Так дожили путешественники до 1 января 1868 года. Положение их на архипелаге Ляхова и так было незавидным, а тут еще эти два матроса. Кто мог бы поручиться за то, что злодеи не захотят воспользоваться этой неожиданной встречей? К счастью еще, они не знали, что путешественник, которого они чуть не убили на границе Аляски, — граф Наркин, политический преступник, бежавший из Якутска. Не знали они и того, что Сергей Васильевич решил вернуться в Россию под видом члена странствующей труппы. Если бы только они это знали, то вряд ли упустили бы случай использовать эти сведения. Они начали бы шантажировать самого Сергея Васильевича или выдали бы его русским властям взамен полного прощения или известной награды. Знали тайну Сергея Васильевича лишь супруги Каскабель, но кто мог поручиться, что тайна эта как-нибудь случайно не обнаружится.

Пока, однако, Ортик и Киршев продолжали жить уединенно, твердо решив присоединиться к путешественникам, если представится возможность бежать.

Было во всяком случае ясно, что в эту пору, полярной зимой, нечего и думать о какой-либо попытке бежать. Стояли такие сильные морозы, что пар, вылетавший при дыхании, моментально превращался в снег. Термометр падал иногда до сорока градусов ниже нуля. Даже при безветрии было трудно переносить такую температуру. Корнелия и Наполеона боялись высунуть нос из «Красотки», да им это и не позволили бы окружающие. Какими бесконечными казались им эти дни без солнца, скорее — тянущиеся круглые сутки ночи!

Кайета, привыкшая к холодным зимам Северной Америки, не боялась выходить на воздух. Да и туземные женщины не покидали своих обычных работ. Одевались они в двойное платье из оленьей кожи, сверх которого было еще нечто вроде длинной меховой рубашки; на ногах меховые чулки и мокасины из тюленьей кожи, на голове — капюшон из собачьего меха. Туземки так закутывались, что не видно было даже кончика носа.

Сергей Васильевич, Каскабель, оба его сына и Жирофль были обязаны являться ежедневно, как и матросы, к Чу-Чуку.

Одевались они тепло и не боялись выходить во всякую погоду.

Жители Новой Сибири холода почти не замечают. Обыкновенно они охотятся, и на охоте питаются мясом животных, которых убивают, а жажду утоляют снегом.

Их легкие сани, сделанные из китового уса или китовых же ребер, ставятся на лыжи, низ которых перед отъездом в путь поливают водой, чтобы они обледенели. Запрягают туземцы оленей или собак особой породы — лаек, которые по виду своему и по свирепости напоминают волков и покрыты очень густой пегой или серой шерстью.

Когда туземцы ходят пешком, то подвязывают к ногам лыжи, на которых пробегают громадные расстояния и через проливы, между островами архипелага, и на материк, через тундру.

В отношении оружия они сильно уступают эскимосам Северной Америки. Весь их арсенал состоит из луков и стрел. Для рыбной ловли у них существуют гарпуны для китов и невода, которыми они ловят тюленей. Для борьбы с моржами у них есть копья и ножи, но охота на этих свирепых животных очень опасна.

Самый страшный зверь, встречи с которым они ужасно боятся, — это белый медведь. Морозы и голод иногда загоняют его в деревушки архипелага. Но, надо сказать правду, туземцы не бегут перед этим свирепым врагом, как он ни ужасен — с ножом в руке они решительно бросаются на него, и чаще всего победа бывает на их стороне.

Семейство Каскабель не раз видело такие схватки, видело как медведь, ранив нескольких человек, падал сам, сраженный многочисленными ударами.

Все племя сбегалось тогда, и в деревне был праздник. Мясо делили, причем, конечно, лучшие куски доставались Чу-Чуку, а остальное делилось между его смиренными подданными. Пир продолжался долго, причем он служил поводом к повальному пьянству. Пьют туземцы нечто вроде настойки из молодых ростков ивы и кислого сока брусники и морошки, которые они собирают в немногие теплые недели летнего сезона.

