Лишившись свободы, Каскабель выходил из себя. Он говорил, и совершенно резонно, что «эти изверги» найдут «Красотку», разграбят ее и, быть может, уничтожат. Стоило ли после этого благополучно выбираться из одной опасности для того, чтобы попасть в другую, еще более худшую?

— Успокойся, Цезарь, — уговаривала его Корнелия, — твой гнев делу не поможет!.. В сущности, надо радоваться, что с нами не случилось чего-нибудь похуже!..

— Как — еще хуже?.. Да что ты, Корнелия!..

— Ну, конечно! А если бы мы не нашли Жана и Кайету?.. А?.. Что ты на это скажешь?.. А мы нашли их, и сами все живы и здоровы! Ты только подумай, какие опасности мы перенесли! И мы их избежали!

— Я надеюсь, Корнелия, что все-таки могу проклинать этих мошенников!.. Они похожи скорее на животных, чем на людей!..

Корнелия, очевидно, была более права. Все были живы и здоровы, «Красотка» не потеряла ни одного из своих обитателей. Сколько человек выехало из порта Кларенс, столько и прибыло в деревню Турково.

— Куда нас засадили — в хорьковую или кротовую нору? — ворчал Каскабель. — В яму, которую мало-мальски чистоплотный медведь не захочет взять под свое логовище.

— Позвольте, а где же Гвоздик? — спросил Сандр.

В самом деле, что могло с ним случиться? Его оставили сторожить «Красотку». Не будет ли он с опасностью для жизни защищать имущество своего хозяина?.. Или не попал ли он уже во власть суровых обитателей острова?

Как только Сандр вспомнил о Жирофле, все стали вспоминать о животных.

— Наш Жако!.. — вздохнула Корнелия.

— А Джон Булль!.. — сказала Наполеона.

— А собаки!.. — поддержал Жан.

Но, конечно, больше всего беспокоились о Гвоздике. Обезьяна, попугай, Ваграм и Маренго стояли на втором плане.

Вдруг снаружи послышался шум. Это была какая-то смесь ругательств, к которым примешивался собачий лай. Почти в ту же минуту открылось отверстие, служившее дверью в этом подвале, и сюда прыгнули Ваграм и Маренго, а следом за ними появился и Гвоздик.

— Вот и я, хозяин! — весело заявил он. — А может быть, я уже больше — не я… потому что я ровно ничего не понимаю и не знаю, где я…

— Ты опять с нами, дружок, — проговорил Каскабель, протягивая ему руку.

— А наша «Красотка»? — вскричала Корнелия.

— «Красотка»? — ответил Гвоздик. — Эти джентльмены открыли ее под снегом, впряглись в нее точно лошади и притащили ее сюда, в эту деревню.

— А Жако? — спросила Корнелия.

— Жако здесь.

— А Джон Булль? — послышался голос Наполеоны.

— И Джон Булль здесь.

В сущности, раз семейство Каскабель было задержано в Туркове, то уж пусть здесь будет и «Красотка», хотя, вероятно, ее постараются разграбить.

Однако голод давал себя чувствовать. А туземцы, казалось, и не собирались кормить пленников. К счастью догадливый Гвоздик постарался набить, чем успел, свои карманы. Он вытащил несколько коробок с консервами, которых хватило, чтобы утолить голод.

Перекусив, все завернулись в шубы и заснули, хотя дым от очага наполнял помещение, и было тяжело дышать.

На другой день, 5 декабря, Сергея Васильевича и его спутников вывели из ямы, и они с невыразимым облегчением вдыхали свежий воздух, хотя стоял очень сильный мороз.

Путешественников привели к вождю.

Этот внушительного роста властелин обладал далеко не располагающей к себе внешностью. Помещался он в землянке, более обширной и устроенной несколько лучше, чем у его подданных. Землянка была выкопана у подножия небольшой мрачной, покрытой снегом скалы, верхушка которой имела подобие головы медведя.

Чу-Чуку было около пятидесяти лет. На его плоской физиономии горели, как угли, маленькие глазки. Одетый в оленьи шкуры, в сапогах из тюленьей кожи, он сидел на куче мехов, важно покачивая головой, покрытой меховой шапкой.

Возле вождя стояли двое или трое старейшин. Снаружи толпилось человек пятьдесят туземцев, одетых, как и вождь, причем мужчин нельзя было отличить от женщин, потому что в Новой Сибири все одеваются одинаково.

