Том Гайден тяжело вздохнул. Девочка была просто красавицей. Однако скоро какой-нибудь богатый развратник схватит ее, стоит лишь ей попасть на торги. Боже, как же он ненавидел свою работу!

Проповедник закрыл свою библию. Сестра Бена Эйткинса умерла. Когда все люди ушли, пожилой мужчина с белоснежными волосами и бородой в одиночестве остался у могильного холма. Он вспоминал. Это были третьи похороны за двадцать лет, и каждый раз он возвращался сюда, в Пенсильванию.

Первый раз он был здесь на похоронах отца. Через пять лет он вернулся для того, чтобы проводить в последний путь мать. И теперь, спустя десять лет, он был здесь, чтобы помочь сестре присоединиться к родителям.

Он стоял и смотрел невидящим взором на садовые букеты, принесенные друзьями и соседями, которые лежали на холодной глине. С годами он потерял слишком много любви. Вскоре после смерти отца он потерял любимую жену и восемнадцатилетнюю дочь, убитую индейцами.

Мысли старика постоянно возвращались к двум женщинам, которых он обожал. Мэри, с которой он обвенчался, едва той минуло шестнадцать, а ему не больше двадцати.

Его молодая жена была смелой и отважной, как раз под стать ему. Они строили планы похода в дикую, неизведанную местность. Им хотелось начать свою совместную жизнь на новой земле.

Несмотря на неодобрение родителей с обеих сторон, они упаковали свои вещички, погрузили их на сильного мула и отправились, не зная даже точного места. Они слишком любили друг друга. Им было достаточно одного – быть вместе.

На третий день пути они были поражены красотой земли, по которой проезжали: плавноволнистые холмы, зеленые долины, густые кедровники, леса из клена, вяза, дуба. В ту ночь, лежа на кровати из кедровых веток, близко от горящего костра, слушая неспешное журчание воды, Мэри сонно сказала:

– Давай поселимся прямо здесь, Бен. Построим дом рядом с рекой.

– Если тебе так хочется, Мэри, – согласился Бен. – Только одно обстоятельство мешает – я не знаю, где мы находимся.

Только через два дня, когда Бен уже начал рубить деревья, выбежавший из леса индеец сказал им, что они находятся в Кентукки и что соседняя река называется Огайо.

– Так, – сказал Бен, когда храбрец исчез из вида. – Мы в Кентукки. Я слышал об этой стране, да и о реке Огайо тоже кое-что знаю. – Мэри улыбнулась ему, продолжая топором обдирать неподатливые сучья.

Не прошло и четырех недель, как он и Мэри переехали в свой уютный трехкомнатный домик, в котором полы были из клена, а в каждой комнате окна со ставнями, которые могли открываться и закрываться. Он рассчитывал до зимы заделать щели масляной бумагой, которая сохранит прохладу в теплые дни и не выпустит тепла из дома, даже в самую лютую стужу.

В первые два года Бен и Мэри работали с утра до вечера, расчищая землю, корчуя пни, распахивая поля и сажая семена. И лишь одна вещь омрачала их жизнь: они были вынуждены часто прятаться в пещерах, когда ренегаты появлялись поблизости.

Удивительное дело, но их дом неприятности всегда обходили стороной.

Он и Мэри стали чувствовать себя спокойнее, когда рядом с ними стали строиться другие люди. Тогда было всего пять ферм, разбросанных вдоль реки Огайо, плюс маленькая фактория с салуном на одном конце и торговой лавкой – на другом. Земля была богатой и давала хороший урожай. Когда родился первый ребенок, они назвали его Спенсером. Не было в округе людей, счастливее их.

Через два года родилась дочь – Джулия. Прошли годы. Однажды он и Спенсер пошли поохотиться на белок. Вернувшись, они нашли тела жены и дочери, лежащие на окровавленном полу дома. Их убили томагавками и сняли скальпы. Когда они с сыном подняли их на руки, то поблагодарили Бога за то, что их перед смертью хотя бы не изнасиловали.

Бен потерял интерес к жизни. Летом его дочери исполнилось бы восемнадцать.