Белые медведи не часто встречаются на островах архипелага, да и охота на них очень опасна, так что питаются туземцы почти одной олениной. Из замерзшей крови этих животных туземки приготовляют нечто вроде супа, один вид которого возбуждал отвращение у путешественников.

Олени легко переносят полярные зимы и добывают себе пищу из-под толстого слоя снега. Кроме того, за летнее время туземцы запасают громадное количество корма для оленей, которые водятся в Новой Сибири тысячами.

— Тысячи оленей!.. А нам и двадцати было бы вполне достаточно, — ворчал Каскабель, задумавшийся над вопросом, каким образом они заменят своих погибших лошадей.

Кстати, надо заметить, что жители архипелага Ляхова не только идолопоклонники, но и в высшей степени суеверны. Самым рьяным фанатиком был Чу-Чук.

Каждый день Чу-Чук отправлялся в храм, или, скорее, священное место, которое называлось «Ворспюк», то есть молитвенная пещера. В глубине пещеры, высеченной в скале, стояли в ряд несколько идолов, вернее — просто размалеванных столбов, перед которыми туземцы по очереди падали ниц. Чужестранцам не только не запрещали подходить близко к Ворспюку, но даже приглашали их зайти внутрь. Поэтому Сергей Васильевич и его спутники могли удовлетворить свое любопытство, посетив храм новосибирских туземцев.

Наверху у каждого из столбов была намалевана какая-нибудь образина с птичьим клювом, с круглыми красными глазами и с рогами. Суеверные идолопоклонники приходили сюда, падали ниц перед этими чудовищами и молились, прислонив ухо к столбу, в полной уверенности, что идол ответит на их мольбу. И хотя божок ни разу никому ничего не ответил, все-таки каждый уходил с уверенностью, что слышал ответ — и ответ, конечно, такой именно, какой хотел бы иметь. Когда дело шло о каком-нибудь новом налоге, который Чу-Чук хотел навязать своим подданным, то этот плут шел к идолам испрашивать их совета, и никому из подданных и в голову не приходило усомниться в приказании небесных жителей.

Раз в неделю у них происходило нечто вроде религиозной церемонии, и все туземцы собирались в Ворспюк. Ни мороз, ни метель не могли остановить это паломничество. Все шли туда за своим вождем. Это было очень торжественное шествие, особенно теперь. Туземцы напяливали на себя вещи, украденные в повозке, украшались разными полинявшими трико и юбками, касками, перьями и при этом немилосердно дули в корнет-а-пистон и в тромбон, извлекая из них самые невероятные звуки, а оба барабана — маленький и турецкий — дополняли этот оркестр. Что это была за музыка!

Вот когда Каскабель не стеснялся! Он буквально рычал от злобы.

Как! Эти канальи таскают его костюмы, рискуют расстроить тромбон? Сломать корнет-а-пистон, продырявить барабан!..

— Канальи!.. Канальи!.. — кричал он не своим голосом, и Сергею Васильевичу стоило большого труда его успокоить.

В конце концов такое положение вещей стало пугать путешественников. Все изнервничались. А дни за днями тянулись страшно медленно.

Так как упражняться было невозможно, то Каскабель побаивался, как бы его труппа не «заржавела». Но все-таки время проходило не без пользы, так как Сергей Васильевич не прекращал своих назидательных бесед.

Взамен этого Каскабель научил его нескольким фокусам и шуткам — для собственного удовольствия, как он говорил. Но, в сущности, это могло очень пригодиться, если Сергею Васильевичу и на самом деле пришлось бы взять на себя роль циркача, чтобы обмануть полицию. Что касается Жана, то он продолжал заниматься с молодой индеанкой. Она прилежно училась читать и писать под руководством своего молодого профессора. У Кайеты был живой природный ум, и она легко перенимала то, что Жан старался передать ей. В глубине души Жан горевал, что вряд ли ему удастся подняться над своим теперешним уровнем. Но это было тайной будущего.

Чу-Чук не уступал ни йоты из своих требований. Без выкупа он пленников не желал выпустить, а ждать помощи извне было невозможно. Что же касается денег, которых требовал этот жадный царек, то как их было достать?