— Мне нужна моя шкатулка с травами, — чтобы предупредить Бьяджо, Джина заговорила первой. — Принеси ее из повозки.

Наступило напряженное молчание. Солнечный свет слабо проникал сквозь облака, высвечивая темные волосы Бьяджо. Было очевидно, что ему очень хочется как-то выразить свое неудовольствие, но Джина строго смотрела на него, и он не решался. Наконец он пожал плечами и пошел к открытой повозке, неловко припавшей на одно колесо: сломанная ось все еще была в починке у деревенского тележника. Бьяджо приподнял покрышку и вытащил шкатулку с травами.

— Не забудь зубы дракона и сердце единорога! — не удержался он, протягивая ей обитый кожей ящичек.

Краем глаза Джина заметила, как Брайен содрогнулся от ужаса.

— Прекрати, Бьяджо! — бросила она. — И скажи Элспет, что я буду в деревне.

Заметно притихший Брайен молчал всю обратную дорогу, но сознание его переполняли такие страшные мысли и образы, что Джине пришлось даже воздвигнуть мысленные барьеры между его сознанием и своим, чтобы избавить себя от них. И все-таки сквозь дикие суеверия и нелепый страх проступала такая беззаветная преданность ирландца своему лорду и другу, что Джина не могла не восхищаться. Он искренне заботился о Рональде, искренне любил его. И за это она готова была простить ему даже то, что он хотел во что бы то ни стало оградить Рона от нее.

Она не боялась Брайена. Наоборот: уверилась, что, имея таких преданных друзей, Рон наверняка сможет вернуть ей то, что она потеряла.

В конюшне царил полумрак, а в углах на соломе лежали стонущие люди и воняло зловонными нечистотами. Джина растерянно остановилась в дверях: она была ошеломлена увиденным. Ей не приходило в голову, что эти люди будут чувствовать себя так ужасно, — ведь считалось, что они уже поправляются. Она-то думала, что зелье, которое она подлила им в вино, вызовет только легкое недомогание, достаточное, чтобы они не смогли уехать из Вайтема…

Мучаясь угрызениями совести, Джина направилась к стойлу, где находился рослый черный жеребец Рональда. Конь захрапел, вскидывая свою большую голову и дергая поводья; было видно, что больная нога не дает ему покоя. Джина поставила шкатулку на скамью и постаралась сосредоточить свои мысли на лошади. Как прежде с Байошей, она выкинула из головы все, кроме мыслей о страждущем животном, и вскоре почувствовала источник его страданий. Да, как она и говорила Рону, у коня было внутреннее воспаление бабки. Припарка, наложенная оруженосцем, не ухудшила его состояния, но и не помогла.

Подошедший Морган взял в руки уздечку и намотал лошади длинную веревку вокруг мягкой верхней губы. Это был обычный способ заставить лошадь стоять неподвижно, но Джина взглянула на него и покачала головой.

— Не нужно. Это лишь еще больше будет мучить его.

— Если этого не сделать, — возразил Морган, — ты не сможешь даже подойти к нему, не то что наложить свою мазь.

Девушка улыбнулась.

— Не беспокойся. Он не причинит мне вреда.

Оруженосец скептически хмыкнул и проворчал что-то на уэльском наречии, которого она не понимала. Никто из этих людей не доверял ей! Все они надеялись, что ее неудача докажет наконец Рону, что она не стоит его внимания…

Но сама она намеревалась доказать им как раз обратное!

Похлопав коня по шее, Джина прошептала несколько ласковых слов на тайном языке лошадей, которому она научилась у жителей аравийской пустыни, чье умение обращаться с лошадьми давно уже сделалось легендой. Потом она достала маленькую баночку с резко пахнущей мазью, кусок мягкой ткани и снова приблизилась к жеребцу. По его черной блестящей шкуре, обтягивающей могучие мускулы, прошла мгновенная дрожь. Захрапев, он снова натянул поводья, которые держал оруженосец, и округлил глаза, показывая белки.

— Отойди подальше, — сказала Джина Моргану, но тот отрицательно покачал головой.

— Я не хочу потом объяснять лорду, почему на лошадиных копытах следы твоей крови!

Она пожала плечами и положила руку на дрожащий лошадиный круп. Конь всхрапнул, но не отдернулся, и Джина улыбнулась.

