А если продолжать перечислять недостатки Эмилии, придется вспомнить еще и о ее росте. Хэйко была ему по плечо – подобное соотношение считалось идеальным для женщины. А Эмилия ростом почти не уступала самому Гэндзи. И когда она смотрела на него, то не снизу вверх. Ее голубые глаза, от которых голова шла кругом, были на уровне его глаз.

И все же с каждым днем Гэндзи желал ее все сильнее и сильнее. Не благодаря ее телесным достоинствам – в конце концов, он еще не выжил из ума, – но вопреки им. Ее душа была столь открыта, столь радостно видела хорошее в окружающих, не замечая дурного, столь невинна, беззащитна и бесхитростна, что сердце Гэндзи невольно распахнулось ей навстречу. С Эмилией он мог позабыть обо всех условностях и не держаться постоянно настороже. Он мог быть самим собой и говорить, как и Эмилия, все, что придет на ум. Он желал Эмилию, потому что любил ее суть, невзирая на ее внешность. Он любил ее за то, что и сам становился иным рядом с ней.

Он любил ее.

Когда он осознал это, то был потрясен. Как такое могло произойти? Пророчество должно было предупредить его. Он должен был почувствовать приближение этого чувства – но не сумел. И даже теперь, оглядываясь назад, он не смог бы сказать, где и в какой миг оно зародилось и что послужило толчком.

Но даже после того, как Гэндзи признал невозможное свершившимся, он продолжал надеяться на то, что Хэйко неверно истолковала видение. Как бы он ни относился к Эмилии, она-то явно его не желает. Она – христианка и всецело предана намерению нести свет своей веры. Одно препятствие исчезло, но сохранилось другое, не менее существенное.

То есть так он считал. А потом перестал. Эмилия не могла долго скрывать свои чувства – просто не умела. Трехлетний ребенок, и тот притворялся бы лучше ее. Последней надеждой Гэндзи оставался Старк. После кончины прежнего жениха Эмилии, преподобного Кромвеля, вроде бы предполагалось, что теперь ее мужем станет Старк. Но и эта надежда улетучилась. Старк не женился на Эмилии. Он помог построить дом миссии и вознамерился вернуться в Америку. Дзимбо, которого он знал под именем Итана Круза, был мертв. И Старка ничто более не привлекало в Японии. На самом деле он и так задержался здесь на несколько лишних месяцев, ведь особенных причин торопиться обратно в Америку тоже не имелось. Однако он все-таки решил уехать. И вот сегодня утром наконец отбыл.

Теперь Эмилию и Гэндзи отделяло друг от друга лишь его самообладание и то, что она не знала о его чувствах. И на Эмилию вполне можно было полагаться и дальше. Она чересчур скромна, чтобы заподозрить, как он к ней относится на самом деле. В себе Гэндзи тоже не сомневался, но совершенно в другом смысле. Он знал, что его решимость в конечном счете ослабеет, а после этого и Эмилия долго не продержится. Он знал это, поскольку наконец уразумел смысл первого видения.

До того он еще мог рассчитывать на то, что между ним и Эмилией ничего не произойдет. Ведь в противном случае придется признать, что второе видение сулит ей смерть в родах. Если их любовь станет взаимной, этот исход сделается неизбежным. Но не может ведь жизнь быть настолько жестокой!

Однако теперь Гэндзи знал: может. Он понял, кто такая госпожа Сидзукэ, и понял не благодаря видению, но благодаря озарению: все обрывки вдруг сложились в одну предельно ясную картину. И Гэндзи понял: трагический конец неминуем.

На пороге появилась Ханако.

– Мой господин…

– Как там она?

– Ей уже намного лучше.

– Она присоединится ко мне?

– Я думаю, мой господин, было бы лучше, если бы вы пришли к ней.

– Хорошо.

Ханако провела Гэндзи к комнате Эмилии. Ей явно хотелось что-то сказать, но она* ждала дозволения князя. Гэндзи решил предоставить ей такую возможность.

– Что ты посоветуешь? – спросил он.

– Я не смею давать вам советы, господин.

– Само собой. Женщины никогда не смели давать мне советы.

Увидев, что Гэндзи улыбается, Ханако улыбнулась в ответ и поклонилась:

– Она принимает этот свой замысел очень близко к сердцу. Хорошо бы было, если б вы похвалили ее старания, пусть даже результат еще далек от совершенства.

