Пришли.

– Мы к тебе на минутку, Роза. Ты Рину Бурцеву помнишь? Тут надо человеку помочь… У тебя каких-нибудь бурцевских нет рисунков?…

– Интересного нет…

К ней попали все больше средней руки иллюстрации к дореволюционным изданиям, оригиналы картинок, которые печатала «Нива», юмористические листки – шаржи, карикатуры…

– Куда бы его еще повести? – советуется с ней общительный Вовченко, покуда я перекладываю листы.- Ты человек живой! Сообрази, Роза!

Сложив на диван рисунки, я разговариваю и смеюсь с ними, как с добрыми друзьями, которых знаю с молодых лет.

– Сейчас, наверно, сменилась с дежурства Лида (Дьяконова, ты знаешь!), она работает сестрой в клинике. Сегодня она должна быть дома. Она говорила, ей Рина давала на хранение письма Багратиона.

Все вместе отправляемся к медсестре Дьяконовой. Пришли и смутили – высокую, сероглазую, строгую.

– Были Багратиона письма. Но я сама в сорок четвертом году уезжала в деревню, а вернулась – и не нашла.

Вздыхаем. Потом они втроем начинают потихонечку совещаться:

– Куда ему посоветовать зайти? Ты Рининых знакомых не знаешь?

– У Гены был дневник Лейкина, я сейчас его фамилию забыла… Еще другой – в ТЮЗе работал,- он книги у них покупал.

Начинают всплывать обстоятельства, восстанавливаться подробности…

Но не стану больше перечислять имен, которые ничего вам не скажут. Не буду занимать вас рассказом о том, как я бегал из института рыбной промышленности в медицинский, из педагогического – в Театр юного зрителя, из Товарищества художников – в клиническую больницу, в Общество по распространению знаний… Не стану, потому что добывал я уже не автографы, не картины, а только новые доказательства, что они действительно были. Выяснилось, что нет не только бумаг Петра Первого и писем Багратиона, нет писем и донесений Кутузова, писем Чехова к Горькому, а их видели. Не оказалось того, о чем говорила Рина, что видели Скоков и Токарев…

Устремились мы со Свердлиной на поиски дневника Лейкина. И опять безуспешно! Новый владелец тетрадей переехал в Караганду. Разъехались и другие, кто знал или мог знать, что хранилось в корзине на чердаке,- один ушел в армию, другой учился в Казани… Мне давали адреса: Воткинск, Березники, Новосибирск, Ховрино под Москвой… Двое из тех, что часто бывали на чердаке, не выезжали из Астрахани. Но их уже не было в живых.

Каждый день прибегали ко мне пионеры, ждали часами, провожали, объясняя, в какие ворота войти, в какую стучать квартиру и кого там спросить. Я все знакомился, все расспрашивал, получал от новых людей все новые и новые адреса.

С каждым днем становилось все более ясным: если искать бесконечно, можно найти еще один документ, еще два рисунка, может быть, десять, двадцать… Но астраханская часть коллекции Бурцева растеклась, разошлась по рукам и как таковая больше не существует.

Тут можно было бы поставить последнюю точку. Но я предвижу вопросы и возражения.

– Какое право было у Бурцевых хранить документы, имеющие общественное значение?

– Надо было изъять у владельцев коллекцию, которую они не сумели сберечь!

– Почему коллекция не была конфискована при жизни самого Бурцева?

– Отчего не привлекли виновных в гибели документов к ответственности?

Такие вопросы уже задавали. Попробуем разобраться.