— Видишь? Мне он ничего не сделает, но ты должен отойти. Конь нервничает из-за тебя.

— Из-за меня? Черт побери! Ну ты и отчаянная девица!

— Отойди, Морган, — вмешался вдруг Брайен. — Ты же предупредил ее.

Улыбка Джины стала еще шире. Если он думает, что ему удастся избавиться от нее таким способом, то ошибается!

Морган неохотно отпустил повод коня и отступил, прислонившись к каменной стене.

— Уйдите из стойла! — твердо сказала Джина. — Я не хочу, чтобы вы были здесь, пока я лечу его.

Выругавшись по-уэльски, оруженосец бросил на нее разгневанный взгляд и вышел из стойла. Брайен, чуть помедлив, последовал за ним, а Джина начала ласково говорить с жеребцом, медленно приближаясь к его голове. Все еще нервничая, конь заржал; Джина чувствовала, что его животный разум сосредоточился на источнике боли, на резких, пронизывающих толчках в ноге.

Дотронувшись до головы, она легко пробежала рукой по блестящей холке коня, а оттуда вниз к ноге, потом еще ниже, пока не встала на колени у его огромных копыт. Эти смертоносные копыта с тяжелыми железными подковами могли вмиг затоптать упавшего человека или нанести в схватке сокрушительный удар другой лошади. Но жеребец стоял спокойно, лишь слегка подрагивая, словно чувствовал, что она поможет ему. И тогда Джина, подняв одно из тяжелых копыт, опустила его на свое склоненное колено. Равновесие коня удерживалось на трех ногах, но, пока она осторожными касаниями накладывала целебную мазь, тихо приговаривая успокаивающие слова, он вел себя смирно. Работая, Джина непрерывно разговаривала с жеребцом. Она хвалила его силу и красоту, его большое сердце и его предков, и, казалось, он понимал ее. Пока она накладывала повязку, он опустил свою большую голову и мягко провел носом по ее волосам, дыша влажным теплом в шею. Перевязав лошадиную ногу мягкой тканью и закрепив ее прочным узлом, Джина поднялась. Спина ее болела: пришлось довольно долго пребывать в неудобном положении, удерживая к тому же вес огромной ноги жеребца. Потирая спину руками, она прогнулась, чтобы расслабить затекшие мышцы, и вздрогнула, внезапно услышав голос за спиной.

— Позволь, я помогу, — шутливо сказал подошедший Рональд; в проеме двери она увидела Брайена и Моргана. — Эти двое, кажется, не решаются двинуться с места, — кивнул он на них с озорным блеском в глазах.

Джина пожала плечами.

— Наверное, боятся, что ты заменишь их кем-то, кто лучше понимает лошадей.

Он рассмеялся и прислонился к дубовой стойке.

— Бояться им нечего. Я предан тем, кто предан мне.

— Хорошо, если так. Но некоторые люди легко меняют свои пристрастия…

— Я — нет. Хоть я и не против того, чтобы принимать помощь от посторонних людей. — Он показал на пустую баночку на полу стойла. — А чем ты лечила мою лошадь?

Джина взглянула на Брайена и широко улыбнулась.

— Истолченными крылышками фей и сердцем единорога. Нерожденного единорога!

— А не зубами дракона?

— Я пользуюсь ими только в полнолуние. — Она опять посмотрела на Брайена и едва не расхохоталась. Он, казалось, начал подозревать, что его разыгрывают, но все еще не мог победить своих суеверий. И эта борьба отразилась на его лице.

— Она посылала своего слугу за зубами дракона, милорд! — яростно зашептал он. — Я сам слышал!

Рон удивленно взглянул на нее, и Джина пожала плечами.

— Это была просто шутка, но твой приятель никогда не поймет этого.

— В таком случае, не мучай его. И потом — ведь неизвестно, кто из нас прав. Вдруг окажется, что я сам дурак, оттого что не верю в разных фей и духов?

Джина загадочно улыбнулась.

— Да, милорд, может быть…

Он удивленно поднял брови, но ничего не ответил, а вместо этого протянул ей руку:

— Пойдем со мной, прекрасная Королева эльфов. Я заплачу тебе за то, что ты вылечила моего коня.

— А ты не желаешь подождать и посмотреть, вылечила ли я его на самом деле? Что, если у него вдруг вырастут крылья или он превратится в мышь? — отшутилась она.