– Я уверен, что результаты достойны всяческих похвал.

– Перевод – чрезвычайно сложное искусство, – сказала Ханако. – Я не понимала, насколько это трудно, пока не начала помогать Хэйко в воскресной школе госпожи Эмилии. Наши языки так сильно отличаются друг от друга! И даже не словами, а самими мыслями…

– Всякое общение требует перевода, даже если люди говорят на одном языке, – заметил Гэндзи. – В конечном счете, нужно, чтоб сердца наши слышали то, чего не выразить словами.

– Я записала даты по европейскому летоисчислению, – сказала Эмилия. Глаза ее оставались припухшими и покрасневшими, но она снова улыбалась, и в голосе девушки звучало свойственное ей воодушевление. – Если западный читатель прочтет: «Седьмой год правления императора Готобэ», он попросту не поймет, когда же это было. Если же мы вместо этого напишем «1291 год», наш читатель сразу сообразит, что это происходило в те времена, когда последние государства крестоносцев в Святой земле пали под натиском сарацинов. Как вы думаете, это правильно?

– Да, мне кажется, это неплохое решение.

– Здесь столько материала! – пожаловалась Эмилия. – Надеюсь, я отнимаю у вас не слишком много времени, когда прошу сделать мне начальный перевод с японского?

– Я с удовольствием буду вам помогать.

Гэндзи сел рядом с девушкой и, дождавшись, пока Эмилия наконец взглянет на него, улыбнулся. Эмилия застенчиво улыбнулась в ответ и тут же вернулась к разложенным на столе листам бумаги. Гэндзи очень хотелось ее обнять, но он сдержался.

– Единственное, в чем я не уверена, так это в заглавии.

– Эмилия.

– Что?

– Мне очень жаль, что я вас огорчил.

– Ничего, пустое. – Эмилия успокаивающе коснулась его руки. – Я сама во всем виновата. Нельзя быть такой чувствительной. Ведь вы на самом деле ничего такого не сказали. Одну лишь правду.

– Я иногда шучу не вовремя. Есть вещи, над которыми не следует смеяться.

– Да, – произнесла Эмилия, потупившись. – Есть.

Она попыталась забрать руку, но Гэндзи ее не отпустил.

– Мы с вами друзья, – сказал он. – Мы иногда не понимаем друг друга, как это бывает со всеми. Но мы не допустим, чтобы эти недоразумения встали между нами. Согласны?

Эмилия посмотрела на их соединенные руки и лишь после этого подняла взгляд.

– Согласна.

– Ну тогда покажите мне, что вы успели сделать.

Эмилия подвинула к нему исписанные листы.

– Я пока что оставила японский заголовок. А потом, если мы вдруг передумаем, можно будет заменить его английским.

– Хорошо, – кивнул Гэндзи.

Он знал, что много лет спустя, когда перевод будет завершен, заголовок книги и вправду будет изменен на английский – поскольку это будет последним его словом: «английский».

Меч вошел в живот Гэндзи, и все вокруг затянуло белой пеленой. Когда он открыл глаза, на него с тревогой смотрели какие-то люди.

А потом появилась госпожа Сидзукэ. Не обращая внимания на кровь, она обняла Гэндзи и прижала к груди. Слезы струились по ее щекам и капали на лицо Гэндзи. Несколько мгновений их сердца бились в унисон.

– Ты всегда будешь моим Блистательным Принцем, – сказала она и улыбнулась ему сквозь слезы. – Сегодня утром я закончила перевод. Я только не знаю, что лучше: оставить японское название или все-таки перевести заголовок на английский. Как ты думаешь?

Гэндзи видел, что ее красота не вполне японская. Глаза у нее были светло-карими, а не черными, а волосы – каштановыми. И черты лица более резкие. Но и не совсем такие, как у чужеземцев. В ней было больше от матери, чем от отца, но все-таки и отцовская кровь тоже чувствовалась – особенно в этой легкой улыбке, не покидающей губ.

– Английский, – сказал Гэндзи.

– Хорошо, пусть будет английский, – согласилась госпожа Сидзукэ. И снова улыбнулась сквозь слезы. – Это вызовет еще один скандал. Люди будут говорить: «Опять этот Гэндзи и эта его ужасная Сидзукэ!» Но нам до этого нет никакого дела, ведь правда?