Все семь девочек отвечали несравненно лучше, чем их конкурентки, но приняты были лишь две. Надо думать, что для непоступивших это была душевная драма.

Далее Александра Яковлевна рассказывает о своем дедушке, сумевшем неимоверным трудом дать семи своим сыновьям высшее образование. У нее же есть рассказ об учителе Фейгеле: получив образование в Париже, он был вынужден преподавать в двухклассном начальном еврейском училище. Другие высшие учебные заведения для этого в высшей степени образованного педагога были закрыты84.

Моя теща Евгения Ефимовна Левина, да будет благословенна ее память, родилась в 1903 г. в городе Николаеве, что на Черном море, вне черты оседлости. (В течение без малого 40 лет, начиная с 1866 г., город считался чертой оседлости, но постановлением Сената в 1903 г. был из нее выведен. К 1914 г. почти 20% обитателей города составляли евреи.) Ее отец (дед моей жены) был экспертом по зерну и необыкновенно честным человеком, возможно, он работал у богача Харитона Эфрусси. Но речь не об этом. Дочь должна была учиться. В этой многодетной семье все дети получили ту или иную профессию или образование: первая, старшая дочь – белошвейка, вторая – музыкальный педагог, третья дочь и сын – фармацевты; самый талантливый, Мотя, – первая скрипка Большого театра – 18 лет провел в лагерях за анекдот о Крупской; наконец, младшенькая – "мизинец"… Была выбрана Мариинская гимназия для девочек (так назывались училища, открытые по инициативе вдовы Александра III Марии Федоровны). Экзамены Женечка (Евгения Ефимовна) сдала блестяще и поступила в первый класс. За обучение нужно было платить немалые деньги, кажется 300 рублей, причем вперед – за полугодие. На первый взнос деньги дала старшая сестра, преподаватель музыки. О дальнейшем не думали. Первая оценка, полученная Женечкой, была единица, кол! Напуганная непривычной обстановкой, она растерялась на уроке арифметики… Боже, какой иерусалимский плач стоял в доме.

Но это была лишь первая оценка, а дальше Женечка училась только на пятерки… не прошло и полугода, когда ее пригласили в кабинет инспектриссы гимназии. Она вошла, сделала книксен и стала ждать. Наконец инспектрисса властным четким голосом проговорила: "Левина! Передай своим родителям, что за отличную учебу и примерное поведение ты освобождена от оплаты за обучение". Теща заканчивала гимназию уже в советское время, посему золотую медаль ей не дали – в аттестате зрелости было написано: "достойна золотой медали". (Позже стала замечательным зубным врачом.) Конечно, дети состоятельных родителей могли получить образование в заграничных университетах (Борис Пастернак, Иона Якир, Эфраим Склянский, внуки Высоцкого – Гоцы и Цейтлины – первые пришедшие на ум имена. И, конечно, филер Евно Азеф, получавший деньги в департаменте полиции). Но большинство стояло перед дилеммой, что же делать? Самый простой путь – принять Святое крещение, и перед тобой открыты все двери. Многие так и поступали. Например, в 1913 г. крестились 1147 человек, из них лишь 38 вернулись в иудаизм85. В данном случае речь идет лишь о перешедших в православие, несоизмеримо больше переходило в протестантство – проще и с тем же результатом.

Один из братьев Трубецких*, а именно князь Евгений Николаевич (1863-1920), преподавал в 1886 г. в Ярославле в Демидовском юридическом лицее. В тот год в лицее, который хирел, обреталось всего 80 студентов, ибо он не мог равняться с близко расположенной Москвой и ее университетом. Обычно в Ярославле учились те, кому было не по средствам жить отдельно от семьи. Почти все студенты были местными. Однако, возобновив в 1887 г. чтение лекций, Трубецкой вместо двадцати слушателей обнаружил полтораста. Это было следствием введения министерского циркуляра, которым устанавливалась процентная норма для евреев, поступавших в университеты. В циркуляре ни слова не говорилось о лицее, но «когда стали поступать еврейские прошения, директор, не имея никаких распоряжений от начальства, сначала всех принимал. Когда же было принято около сотни и прошения продолжали прибывать, он, видя, что лицей превращается в еврейское учебное заведение, испугался, обратился с запросом в министерство и получил предписание – немедленно прекратить прием. Всего еврейских прошений было подано около трехсот. Один еврей, который запросил лицей еще летом о возможности быть принятым и получил ответ "о неимении препятствий", приехал на этом основании в Ярославль из Восточной Сибири; когда на основании нового распоряжения министерства ему отказали в приеме, он заявил, что будет искать с лицея путевые издержки. Мне пришлось читать целый год слушателям курчавым, черноглазым и с кривыми носами. Тот год волей-неволею вызывал ветхозаветные воспоминания, так как он пестрел библейскими именами: Аарон, Самсон, Соломон, Самуил, Моисей и т. п.». Евреи составляли треть курса, остальные – православные – были сплошь шалопаи, желавшие как можно скорее получить дипломы86. К сожалению, Евгений Николаевич ничего не сообщает о качестве "человеческого материала" – курчавость, черноглазость и кривизна носов (почему кривые?) ничего общего с успеваемостью не имеют…

