— Я очень сожалею, мистер Кэттей, — сказал он твердо. — Правда, до сих пор не могу понять, с какой целью все это было затеяно, но раз уж вы взяли на себя труд прийти сюда и доказать нам, что вы настоящий и подлинный Фрэнк Б. Кэттей, так, наверное, вы не откажетесь оставить нам образец вашей подписи?

— Ах да, конечно, — быстро подхватил мужчина. — Я совсем забыл о письме президента Первого национального банка. Мне казалось, что я уже отдал вам его.

Он достал из бумажника письмо, напечатанное на бланке Первого национального банка в Ривервью. В письме говорилось, что на фотографии, которая прилагалась к письму, изображен Фрэнк Б. Кэттей; что под фотографией находится образец подписи Фрэнка Б. Кэттея; что у мистера Кэттея имеется счет в Первом национальном банке в Ривервью, который исчисляется шестизначной цифрой, и, наконец, что он является известным и уважаемым человеком в Ривервью и членом совета директоров банка.

Кенни дочитал письмо до конца и указал на подпись.

— Я так понимаю, — задумчиво произнес он, — что автор этого письма был уверен в том, что вы без труда сможете повторить свою подпись?

— А что, одной фотографии недостаточно? — возмутился Кэттей.

— Я бы предпочел, — Кенни по-прежнему говорил спокойно, без нажима, но с тем уважением, которое содержит в себе большую долю почитательности, — чтобы вы расписались.

Незнакомец фыркнул, взял протянутый ему Кенни листок бумаги, вытащил из письменного набора карандаш с мягким грифелем, которым обычно редактор правил статьи, и одним росчерком вывел на листке подпись, которая была точным повторением подписи под фотографией.

— Ну вот, — с удовлетворением произнес главный редактор, бросая взгляд на Мордена, — теперь все в порядке.

В кабинете наступила тишина, нарушаемая только шорохом бумаги. Кэттей аккуратно собрал все свои бумаги, сложил их, сунул в бумажник, а бумажник — в карман.

— А теперь, — Кенни вопросительно взглянул на него, — скажите, что мы можем сделать для вас?

— Мне нужно публичное опровержение, — заявил Кэттей, — и еще я требую возмещения убытков.

— Если мы напечатаем опровержение, — твердо объявил Кенни, — то не будет и речи о возмещении убытков.

Кэттей вспыхнул от возмущения.

— Не смейте так разговаривать со мной! — завопил он. — Какое бы вы ни напечатали опровержение, уж конечно, оно не произведет такую сенсацию, как эта проклятая, порочащая меня статья. Каждая мало-мальски известная газета в этой стране взяла на себя труд перепечатать ее. Мой дом разрывается от телефонных звонков — звонят представители всех журналистских союзов. Мне приходят сотни телеграмм, и уже было несколько достаточно оскорбительных писем. Ривервью кипит. Кто-то даже считает, что при моих деньгах добиться опротестования ничего не стоит. Да-а, вы так попортили мне репутацию, что даже и не знаю, как тут можно помочь.

Кенни задумчиво вертел карандаш в длинных, гибких пальцах. Остро отточенный кончик оставлял крошечные точки на бумаге.

Кэттей отдышался и снова начал:

— Да тот ущерб, который вы нанесли моей репутации, не загладить никакими деньгами! Конечно, я буду настаивать на денежном возмещении — и не потому, что я понес финансовые потери, а именно из-за морального аспекта этой проблемы. Я отнесу полученный от вас чек в Первый национальный банк в Ривервью, но предварительно позабочусь о том, чтобы его сфотографировали и фотографию поместили в «Ривервью дейли пресс».

В лице Кенни ничего не дрогнуло.

— Сейчас вы можете говорить все что угодно, — твердо заявил он, — но до получения нашего чека пока еще очень далеко. А вот опровержение вы можете получить немедленно, за этим дело не станет. Вам удалось удостоверить свою личность. Конечно, была совершена большая ошибка. Но, согласитесь, были обстоятельства, которые сделали это возможным. Мы, кстати, звонили вашей жене. Она и подтвердила, что вы уехали в город, но не смогла или не захотела назвать нам отель, в котором вы собираетесь остановиться.

