— А что в ней подозрительного?

— Мы предупредили тебя, что ты в любой момент можешь понадобиться следствию. После такого предупреждения никому не понравится, если человек сбегает.

— Я не сбегал. Я же вернулся.

— Откуда ты взял эту фотографию?

Я молчал.

— Если кто-то в тот вечер был в ресторане с фотоаппаратом, он может располагать кадрами, являющимися вещественными доказательствами преступления, — продолжал Селлерс. — В высшей степени важными доказательствами. Ты знаешь, что по закону ожидает человека, который попробует скрыть от правосудия такие улики? Послушай, Лэм, мы с тобой кое в чем разошлись во мнениях, но это не должно мешать нам оставаться друзьями.

Я и тут ничего не ответил.

— Я должен знать все об этих фотографиях, — сказал Селлерс.

— Для чего?

— Это важные вещественные доказательства.

— Что же может доказать фотография, которую ты у меня отобрал?

— Это доказательство того… ну… того, что, испугавшись, официантка уронила поднос.

— Ну и что это дает правосудию? — спросил я невинно. — Ничего нового ни об убийстве, ни об убийце. На снимке изображена официантка. Но следствие давно установило ее личность. Установлена также вся последовательность ее поступков с момента, когда она с подносом подошла к кабине номер тринадцать и заглянула внутрь. К этому времени убийство уже произошло. Убийца успел скрыться. Поэтому фотография официантки не имеет для следствия ни малейшей ценности. Окружной прокурор не включит ее в список вещественных доказательств.

— Ну я в этом не уверен, — нерешительно сказал Селлерс. — Я должен узнать, откуда у тебя эта фотография. Я хочу получить негатив.

Я отрицательно покачал головой. Тогда он резко наклонился ко мне, схватил меня за отвороты пиджака и, подтянув к себе, прорычал с угрозой:

— Ты, недоносок! Ты пытаешься играть со мной в прятки. Ты доиграешься до того, что я сделаю из тебя бифштекс.

— Если ты тронешь меня хотя бы пальцем, чертов буйвол, — прохрипел я в ответ, — я опубликую всю серию этих фотографий. Ты сидел за столом в ресторане? Пил шампанское? Проворонил у себя под носом убийство?

— Ведешь двойную игру, сукин сын? Ведешь двойную игру с человеком, который, несмотря ни на что, пытается вытащить тебя из грязной истории?

— Я знаю, как ты пытаешься вытащить меня! У меня болит живот. Думаю, мне отбили печень. Мне срочно нужен врач. Ты грубый, необузданный мясник, и ты ударил меня намного сильнее, чем предполагаешь.

Селлерс отпустил меня. Вытащил из кармана сигару. Несколько секунд пожевал ее во рту. Потом сказал:

— Ладно. Убирайся отсюда!

Я вернулся к себе в агентство. Взял у секретарши конверт с фотографиями, который сам отправил себе по почте. В кабинете у меня на столе лежала записка.

Баффин просил меня как можно скорее приехать в его ресторан.

Когда я прибыл туда, у Баффина был вид затравленного волка.

— Брентвуд в Сан-Франциско подал в суд на местную газету, обвиняя ее в дезинформации и дискредитации личности, — нервно сообщил он.

Я молча кивнул.

Меня собираются вызвать на суд свидетелем.

В газете сообщалось, что я присутствовал на встрече некоторых политиков и бизнесменов в Сан-Франциско, на которой, по утверждению газеты, Брентвуд домогался у присутствующих денег. Газета утверждала, что его поведение следует рассматривать как попытку получить взятку. В этой статье мое присутствие на встрече приводилось как основное доказательство того, что такая встреча вообще имела место. Поэтому на суде я должен дать показание, что меня в тот день вообще не было в Сан-Франциско. Я был здесь. В Лос-Анджелесе. Собственно, для этого и был продуман трюк с шантажом.

— Для того чтобы получить подтверждение своим показаниям на суде?

— Да.

— Предполагалось, что Калверт на суде должен будет подтвердить историю с шантажом?

Баффин заерзал на стуле.

— Если бы это оказалось необходимым, — наконец выдавил он из себя.

