Я поняла, что мне грозит реальная опасность. И тут появился Чапуи.

– Ни в коем случае не показывайтесь на людях, – предупредил он. – Затаитесь и не выходите за стены замка. Будем ждать дальнейшего развития событий.

Король никак не ожидал, что восстание примет такие масштабы.

Он послал на север армии. Я была уверена, что мятежники не устоят перед войском короля и будут разбиты. Но произошло непредвиденное – проливные дожди, шедшие много дней подряд, превратили землю в жидкое месиво, и две армии не смогли даже близко подойти друг к другу.

Многие увидели в этом знак свыше. Мятежников спасло чудо.

Отцу не нужна была гражданская война, и, посоветовавшись с ближайшим окружением, он направил на север послание: всем восставшим даровалось высочайшее прощение и предлагалось изложить свои требования, которые король внимательно рассмотрит.

Мятежники разошлись по домам, решив, что цель достигнута. Роберту Аске предложили приехать в Лондон для переговоров.

Вскоре после этого король неожиданно приехал в Хансдон.

Было раннее утро. Я только что вернулась с верховой прогулки. Ко мне подбежали придворные и взволнованно сообщили, что в замке король и он с нетерпением меня ждет.

Я вбежала в гостиную. Король ходил из угла в угол. Я подошла к нему и преклонила колени. Он взял мои руки и нежно поцеловал.

– Надеюсь, Ваше Величество в добром здравии? – сказала я.

– Да. Конечно… Удалось навести порядок. Больше неприятностей не предвидится. Однако среди них нашлись мерзавцы, утверждавшие, что ты с ними заодно.

– Клянусь, что это не так.

Он жестом остановил меня.

– Знаю, знаю. Но когда болваны берутся за то, в чем они ничего не смыслят, они… треплют твое имя.

– Я глубоко сожалею об этом.

– Так ты по-прежнему моя верная подданная?

– Да, Ваше Величество, я – ваша дочь, и об этом я никогда не забываю.

Он кивнул.

– Похоже, ты говоришь правду. Знаешь, что я ненавижу больше всего? Нечестность. Я готов своими руками задушить того, кто врет и не краснеет.

У меня по спине пробежали мурашки.

– Слава Богу, у меня этого порока нет… Ты, наверное, думаешь, что король иногда лукавит… из соображений дипломатии. Так ведь?

– Я в этом не разбираюсь, Ваше Величество.

Он одобрительно усмехнулся.

– Никогда, слышишь, никогда я не пойду на обман! – Он перешел на крик. – Даже если мне будут говорить, что это выгодно… с точки зрения государственных интересов! Никогда! Я честный человек!

Я пыталась изобразить на своем лице восхищение. Но при этом с отвращением подумала, как же ловко он обошелся со своей совестью, когда ему это было выгодно. Он всегда был уверен, что все его поступки продиктованы исключительно благими намерениями. Слово «честность» в его устах звучало так фальшиво, что я готова была взорваться, и с величайшим трудом мне удалось сохранить спокойствие.

Это был один из тех частых случаев, когда он сам себя убеждал в собственной искренности и хотел, чтобы я тоже в нее поверила. Мне оставалось лишь притвориться, что это ему удалось.

– Я должен быть уверен, что и ты ведешь себя честно по отношению ко мне.

Я боялась, что не выдержу, – колени подкашивались, ладони стали мокрыми.

– Ты подписала документ, – сказал он, – то есть согласилась с тем, что наш брак с твоей матерью был недействительным, и признала меня главой церкви.

– Да, – ответила я, ощущая комок в горле.

– Ты можешь честно ответить на мой вопрос?

– Да, Ваше Величество, – с трудом выдавила я из себя.

– Ты знала, что многое зависит от того, подпишешь ты его или нет?

– Я надеялась на благосклонность Вашего Величества.

– Вот-вот! Твоя судьба зависела от этого. Надо было быть последней дурой, чтобы не подписать, а ты – не дура, дочь моя. Твоя мать не покорилась. Что ж, ее жизнь могла быть иной. Но ты – из другого теста.

Да, мелькнуло у меня в голове, я – из обычного теста. Мне никогда не стать святой мученицей, какой была моя мать.

