Между тмъ, какъ Бласко Ибаньесъ говоритъ съ обычнымъ жаромъ, я гляжу на него внимательно, искренно удивляясь, что въ жизни одного человка находится мсто для столькихъ честолюбивыхъ замысловъ и столькихъ побдъ.

Уже поздно и я встаю.

Маэстро провожаетъ меня до сада и довольный озирается кругомъ. Вдругъ въ глазахъ появляется безпокойное выраженіе и по лицу, окрашенномъ жаждой жизни, пробгаетъ выраженіе протеста.

– He нравится мн этотъ домъ! – вдругъ восклицаетъ онъ, словно разговаривая съ самимъ собою. Онъ неудобенъ и мраченъ. Я купилъ его, такъ какъ не нашелъ здсь ничего лучшаго. Впрочемъ въ будущемъ году я велю его снести и построю другой въ моемъ вкус.

Это заявленіе рисуетъ его во весь ростъ. To говорилъ "отецъ" Тони и Батисте.

Я прохожу садъ и, дойдя до улицы, оборачиваюсь, чтобы поклониться на прощанье романисту.

Висенте Бласко Ибаньесъ съ его крупнымъ тломъ, твердо покоющимся на ногахъ, съ его воинственнымъ видомъ и широкимъ лбомъ, залитымъ солнцемъ, кажется мн символомъ – символомъ человка, побдившаго жизнь, чувствующаго привязанность къ земл, которую завоевалъ и которая принадлежитъ ему.

Мадридъ, Іюль 1910.