— Но теперь Калверт мертв. Он не может давать никаких показаний. И вы сели в лужу.

— Это почему же?

Теперь вы не можете доказать, что в то время были в Лос-Анджелесе.

Я неторопливо открыл свой кейс и вынул из него фотографии, которые я сделал возле «Рэстебит-мотеля».

— Эти снимки вам что-нибудь напоминают? — спросил я.

Он внимательно посмотрел на них. Потом признался:

— Они очень похожи на фотографии, состряпанные Калвертом для шантажа.

— В самом деле, они очень похожи, — подтвердил я. — И те и другие сделаны с одной точки. И те и другие появились на свет, потому что их снимали с задней мыслью.

— Вы уже говорили об этом раньше.

— Говорил. Теперь пришло время повторить это снова. И кое-что добавить: эти снимки имеют точную дату.

— Как это — дату?

— По ним можно точно определить, когда они были сделаны. Это легко сделает любой эксперт. Калверт снимал вас в понедельник. Но не шестого, а тринадцатого числа.

— Вы что, с ума сошли?

— Ну что же, давайте посмотрим на фотографии, — предложил я, разложив их на столе перед Баффином.

— Зачем мне смотреть на них? — спросил он раздраженно.

— Я сделал эти снимки во вторник, четырнадцатого числа, — спокойно объяснил я.

— Ну и что из этого?

— Как вы видите, на снимке среди прочего виден строящийся жилой дом. Видите на заднем плане линию строительных балок? Теперь вспомните фотографии Калверта. На них эта линия была точно на том же уровне, что и на этих снимках. Готовя свою инсценировку, вы выпустили из вида строящийся дом. А темпы его строительства позволяют установить дату фотографий с такой же точностью, как если бы на фотографии указывался час съемки. Этот десятиэтажный дом строится по графику. Но заказчик торопится, он установил строителям премию в семьсот пятьдесят долларов в день, если они перекроют дневную норму. Подрядчик стремится получать премию регулярно. И ему это удается.

Дом растет быстро. За неделю он поднялся почти на целый этаж.

В этот момент стоило посмотреть на лицо Баффина.

— Теперь вернемся к убийству Стармэна Калверта, — безжалостно продолжал я. — Он был убит в вашем ресторане. Вы были связаны с ним историей с шантажом.

Если дело обстояло так, что вы заплатили шантажистку деньги и он больше не предъявлял вам новых требований, тогда трудно считать, что вы имели серьезный мотив для убийства. Но если обнаруживается тот факт, что шантаж был подстроен и шантажист был вашим тайным соучастником, вы попадаете в серьезную переделку. Вы становитесь подозреваемым номер один.

— Почему?

— Потому что вы могли бояться того, что Калверт донесет на вас.

— Но у него не было никаких причин продавать меня!

— Вы утверждаете это теперь, когда этого уже нельзя доказать.

— Я не мог убить Калверта! У меня есть полное алиби. Я все время был вместе с Брентвудом. Когда он выходил из кабинета, чтобы позвонить из телефонной будки, которая находится в коридоре рядом с дверью моего кабинета, он, если бы я выходил в коридор, не мог меня не заметить.

— Он разговаривал по телефону. И стоял спиной к коридору.

— Это он так сказал?

— Сегодня по радио передали его заявление. Он сказал, что, по его мнению, когда он находился в телефонной будке, он мог бы, повторяю, мог бы видеть вас выходящим из своего кабинета. Понятно? По его мнению — мог видеть. Он не сказал, что иначе и быть не могло. Он не подтвердил своего заявления никакими фактами, которые могли бы с железной достоверностью гарантировать его мнение. Речь идет всего лишь о его мнении. Так оно и есть на самом деле. Ведь вы выходили из кабинета на короткое время и он этого не заметил?

— Что вы посоветуете мне, Лэм? — в отчаянии спросил Баффин.

— Вам надо внести в это дело полную ясность. В противном случае вы запутаетесь.

Он вытер ладонью мокрый лоб:

— Как я могу это сделать? Я попал в западню.

— Вы не находитесь в западне, из которой нет выхода. Вы просто попали в скверную историю. Я помогу вам выбраться из нее, если вы будете доверять мне.