Чтобы действительно овладеть китайским языком, необходимо, по крайней мере, тридцать лет тяжелой работы. Так как это не алфавитный язык, ты должен запомнить значения, по крайней мере, миллиона слов – это минимум, потому что каждое слово – это отдельный символ. В алфавитных языках все проще. Один и тот же алфавит составляет разные слова, но алфавит остается прежним.

В китайском языке каждое слово независимо. Ты должен запомнить значение символа; язык – символический, образный. Но тогда очень трудно поддерживать одно и то же произношение; невозможно поддерживать одно и то же произношение, потому что у символа нет зафиксированного произношения. Ты найдешь, что в разных частях Китая одно и то же слово произносится по-разному.

Японцы могут читать по-китайски, но у них другое произношение. Китайский и японский языки различаются только произношением – символы одни и те же. Но произношение настолько разное, что их нужно воспринимать как два разных языка.

Итак, именно символ ч’ань японцы ухитряются произносить как дзэн. Но странным образом это слово подошло очень близко к изначальному. Слово ч’ань – тоже не китайское. Оно пришло в Китай с буддистскими монахами около двух тысяч лет назад. Буддисты использовали язык пали; их слово было джхан. Оно стало китайским ч’ань. Палийское слово джхан происходит от санскритского дхиан; у него долгая история путешествий по разным формам и смыслам.

Именно дхиан мы переводим как «медитация», чистая медитация, просто свидетельствование. Нет речи ни о какой религии. Не нужно никакого катехизиса. Тебе просто не нужно никаких предварительных условий. Дхиан совершенна в себе самой. Это начало и конец всей эволюции сознания, альфа и омега.

Люди знают, что такое молитва, потому что обычно все религии зависят от молитвы; дхиан – это прямая противоположность молитвы. Молитва направлена, адресована Богу, который является только гипотезой. Ты что-то говоришь, повторяешь мантру, что-то поешь, прославляя Бога. И это либо из страха, либо из жадности. Либо ты боишься и поэтому вспоминаешь Бога, либо тебе что-то отчаянно нужно, и ты видишь, что не можешь этого устроить, и поэтому просишь Бога помочь. Но страх и жадность не могут быть религией, и истина не может основываться на гипотетическом веровании. Если ты начнешь с верования, то и закончишь верованием; ты никогда не узнаешь, какова фактическая ситуация.

Дхиан – этому прямая противоположность, никому не адресованная – нет Бога, нет речи о страхе, нет речи о жадности. Это нечто такое, что приводит тебя вовнутрь. Молитва выводит тебя наружу, а все, что уводит тебя наружу, просто мирское – делаешь ли ты это в церкви, мечети или храме, не имеет значения. Если только ты не увлечен вовнутрь, к самому центру твоего существа… ничто другое не религиозно.

Таким образом, религия очень проста: это просто вхождение в свой собственный центр.

Дхиан – это процесс возвращения к себе: оставляя снаружи тело, оставляя снаружи ум, оставляя снаружи все – уничтожение всего методом «я не это», – пока ты не придешь к точке, где уничтожать нечего.

И страннее всего тот опыт, что когда ты уничтожил все, нет больше и тебя как старого человека, которым ты обычно был, старого эго, старого «я». Это было просто сочетанием всего того, что ты уничтожил. Мало-помалу, сам того не зная, ты разрушил свое эго. Теперь есть лишь чистое сознание, лишь свет, вечный свет.

Дхиан была принесена буддистами в Китай, но в Китае случилась великая трансформация, потому что Китай подвергся великому влиянию Лао-цзы, и всем его учением было «тотально отпустить себя на свободу» («Total let-go»).

Гаутама Будда борется, чтобы войти в собственное существо; в предельной точке он приходит к тому, чтобы полностью отпустить себя, но это – последнее. Устав от всех усилий, борьбы, аскетических практик, в конце концов он отбрасывает все. И в этом расслаблении случается то, чего он желал годами. Это происходит, когда в нем не остается желания этого. Лао-цзы начинает с того, чтобы «полностью отпустить себя» – и это была красивая встреча.

Религии встречались и в других местах, но это было уродливо: мусульмане и христиане, мусульмане и индуисты, христиане и индуисты, но все их встречи были конфликтами, борьбой, насилием. Проливалась кровь – в великих усилиях обратить друг друга!

Единственная религиозная встреча, которой можно восхищаться, случилась в Китае между буддистскими и даосскими монахами. Они не спорили, не сражались, не пытались никого обратить. Фактически, видя друг друга, они тотчас же поняли, что находятся в одном и том же пространстве. Из этого соединения буддизма с даосизмом родилась ч’ань.

Это единственная встреча религий, о которой можно сказать, что она была дружественной, сострадательной, любящей. Не было совершенно никакого конфликта, не было даже спора, сущее понимание. В глубоком молчании те и другие смогли увидеть, что, хотя их пути и были разными, они прибыли к одной и той же вершине. У даосов не было для нее названия; они оставили ее неназванной. Буддисты дали ей имя, дхиан. Но оно было таким новым, что для него пришлось создать новый символ, и этот символ произносился как ч’ань. Он остался кульминацией и синтезом двух величайших и наиболее высокоразвитых религий – но остался ограниченным буддизмом и даосизмом.

Когда он был принесен в Японию японскими искателями, он достиг новых высот; он освободился даже от буддизма и даосизма и превратился в просто дзэн. Он совершенно не нуждался в поддержке никаких буддистских доктрин; не нуждался он и в поддержке даосской философии. Он был так завершен и совершенен сам в себе, что в Японии дхиан, под именем дзэн, пришла к своему чистейшему качеству. Нигде больше в мире этого не случилось.

Сущность в свидетельствовании. Дзэн совершенно лишен всякой доктрины; у него нет учения. Человеку дзэн нечему учить; у него нет ни философии, ни религии. Он может только объяснить тебе путем различных средств молчание. Дзэн развил новые средства, которых не было ни в буддистской дхиан, ни в китайской ч’ань.

Дзэн принял совершенно новое направление, новую свежесть, новое рождение. Даже даосам и буддистам дзэн кажется немного странным. Самые ортодоксальные смеются над ним, называя его абсурдным.

Я видел выдающихся буддистских монахов. Один был Бхиккху Шангхаракшита. Он был англичанин. Наверное, он стал буддистским монахом очень молодым; теперь он очень стар. Он живет в Калимпонге, как раз на границе Индии и Китая. У него есть небольшая коммуна, и он очень уважаем. Он написал прекрасные книги о буддизме, но когда я упомянул дзэн, он рассмеялся.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.