― Это все? ― спросил я.
― Все, вашу мать, ― ответил он, включая пультом стоявший позади меня телевизор.
― Спасибо.
― Одолжения я вам не сделал. Забрать девочку от Джона Пираннеса ― не шутка, так что сначала соберите небольшую армию. А теперь отодвиньтесь в сторону и не застите мне экран.
― Последний вопрос, ― сказал я.
Он нажал кнопку на пульте, и смутно знакомый женский голос позади меня замолчал на середине фразы.
― Какой, на ваш взгляд, лучший итальянский ресторан в городе?
― Чего-чего?
― Лучший...
― Да я не глухой. А у вас все ли дома?
― Я итальянец.
– «Баччи», ― сказал он. ― Напротив «Барнс энд Ноубл» [6] . Приходите в среду и заказывайте оссо-буко фирменный. А теперь топайте, пожалуйста, по своим делам, и чтобы больше я вас не видел.
Я повернулся к двери, и женский голос снова зазвучал из телевизора. Выходя, я взглянул на экран. Мэри Тайлер Мур объясняла что-то Эду Аснеру.
Когда я проходил мимо входа в мотель, Франсина сидела за дверью, курила и делала то, что ей велели, то есть пила кофе. Жестом я дал ей понять, что можно возвращаться. Парнишка за стойкой тоже посмотрел на меня, и я кивнул. Это означало, что разговор с Тилли прошел хорошо. Он был в безопасности. Адель ― нет.
Я оставил ключ в машине. Салли повернула его и теперь слушала «Принимая во внимание», где велась серьезнейшая дискуссия о возрождении интереса к банджо.
― Итак? ― спросила она.
― Мороженого?
― Джелато, классико. Вы знаете, где такое найти?
Я знал. Через десять минут передо мной стояла вазочка с апельсиново-шоколадным, а перед ней ― два шарика кокосового и два ― шоколадно-миндального.
― Вы слышали когда-нибудь о человеке по имени Джон Пираннес?
― Слышала. Даже один раз видела. Это имя всплывало на периферии нескольких моих дел и в центре одного. Никто ничего бы не знал о нем, но несколько раз писали в газете. Пираннес... ― сказала она, колеблясь в выборе между кокосовым и шоколадно-миндальным и останавливаясь на кокосовом, ― одевается в белое, зачесывает назад седые волосы, имеет хорошие коронки на зубах и разговаривает как приличный человек. Немного шепелявит. Говорят, что он держит все свои деньги в наличности. Живет здесь около пяти лет. Девушки по вызову для очень, очень высокого уровня. Знаменит публичными скандалами, обычно с какой-нибудь из своих девиц. В полиции говорят, что путешествует он всегда с новым охранником.
― Вы очень много знаете о мистере Пираннесе, ― сказал я.
Я доел свое шоколадно-апельсиновое мороженое и стал подумывать о второй порции, но решил проявить силу воли.
― Я занималась им, ― сказала она. ― Расспрашивала людей, ходила в библиотеку. Его имя все время проскальзывало в моих делах, в делах моих коллег, всегда о молодых девушках. Но полиции ни разу не удалось выжать из них, от кого они пострадали, хотя некоторые случаи были очень серьезными.
― Я знаю его, ― сказал я.
― Знаете?
― В Сарасоте не может быть двух человек с такой внешностью. По утрам он занимается на тренажерах в ИМКА. Я встречаю его там, пару раз мы даже поздоровались. Внизу в холле его всегда кто-то ждет. Пираннес страшно неразговорчив.
― Но он много читает. В основном классику.
― Вы знакомы с его библиотекарем?
― Я знаю одного служащего «Барнс энд Ноубл», ― сказала она. ― Мой бывший клиент. Я думаю, Пираннес ― не настоящее имя, а к чтению он пристрастился в том месте, где больше нечем заняться. Я думаю, он совершил какое-то серьезное преступление и сидел в тюрьме.
― Вы думаете или знаете?
― И то и другое, ― сказала она.
Она дотронулась до моей руки. Это было очень приятно.
― Мне надо ехать домой. Завтра утром у меня встреча с управляющим делами. Адель попала к Пираннесу, Лью?
― Похоже на то, ― сказал я.
― Вы узнали что-то еще?
Я выждал несколько секунд.
― Ее продал отец.
Салли опустила голову. Потом закусила нижнюю губу и посмотрела на меня. Ее глаза блестели от гнева и от стоявших в них слез.
― Мир был бы намного лучше, если бы не такие, как Дуайт, ― сказала она.
Я был согласен.
― Но они не только продают своих дочерей, развращают их и бьют своих жен. Дело еще и в том, что суд... Мне нужно домой, сейчас же.
Она взяла салфетку, достала ручку из сумочки, что-то написала и дала мне.
― Это в Пальметто, ― сказала она. ― Я думаю, он живет там. Он дал адрес в Сарасоте для того, чтобы Адель приняли в школу.
― Заботливый папаша, ― сказал я, складывая салфетку и убирая ее в карман.
Я отвез ее домой. По дороге мы почти не разговаривали.
― Вы чувствуете себя... неловко? ― спросила она, когда мы почти подъехали к ее кварталу.
― Да, ― сказал я.
― Я тоже. Мы от таких ситуаций отвыкли.
― Да мне, собственно, и отвыкать было не от чего.
― Хорошо. ― Она обернулась ко мне. ― Мы прощаемся у двери, желаем друг другу спокойной ночи и договариваемся, что увидимся снова. Идет?
― Правда? Я очень рад.
Она положила руку мне на плечо и улыбнулась.
Подойдя к двери ее квартиры, мы пожали друг другу руки. Это было достаточно долгое рукопожатие, чтобы я мог почувствовать, что она действительно расположена ко мне.
― В следующий раз ресторан предлагаю китайский или тайский, кино и никакой работы.
― В субботу? ― предложил я.
― Почему бы нет? ― улыбнулась она. ― В половине седьмого. Кино, предпочтительно комедия. Мне нужно немного развеселиться.
Она улыбалась устало, но искренне.
― Я скажу вам одну вещь, Фонеска. Вы умеете подарить девушке приятный вечер.
Когда я вернулся на стоянку «ДК», было чуть больше одиннадцати. «ДК» уже закрылся. Движение по Триста первой замирало, и я вышел из машины, ощупывая свой живот, который болел теперь чуть меньше. Я думал о том, что Дуайт Хэндфорд сделал со своей дочерью, и почти хотел, чтобы он снова появился из кустов. Я открыл багажник и достал монтировку от «Гео». Та, что лежала у меня в офисе, была больше, зато эта не такая тяжелая.
Дуайт не вышел из темноты. Я поднялся по едва освещенной лестнице, которая вела к моему дому, моему кабинету, месту, где я хотел чувствовать себя в относительной безопасности и спокойном одиночестве.
