Дзэнгэна, чем из тебя. Хорошо, что вы уходите, а он остается.

– Это не он – тот чужеземец, которого вы ждали, господин?

– Думаю, нет. Тот сейчас находится во дворце «Тихий журавль».

Сохаку, не сдержавшись, недовольно нахмурился.

– Покойный князь Киёри предложил покровительство миссионерам Истинного слова. Я лишь продолжаю то, что начал он. – Гэндзи вновь повернулся к Дзимбо. – Ведь именно потому ты очутился здесь, верно?

– Да, мой господин.

– Вскоре ты встретишься с ними, – сказал Гэндзи. – Они приехали, чтобы помочь построить дом миссии. Это будет нелегкая задача. Все твои товарищи умерли, а из трех новоприбывших, похоже, вскорости в живых останутся лишь двое.

– А что с третьим, мой господин? Он болен?

– К сожалению своему должен сообщить, что в него попала пуля убийцы, предназначенная для меня. Возможно, ты знаешь этого человека. Его зовут Цефания Кромвель.

– Нет, мой господин, не знаю. Должно быть, он приехал в Сан-Франциско уже после того, как я уплыл оттуда.

– Как это досадно – приехать в такую даль лишь затем, чтобы встретить столь бессмысленную смерть. Тебе что-нибудь нужно, Дзимбо?

– Нет, мой господин. Настоятель Сохаку обеспечил храм всем необходимым.

– Что ты будешь делать, когда сюда прибудут твои бывшие собратья по вере?

– Помогу им построить миссию, – сказал Дзимбо. – Быть может, те, кто не в силах услышать слово Будды, сумеют услышать слово Христа и тоже обретут спасение.

– Здравый подход. Что ж, Дзимбо, желаю тебе всего наилучшего. Или ты предпочитаешь, чтоб тебя звали Джеймсом? А может, Итаном?

– Имя – это всего лишь имя. Сойдет любое. Или никакое.

Гэндзи опять рассмеялся:

– Если бы среди нас было побольше тех, кто думает так, как ты, история Японии была бы куда менее кровавой.

Гэндзи встал. Самураи поклонились и застыли в поклоне; выпрямились они лишь после того, как князь покинул шатер. Его сопровождал Сигеру.

– Ты не против остаться здесь один? – спросил Сохаку.

– Нет, настоятель, – ответил Дзимбо. – И я не всегда буду один. Куда же я дену детей?

– Я больше не настоятель, – сказал Сохаку. – Теперь настоятель – ты. Исполняй ритуалы. Придерживайся расписания медитаций. Заботься о духовных нуждах крестьян, проводи свадебные и похоронные обряды. Сможешь?

– Да, господин. Смогу.

– Тогда это воистину большая удача, что ты появился среди нас, Дзимбо, и стал тем, кем стал. Иначе после смерти Дзэнгэна и моего отъезда храм оказался бы заброшенным. А оставлять храм в запустении нехорошо. Это порождает плохую карму.

Сохаку и Дзимбо поклонились друг другу, и командир кавалерии поднялся.

– Читай сутры и за меня. Для меня начинается опасное время, и возможность преуспеть невелика, а возможность потерпеть поражение и погибнуть огромна.

– И тем, кто преуспевает, и тем, кто терпит поражение, равно предназначено умереть, – сказал Дзимбо. – Но раз ты так хочешь, я каждый день буду читать сутры за тебя.

– Благодарю тебя за эти мудрые слова, – сказал Сохаку. Он поклонился еще раз и вышел.