Джина перевела взгляд на своего верного пажа… и поняла, что, пожалуй, оказала ему честь напрасно.
Боуэн смертельно побледнел. Он все еще стоял на одном колене, сжимая в кулаке красный шарф, а мысли его скакали бессвязно.
Пресвятая Дева… Я же знаю, как он ревниво относится к ней… И как же я не подумал?! Ведь он убьет меня за то, что я просто приблизился к ней! Он же решит, что я и в самом деле… И зачем я свалял такого дурака! О Боже, Боже! Я же прекрасно знаю, что бывает, если его разозлишь…
Не очень-то приятно иметь дело с мужской истерикой, и Джина пожалела, что не успела воздвигнуть мысленную преграду между ним и собой. Но, с другой стороны, всегда полезно избавиться от лишней иллюзии… А Рон, оказывается, ревновал! Ну что ж, тоже неплохо. Если только он не считает ее чем-то вроде имущества, принадлежащего лично ему. Бьяджо сказал однажды, что она для него просто еще одна ценная вещь — как Гленлайон или как верный конь. Но Джина иногда сомневалась, что настолько же ценная…
Впрочем, сейчас нужно было что-то срочно решить с Боуэном, который продолжал стоять на одном колене, совершенно растерявшись.
— Ты можешь встать, Боуэн. Милорд прекрасно понимает, что это естественно для рыцаря — носить цвета какой-нибудь дамы на турнире. — Она перевела взгляд на Рона и сладко ему улыбнулась. — Ведь когда-то он даже сам намеревался носить мои цвета. Не правда ли, милорд?
— Все верно. — Рон слегка поднял бровь, когда Боуэн неловко поднялся с колена. — И мне кажется, я носил их и продолжаю носить. Хотя ты, по-моему, понимаешь этот обычай слишком буквально…
Его вкрадчивый голос и опасная улыбка так подействовали на нервы Боуэна, что бедняга забормотал что-то совершенно несуразное. Рон пристально посмотрел на него, скользнув прищуренным взглядом по полоске красного шелка, который тот все еще сжимал в кулаке.
Не хватало еще, чтобы Боуэн вернул ей шарф! Джина со слепой решимостью ринулась в атаку, не обращая внимания на его душевные муки.
— Боуэн прекрасно знает, что сам ты не собираешься принимать участие в турнире, милорд. И если бы он не был таким галантным рыцарем, то не предложил бы носить мои цвета в вашу честь. Не так ли, Боуэн?
Застигнутый врасплох, тот заметался взглядом между ними обоими, а потом, совсем потеряв голову, согласно кивнул.
— Да… так как вы не можете сами носить их, милорд… Я только подумал…
— Не правда ли, тебе очень приятно, что он оказался таким внимательным? — проворковала Джина, снова одаривая Рона сладкой улыбкой. — Я полагаю, было бы невежливо с моей стороны отказать, — закончила она, не обращая внимания на мучительный стон Боуэна.
— Милорд, уже поздно… — наконец взмолился тот. — А дел впереди так много…
— Можешь уйти, — коротко бросил Рон.
Это походило скорее на приказ, чем на согласие, и Боуэн тут же ретировался. Рональд двинулся следом, чтобы закрыть за ним дверь, а потом медленно повернулся к ней.
Джина прекрасно помнила, как часто прежде он проделывал это — закрывал дверь и многозначительно смотрел на нее, пытаясь напугать. Но она больше не боялась его. Последние несколько недель Джина просто наслаждалась его близостью, несмотря на те приступы малодушия и тоски, которые время от времени охватывали ее. Конечно, было бы гораздо легче на многое закрыть глаза и отдаваться настоящему, не заглядывая далеко в будущее, но не всегда получалось так…
А сейчас она вдруг увидела то, чего больше всего опасалась — Рон относился к ней только как к своей собственности. Его нежные слова и ласки на широкой, затененной пологом кровати убаюкали ее, и она вообразила уже, будто он любит ее. А ведь Рон никогда не говорил ей этого. Но сейчас Джина хотела все знать наверняка.
Она понимала, что бесполезно спрашивать его прямо: Рон бы просто пожал плечами или ловко замял разговор, как и делал обычно. Но всегда есть способы узнать правду, надо только уметь найти их. А Джина была уверена, что умеет. Поэтому, слегка пожав плечами, она отвернулась от него и, подойдя к окну, принялась смотреть во двор, где кипела работа.
