Встретившись теперь на мгновение с его быстрым ищущим взглядом, я тотчас повернулся, делая вид, что ничего не боюсь, и нарочито развязной и равнодушной походкой, даже вроде посвистывая, пошел дальше, уже не останавливаясь. Дойдя до Моховой, завернул за угол и сначала пошел почти так же медленно, лишь постепенно, ненароком, наращивая темп, несколько раз искоса оглянулся, пытаясь по отражениям в стеклах разглядеть: идет за мной кто-нибудь или нет, перешел на трусцу, а затем, не выдержав, наконец, напряжения, понесся, что есть духу, по безлюдной улице. Все ничего, если бы не Панглос. Глупый пес, считая, что началась интересная игра, то останавливался, замирая, то догонял, довольно и хрипло порыкивая своим юношеским горлом, и кусал мои лодыжки и брюки. Путаясь под ногами, он мешал бежать, и однажды чуть вообще не сбил меня с ног, прыгнув сзади. Не видя другого выхода, я обхватил тяжелое теплое мохнатое тело ньюфа, взвалил его себе на плечо, и опять припустил, задыхаясь, теперь уже медленней, но зато без риска сломать себе ногу, а этому глупому животному - лапу.

Сколько бежал я так, волоча на своем горбу тыкающегося влажным носом в щеку Панглоса, свернув сначала на Сергиевскую, сломя голову пересек голый, как выбритая щека, Литейный, метнувшись, запутывая следы в какой-то проходной двор, опять нанизывая на спицу своего бега обшарпанные подворотни, пахнущие кошками парадные, повинуясь влекущему меня чувству, пока, обернувшись в последний раз, не заскочил, ощущая кончающиеся силы, в полутемный подъезд; по инерции, с собакой, сползающей вниз, перепрыгивая через ступеньку, пробежал несколько этажей. Кажется, на третьем этаже я опустил тяжело плюхнувшегося Панглоса на лапы (он уже давно, недовольный таким способом передвижения, беспомощно скреб меня когтями) и, опустошенный, словно колодец в пустыне, прислонился спиной к холодной стеночке. Сердце прыгало на ниточке в груди, как "раскидайка" на резинке, во рту ощущался кислый металлический привкус, точно я долго и с наслаждением лизал керосиновую лампу; стоял, на всякий пожарный случай прислушиваясь: не раздадутся ли снизу догоняющие шаги? Было тихо. Панглос, чей нос уже тщательно обследовал площадку и не нашел на ней ничего заслуживающего внимания, внезапно остановился у одной из дверей, просительно оглянулся на меня и поскреб дверь лапой, принюхиваясь к понятным только ему запахам. Сам не зная зачем, я поднял руку и утопил в чреве звонка выступающую кнопку.

Дверь открылась почти сразу, будто за ней стояли.

На пороге выросла фигурка Виктории.

- Алешка, дурачок, что ты так долго? - тихо сказала, опуская зажатые веером карты вниз.

- Ты опять в таком же виде шастаешь? - спросил я, хотя только что собирался сказать совсем другое.

- Дурачок, я ведь жду тебя, пошли, захлопни дверь, - и как-то странно неловко повернувшись, направилась вдоль коридора, иногда дотрагиваясь до обоев то одной, то другой рукой.

Впустив Панглоса, который, видно, устав, улегся тут же у дверей на половике, я захлопнул за собой дверь и пошел, как уже было однажды; за извивавшимся впереди змеей позвоночником Виктории, который в виде нитки крупных бус полз под тонкой пергаментной кожей. Шел, не понимая, что произошло с ее походкой, такой плавной обычно, а теперь словно спотыкавшейся о невидимые зазубрины, и только в последний момент, для равновесия, она касалась стены коридора. У самой двери Виктория остановилась и, пропустив меня вперед, как-то странно улыбнулась: "Давай, входи", - и толкнула устало скрипнувшую дверь - "Оденься, дура", - сквозь зубы приказал я, делая шаг за раму дверного проема - и остановился как вкопанный, как конь, почуяв зарытого перед ним мертвеца.