Угадав, очевидно, что Сергей Васильевич русский, Чу-Чук обратился к нему на довольно правильном русском языке:

— Кто вы?..

— Я русский, — ответил Сергей Васильевич.

— А эти? — спросил вождь, указывая на членов семьи Каскабель.

— Французы! — ответил Сергей Васильевич.

— Французы? — повторил вождь.

Казалось, он никогда не слышал, что есть народ с таким именем.

— Ну да!.. Французы!.. Французы!.. Из Франции! — вскричал Каскабель.

— А кто вот эта? — спросил Чу-Чук, указывая на Кайету. Очевидно, от него не ускользнуло, что она другой расы.

— Это индеанка, — ответил Сергей Васильевич.

Между вождем и Сергеем Васильевичем завязался оживленный разговор, сущность которого Сергей Васильевич переводил своим спутникам.

В результате разговора оказалось, что путешественники должны считать себя пленниками на острове Котельном до тех пор, пока не внесут за себя выкупа в размере трех тысяч рублей.

— А как он думает, этот сын Большой Медведицы, где мы достанем эти деньги? — взволновался Каскабель. — Эти негодяи, вероятно, украли остаток ваших денег, месье Серж.

По знаку Чу-Чука пленников вывели. Им разрешили гулять по деревне, но под условием не уходить далеко. С первого же дня они заметили, что за ними зорко следят. Да в это время, суровой зимой, вряд ли им удалось бы бежать и достигнуть материка.

Сергей Васильевич и его спутники сейчас же направились к «Красотке». Там толпилось много туземцев в немом восторге перед Джоном Буллем, который занимал их, показывая самые удивительные гримасы своего репертуара.

Не видав никогда обезьян, туземцы, очевидно, воображали, что это четверорукое, покрытое рыжей шерстью, тоже принадлежит к человеческой расе.

Джон Булль перекувыркнулся несколько раз. Когда один из туземцев хотел взять обезьяну за руку, она укусила его до крови.

Это могло бы кончиться плохо для Джона Булля, если бы в это время внимание туземцев не было привлечено появлением Жако, клетка которого была открыта. Попугай прогуливался, покачивая головой.

Ни обезьяны, ни попугаи не известны на архипелагах Новой Сибири. Никто из туземцев не видал птицы с таким ярким оперением, с круглыми, выпуклыми глазами и с клювом, загнутым крючком.

Но когда клюв попугая раскрылся и все услышали несколько произнесенных им слов, то удивлению туземцев не было границ.

Говорящая птица!.. Северные люди попадали в ужасе ниц. Им казалось, что здесь кроется что-то таинственное. А Каскабель, заливаясь смехом, кричал:

— Не стесняйся, Жако! Обругай их хорошенько!

И Жако не стеснялся. Он выкладывал весь свой запас слов, причем орал так громко, что туземцы страшно напугались и разбежались в разные стороны. Несмотря на беспокойство за будущее, вся семья «умирала со смеху», как выразился ее почтенный глава.

Этот смех приободрил всех, и Каскабель весело заметил:

— Я уверен, что мы как-нибудь уладим дело с этой публикой. Не так страшен черт, как мы его себе малюем…

Пленники остались одни, и так как Чу-Чук, видимо, предоставил в их распоряжение «Красотку», то они поспешили расположиться в ней по-прежнему. Очевидно, туземцы нашли, что их землянки гораздо удобнее повозки.

В повозке все осталось цело, кроме некоторых незначительных предметов. Но зато были украдены деньги Сергея Васильевича, деньги, которых Цезарь Каскабель не хотел потерять, так как они годились хотя бы для выкупа. А пока — какое счастье было вновь найти в неприкосновенности спальни и кухню в «Красотке» и избавиться от необходимости помещаться в грязных логовищах этой деревни! Все было на месте — постели, посуда, консервы; оказалось, что все это не имело счастья понравиться туземцам и туземкам. Если придется провести здесь зиму в ожидании возможности бежать с острова Котельного, то, по крайней мере, ее можно провести в «Красотке».

Ввиду того, что Сергей Васильевич и его спутники могли свободно ходить по деревне, они решили завязать сношения с теми двумя матросами, которых кораблекрушение забросило на остров Котельный. Может быть, удастся как-нибудь сговориться с ними и, обманув бдительность Чу-Чука, бежать, если представится удобный случай.