* Напомню, что Трубецкие – потомки еврея П.П. Шафирова по линии его дочери, княгини Е.П. Хованской.

Шел 1908 год. Еврейская процентная квота неукоснительно соблюдалась тогдашним (1908-1910) министром народного просвещения А.Н. Шварцем. Что же касается огромного числа православных неофитов, а главное протестантов, то Синод бдел. Особенно усердствовал иеромонах Иллиодор (Сергей Труфанов). Восемнадцать евреев, поступавших в Новороссийский университет, оказались "за бортом". Способ, к которому они прибегли для исправления в паспорте графы "вероисповедание", был неординарный. Никто еще в России до этого не додумался. "Как еврей, привыкший в каждом явлении прежде всего ценить его остроумную сторону, не могу отказать коллективному уму этих восемнадцати в изобретательности. Они выдумали новое слово… за которое им можно выдать патент". Что же это за способ? Оказывается, восемнадцать не принятых абитуриентов восприняли магометанскую веру!

Действительно – такого еще не было.

Фельетонист журнала "Рассвет" Давид Иосифович Заславский (1880-1965), печатавшийся под псевдонимом Ибн-Дауд, не скупясь на иронию, продолжает: каждому "мусульманину" обеспечен диплом, квартира, сытный кусок хлеба, невеста с приданым и даже, ведь они исламисты, не одна, а несколько жен, как "подобает приличному эффенди". А далее сетует по поводу равнодушия еврейской среды, спокойно относящейся к тому, что ее лагерь оптом и в розницу в поисках лучшего местечка покидают единоверцы. Ибн-Дауд мечет громы и молнии в адрес малодушных и безропотных евреев, в адрес русской либеральной прессы, имеющей привычку "копаться своими грубыми холодными пальцами… в нашей душе… У нас есть и преимущества, и недостатки. Мы первыми не хвастаем, а последними не стесняемся и вообще не требуем ни от кого плохой или хорошей отметки"87. Эта, на мой взгляд, прекрасная статья достойна пера большого публициста. К сожалению, Д.И. Заславский, в свое время много писавший на еврейскую тему, скурвился, став преданным псом сталинского режима, в частности участвовал в травле О. Мандельштама и Б. Пастернака.

Обвинять правительство в антисемитизме правомерно, но не следует забывать, что и российское общество, даже передовое студенчество, не гнушалось юдофобства. Когда в 1909-1910 гг. в Петербургском технологическом институте студентов попросили ответить на несколько вопросов анкеты, в том числе на вопрос, как они относятся к еврейству, ответы были неутешительными. Антисемитами себя признали студенты-октябристы – 32,6%; беспартийные – 44%; кадеты – 31,4%; просто левые – 24,8%; эсеры – 11,3%; социал-демократы – 4%. Студенты-демократы высказались против равноправия евреев!88 А вот пример из недалекого советского прошлого. Я проходил педагогическую практику в школе № 229 города Ленинграда, в том самом знаменитом здании, где "львы сторожевые", – на одном из них спасался от воды герой Пушкинского "Медного всадника" Евгений. Каждое утро я подходил к окнам и с высоты нескольких школьных этажей любовался Исаакием Далматинским; точнее, иным, чем из окна моей квартиры, ракурсом собора. Школа была объявлена математической (первой математической школой в Ленинграде). Если я не ошибаюсь, принимали сразу в восьмой класс. Набор был конкурсный – по аттестатам и собеседованию, равному экзамену. Все еврейские родители бросились в школу: принимали со всего города, а не по району (Октябрьскому).