— Я с вами не спорю, — сказал Кэттей.

— А кстати, — небрежно поинтересовался Кенни, — в каком отеле вы остановились, мистер Кэттей?

Кэттей раздраженно фыркнул.

— Я не собираюсь оставаться здесь и выслушивать подобные оскорбления, — заявил он. — Это не вашего ума дело, где я остановился и чем занимался в городе! Я приехал сюда по делам, которые вас совершенно не касаются, и я не позволю совать свой нос в мою жизнь репортерам дрянной газетенки, которая позволяет себе печатать всякие пасквили. Я уже сказал вам, чего я жду от вас. Во-первых, я требую опровержения. А после этого я жду возмещения морального ущерба.

Он круто повернулся на каблуках и направился к двери.

— Подождите минутку, — попросил Кенни.

— Давайте выясним все до конца. Мне бы хотелось, чтобы вы встретились с мистером Бликером, младшим компаньоном фирмы, которая издает «Блейд».

— И с какой целью вы собираетесь устроить эту встречу? — спросил мистер Кэттей.

— Вы могли бы рассказать ему то же самое, что и мне, — объяснил Кенни.

— Нет уж, благодарю покорно, — сухо сказал Кэттей. — Я пришел сюда сегодня со всеми документами, удостоверяющими мою личность, и спросил, с кем я мог бы поговорить. Меня направили к вам. Я, кстати сказать, не привык тратить время впустую. Итак, я ожидаю опровержения. Если оно не появится в течение двух дней, я посоветуюсь с адвокатом и подам на вас в суд. А сейчас мне здесь больше делать нечего. Прощайте.

Дверь хлопнула.

Дик Кенни вопросительно взглянул на Чарльза Мордена.

— Вот уж повезло так повезло. — с сарказмом воскликнул он. — И подумать только, мы — единственная в городе газета, которая опубликовала этот материал!

— Везет как утопленникам, — сочувственно поддакнул Морден.

Кенни с шумом поднялся из-за стола.

— Пойдем-ка со мной, юноша, — сказал он. — Нанесем визит Дэну Бликеру.

Дэну Бликеру уже перевалило далеко за сорок. Он был тонкокостным, худощавым и потому выглядел хрупким. Темные блестящие глаза приветливо оглядели хмурые лица двух мужчин, вошедших в его кабинет.

— Похоже, дело серьезное, — предположил он.

— Так оно и есть, — подтвердил Дик Кенни.

— Присаживайтесь. Я сейчас закончу с этим письмом и буду к вашим услугам.

Газетчики уселись. Бликер положил перед собой на стол только что отпечатанное письмо и быстро прочел его, постукивая кончиком ручки по крышке стола, видимо в такт мыслям.

Потом он подписал его, так же, как делал все остальное, — быстрым, порывистым движением. Можно было подумать, что он находится в состоянии непрерывного раздражения из-за невозможности достаточно быстро воплощать свои мысли в жизнь. Когда он говорил, то больше всего напоминал вулкан. Слова лились из него потоком. Губы его при этом почти не разжимались, а речь звучала как пулеметная очередь. И слушал он всегда нетерпеливо, с видом человека, который куда-то опаздывает. Казалось, что он уже заранее ненавидит все то, что ему собираются сказать, и ждет только, когда все замолчат, чтобы все сказать самому и закончить на этом.

Его ручка так и летала по бумаге, под руками шуршали последние письма. Подпись вытянулась волнистой линией, как будто, потратив время на то, чтобы выписать буквы, составляющие первую половину подписи, он внезапно потерял терпение и просто решил закончить подпись обычным росчерком пера.

Наконец последние листы бумаги отлетели в сторону, он нажал кнопку, и в комнату вошла высокая грациозная девица с карими глазами. Оглядев сидящих в кресле мужчин, она забрала все подписанные письма и удалилась.

Дождавшись, когда за ней захлопнется дверь, Дэн Бликер повернулся к журналистам.

— Итак, — коротко спросил он, — в чем дело? Так уж получалось, что, пообщавшись с ним какое-то время, Дик Кенни тоже начинал говорить также нервно и торопливо.

— Да все та же история с Фрэнком Б. Кэттеем, о котором мы вчера писали, — ответил он.