– Но скажи откровенно, – продолжал он, – ты подписала этот документ только пером или сердцем тоже?

Нельзя было показать ни тени сомнения. Иначе все пропало. Высшая цель стояла у меня перед глазами. И я быстро ответила:

– Да, Ваше Величество.

Он широко улыбнулся и заключил меня в объятия.

– Ну вот, теперь мы с тобой настоящие друзья, – ласковым голосом сказал он. – Ты с открытым сердцем поставила свою подпись под документом, и это меня радует. Кое-кто осмеливается утверждать, будто тебя заставили силой. Но мы-то с тобой знаем, что это не так. И я хотел бы преподать небольшой урок этим сомневающимся умникам. А ты, моя верная дочь, мне в этом поможешь. Ты сама им напишешь – и императору Карлу, и Папе Римскому.

Я лишилась дара речи. Ему мало документа! Теперь он хочет, чтобы я перед всем миром отреклась от своей матери и святой церкви!

Я чуть было не закричала: «Нет!» Но перед мысленным взором возник мрачный Тауэр, зарешеченная камера, эшафот…

Где ты, моя цель, моя мечта, дающая мне силы? Я всего лишь послушная дочь своего отца, женщина, пытающаяся выжить, но жизнь нужна мне для того, чтобы исполнить свой долг – вернуть Англии ее истинную религию.

Он пристально смотрел на меня. И хотя взгляд его был добрым, но я знала, что он может измениться в любую секунду.

– Да, Ваше Величество, я напишу им, что согласна со всем, что вами сделано в прошлом и будет сделано в будущем, – ответила я, не узнав собственного голоса.

Он мог быть обворожительным, когда был чем-нибудь доволен. Сейчас он был именно таким, каким я запомнила его в детстве, чутким, добрым, любвеобильным. Раскрыв объятия, он прижал меня к своей груди, и я почувствовала, как драгоценные камни, украшавшие его костюм, больно врезаются мне в сердце. Я была противна сама себе.

– Ну вот и славно, – сказал он, – нет ничего хуже, чем разлад в семье. Теперь ты будешь жить со мной во дворце. Как и полагается дочери.

Настроение у него было прекрасное. Мне оставалось лишь подписать письма, которые он пришлет. С тем он и уехал.

Я же предалась невеселым размышлениям. Если уж говорить о честности, то надо честно признаться себе, что лгала и изворачивалась я не только из страха, я хотела не только выжить, но и жить, наслаждаясь жизнью. Я снова и снова убеждала себя, что поступила правильно, но легче от этого мне не стало.

И когда приехал Чапуи, я вздохнула с облегчением – ему-то можно было излить душу. Выслушав мой рассказ, он сказал, что я все сделала правильно.

– Но я же лгала! Я снова предала свою мать и церковь.

– Иногда ложь бывает во спасение, – ответил он. – Особенно, если на карту поставлено так много.

– Я не хочу, чтобы император подумал, будто я покорилась из слабости и страха за свою жизнь.

– Император отлично знает, какую цель вы преследуете.

– Я хочу написать ему личное письмо и объяснить причины, по которым мне пришлось подписать официальное послание.

– Так в чем же дело? Пишите.

– Но если письмо попадет в чужие руки, тогда – конец всему.

Чапуи мрачно кивнул.

– Не попадет. На вас церковь возлагает свои надежды. Клянусь, что письмо будет вручено лично императору.

– Я хочу написать и Папе.

– Согласен. В Риме тоже должны быть твердо уверены, что вы действуете на благо церкви и во славу Божию.

Он улыбнулся и уверенно продолжал:

– Вы напрасно мучаете себя. Вам кажется, что вы предали свою мать. Успокойтесь. Она поймет. Англия еще будет гордиться вами. Вы вернете этой стране ее истинную религию, когда настанет ваш день.

Уходя, он взял с собой два письма. Страх, что они попадут в руки отца, сменился уверенностью в надежности моего друга Чапуи. Моя совесть была спокойна – император и Папа будут знать, что я не предала святую веру.

На рождественские праздники меня пригласили ко двору в Ричмонд. Письма к императору и Папе окончательно решили вопрос о возвращении мне благосклонности Его Величества и связанных с этим привилегий.