Некоторое время ей казалось, что Рон совершенно спокоен. Он не спеша подошел к своему сундуку с одеждой, покопался в нем, потом с громким стуком захлопнул крышку. Джина оперлась пальцами о каменный выступ стены, чтобы они перестали дрожать, и не отводила взгляда от плотников, возводивших во дворе трибуну для зрителей, которые будут наблюдать за ристалищем.
— Как, по-твоему, трибуна достаточно высокая? — спросила она наконец, чувствуя, что молчание затягивается. — Похоже, что нам будут видны только колени сражающихся, когда они будут проезжать мимо нас…
— Что у тебя с ним?
Джина обернулась, притворившись удивленной.
— С кем, милорд?
— Не притворяйся, цветочек! У тебя это не получается все равно.
Рон двинулся к ней, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Джина нахмурилась.
— Если ты говоришь о Боуэне, то я…
— Мы оба знаем, о ком я говорю. Он целовал твою руку, а ты дала ему свой красный шарф!
— Ах, значит, мы действительно говорим о Боуэне, — кивнула она. — Надеюсь, что я не прогадала и он покажет себя одним из лучших на этом турнире.
Рон резко шагнул к ней. Джину не удивило, если б он вдруг начал изрыгать дым и пламя, словно дракон. Глаза его горели бешенством, и ей всегда хотелось в таких случаях отступить на безопасное расстояние. Но только не теперь, когда она чувствовала себя незаслуженно обиженной. Сделав вид, что до сих пор не догадывалась, почему он сердится, Джина сказала ядовитым тоном:
— Боже, неужели ты ревнуешь, милорд?
— Вот еще! Это не в моих привычках, — отрезал он, положив свою тяжелую руку ей на плечо. — Я просто не намерен ни с кем делить тебя, цветочек! Никто не будет носить твой красный шарф, никто не будет ловить твои взгляды… Никто не получит ни частицы тебя!
— В самом деле, милорд? Но если, по-твоему, я — вещь, принадлежащая тебе, и ты можешь обращаться со мной так же, как с коврами или бочонками вина, то почему ты думаешь, что я захочу проверить свои чары на ком-то еще? Разве вещь способна переменить себе хозяина? — Она улыбнулась, когда его пальцы сжались при этих словах. — Почему, лорд Рональд, ты держишь меня так крепко?..
Она намеренно не договорила и увидела по внезапной вспышке в его глазах, что он уловил двойной смысл ее слов. Рон был доведен до белого каления — глаза его сверкали, а шрам на щеке побледнел, подчеркнув резкость его черт.
— Я всегда крепко держу то, что мне принадлежит! — хриплым голосом сказал он. — И ты это знаешь.
— Да, но мне всегда казалось, что есть разница в обращении с вещами и людьми. Или тебя не научили этому?
— Наоборот, — с трудом выговорил он. — Я еще в раннем детстве узнал, как мало значат люди. Даже сыновья! Это был первый серьезный урок, который я получил. И я запомнил его навсегда.
О Господи, как же она забыла об этом… Джина смотрела на него, молчаливая и растерянная, сознавая, что совершила ошибку, но не в силах поправить ее. И ради чего она затеяла все это? Чтобы испытать его? Чтобы наконец услышать от Рона слова любви? Но ведь она знала, что для него нет ничего страшнее предательства! В отчаянье Джина закрыла глаза.
— Ну нет, цветочек, открой глаза и не думай, что это поможет тебе увильнуть! — Рон проговорил эти слова негромко, но в голосе его ей послышался львиный рык. — Я насмотрелся на такие игры еще мальчишкой. Это ведь нетрудно, когда ты заложник и на тебя никто не обращает внимания… Сначала улыбки, шепотки и взгляды, потом намеки, а потом тайное совокупление где-нибудь в темноте, под лестницей, украдкой… Но я не позволю играть в эти игры со мной!
Джина послушно открыла глаза и беспомощно взглянула на него.
— Милорд, если я и играла с Боуэном, то совсем в другую игру, клянусь!..
Но Рон не дал ей договорить. Он вдруг схватил ее за распущенные волосы, оттянул голову назад и губами приник к ее губам, чтобы подавить, сокрушить, наказать! Куда делись его мягкие, дразнящие, возбуждающие ласки, которыми он одаривал ее прежде, его нежные поцелуи?.. То, что происходило сейчас, отличалось от прежнего, как ночь от дня. Это было похоже на насилие. Рону словно хотелось утвердить свое право на нее, доказать, что никакому другому мужчине она принадлежать никогда не будет.