Опустошенный горем, Спенсер скрывался около двух недель. Куда он ходил, Бен так никогда и не узнал. Но, когда его сын вернулся, это был уже не тот молодой мужчина, который метался по дикой местности, с глазами, полными горя. К нему вернулся мужчина, выглядевший гораздо старше своих лет. И взгляд его стал жестким и волевым.

Что же касается его самого, то он похоронил с женой и дочерью все, что имело для него смысл в этой жизни. Он выбросил свой плуг, продал скот и больше никогда уже не занимался сельским хозяйством.

Когда наступили первые морозы, он стал оставлять Спенсера одного, ведя такой образ жизни, который позволял ему держаться подальше от дома, от горьких воспоминаний. Это было так утомительно для него, что, подойдя вечером к кровати, он падал без сил и мгновенно засыпал почти без сновидений.

Сомнения пришли потом, когда он понял и почувствовал вину перед сыном за то, что не помог ему преодолеть ужасную потерю матери и сестры.

Но было уже слишком поздно изменять путь, который избрал Спенсер. В теплую погоду, до и после сезона охоты, тот проводил свои вечера в таверне, выпивая и ссорясь с другими охотниками, безбожно путаясь с проститутками из кабачка. Как и у друзей, у него появилась привычка брать проститутку к себе домой, чтобы получать регулярное удовольствие, не пробираясь в снег и холод на стоянку охотников.

Это касалось чести Спенсера, хотя Бену казалось, что сын никогда не думал о том, что этим он оскорбляет память матери и сестры.

Теплая улыбка шевельнулась в его усах. Он очень гордился своим высоким сыном, рост которого был 6 футов и 2 дюйма.[1] У него был прямой нос и красиво очерченные губы отца, серые глаза матери и темные волосы, вьющиеся и свободно падающие ниже воротника его куртки.

Тем не менее, Бен не любил черты легкомыслия, которые иногда проскальзывали на этом красивом лице. Они свидетельствовали о беспутной жизни, бесконечных попойках и чрезмерном распутстве.

Что касается самого Бена, то ревматизм стал донимать его четыре года назад, заставляя неметь колени и пальцы. Были дни, когда он не был уверен, что сможет поставить ловушки. Если бы Спенсер не вмешивался и не помогал ему, он все равно должен был с этим смириться.

Бен испуганно вздрогнул, неприятная дрожь пробежала по его спине, когда чья-то рука опустилась на его плечо. «Может, здесь были духи, которые гуляли вокруг кладбища, где он стоял один?»

Он медленно повернулся, инстинктивно боясь того, что мог увидеть. Широкая улыбка облегчения растянула его красивые губы. Рядом с ним, улыбаясь, стоял друг детства.

– Том! – воскликнул он. – Том Гайден! Как твои дела, старый ты негодяй?

– Прекрасно. Все хорошо, Бен. А как у тебя? – Два старых друга хлопали друг дружку по спине и жали руки.

– Не могу пожаловаться, Том. Мой ревматизм иногда портит мне жизнь. Полагаю, Бог думает о моем возрасте.

– Прими соболезнования по случаю смерти Бесси, – сказал Гайден. – Ее любили в этих местах.

– Моя сестра была особой легкого поведения, – ответил Бен, когда они отвернулись от могилы и покинули кладбище.

– А кто эта девушка, премило сидящая в твоей телеге? – спросил он, узнавая старенькую повозку своего друга, которой тот владел с давних пор. С правой стороны у нее не было борта. – Одна из твоих дочерей?

Лицо Тома нахмурилось.

– Я хотел бы, чтобы она была моей дочерью, – грустно сказал он. – Ее зовут Грета Эймс. Приют для бедняков дал мне ее этим утром. Я везу ее на площадь города, где ее крепостные документы будут проданы. Ты ведь знаешь, она будет прислугой для какого-нибудь богатого прощелыги несколько лет.

– И делить с ним постель тоже. Держу пари, – проворчал Бен. Морщины на его лбу стали глубже.

Гайден вздохнул.

– Не сомневаюсь в этом. Она – настоящая красавица. Но будущим своим напугана до полусмерти. Знаешь, я чувствую вину перед ней.

Они подошли к телеге, пристально глядя на Грету. Она робко улыбнулась Бену, когда Том представил его, потом печально отвернулась.