Вся семья и Гвоздик нарядились в свои трико и костюмы.

Арена была выбрана на широкой лужайке, окруженной деревьями. В глубине находилась «Красотка», игравшая роль театральной декорации.

В первых рядах поместились агенты форта Юкон с женами и детьми, а по бокам, полукругом, несколько сотен индейцев и индеанок. В ожидании представления зрители курили и разговаривали.

Замаскированные индейцы, которые должны были принять участие в представлении, стояли поодаль.

В надлежащий момент на площадке фургона появился Жирофль и обратился к публике с речью:

— Милостивые государи индейцы и милостивые государыни индеанки! Сейчас вы увидите то, что вы увидите… и прочее, и прочее, и прочее…

Но милостивые государи и милостивые государыни по-французски не понимали, а потому вся красота и образность его цветистой речи пропали даром.

Зато были прекрасно всеми поняты несколько традиционных пощечин, а также здоровенный пинок ногою в определенное для этого место, которые Гвоздику достались от Каскабеля и от которых Гвоздик перевернулся несколько раз в воздухе.

Когда этот пролог закончился, началось представление.

— Сначала животные! — объявил Каскабель, грациозно кланяясь почтенной публике.

Появились Ваграм и Маренго и проделали все свои штуки, чем привели в восторг индейцев. Когда же Джон Булль принялся кувыркаться на спине пуделя и ищейки, приправляя все невероятными гримасами, то даже самые серьезные лица разгладились и осветились улыбкой.

В это время Сандр играл на корнет-а-пистоне, Корнелия — на маленьком барабане, а Гвоздик колотил изо всех сил по турецкому барабану. Если этот дивный оркестр не произвел на туземцев должного впечатления, то виноваты они сами, — значит, у них не было ни малейшего художественного вкуса.

До сих пор замаскированные индейцы все еще держались в стороне.

— Мадемуазель Наполеона, танцовщица на проволоке! — провозгласил через рупор Гвоздик.

Девочка появилась перед публикой в сопровождении отца.

Сначала она протанцевала грациозный танец на арене, потом поднялась на проволоку, натянутую между двумя козлами, и начала порхать по ней, как птичка.

Индейцы одобрительно кивали ей, а индеанки пришли в полный восторг.

— А вот и я! — крикнул Сандр, появляясь на сцене и принимаясь проделывать все свои штуки. Он ходил на голове, кувыркался, изображал собой то гуттаперчевого мальчика, то ящерицу, то лягушку и наконец закончил все блестящим двойным сальто-мортале.

Сандр тоже имел успех. Но едва он успел отвесить поклон, как молодой индеец его лет отделился от замаскированной группы и, сняв маску, представился публике.

Он принялся проделывать все, что только что проделывал Сандр. Если молодой индеец и был менее грациозен, чем юный представитель семьи Каскабель, то все-таки он был удивительно гибок и ловок. Индейцы остались им очень довольны.

Семья Каскабель любезно аплодировала артисту.

Наконец Каскабель сделал знак Жану, в несравненном искусстве которого он был убежден.

Жан чувствовал, что он должен поддержать честь семьи.

Ободренный жестом Сергея Васильевича и улыбкой Кайеты, Жан принялся жонглировать бутылками, тарелками, шарами, ножами, досками, палками и т. п. Можно сказать, что он превзошел самого себя.

Каскабель не мог удержаться и бросил на индейцев взгляд, полный торжества. Казалось, этот взгляд говорил замаскированным туземцам:

— Ну, разве можете вы проделать что-либо подобное?

Очевидно, вызов был принят: от группы замаскированных отделился еще один индеец и, сбросив с себя маску, вышел на середину круга.

Это был клоун Фир-Фу; ему тоже надо было поддержать честь своего племени.

Взяв в руки один за другим все предметы, которыми пользовался Жан, индеец проделал с ними все фокусы, которые показал первенец семьи Каскабель. В воздух полетели, скрещиваясь, ножи, бутылки, доски, кольца, шары. Надо признаться, что ловкость и уверенность рук здесь были ничуть не меньше, чем у Жана.

Гвоздик, привыкший удивляться искусству своих хозяев и думавший, что выше их никого на свете нет, вытаращил глаза и стоял, разинув рот.

На этот раз Каскабель аплодировал только из вежливости — слегка, кончиками пальцев.

— Черт возьми! — бормотал он. — Ай да индейцы! Кто мог бы подумать?.. Люди без всякого воспитания…

В глубине души он был очень смущен, что встретил конкурентов там, где думал найти лишь восхищенных зрителей.

Его артистическое самолюбие было сильно задето.

— Ну, дети! — крикнул он. — Живее, пирамиду!..

Все бросились на него, точно хотели взять штурмом.

Широко расставив ноги и крепко упершись в землю, Каскабель стал в красивую позу. Жан легко вскочил на правое плечо и, подав руку Гвоздику, помог ему встать на левое. Сандр, как кошка, взобрался на голову, а на верхушку, на плечи Сандру, птичкой вспорхнула Наполеона и посылала оттуда воздушные поцелуи зрителям.

Но не успела построиться французская пирамида, как против нее появилась индейская, и не в пять этажей, а в семь: пирамида против пирамиды!

На этот раз индейцы не выдержали, и громкие крики раздались в честь победителей. Молодая Америка победила Европу, и какая Америка?.. Ко-юконы, тананы!

Взбешенный и сконфуженный Каскабель пошатнулся и едва не уронил всю семью.

— А, так вы вот как! — задыхаясь от гнева, бормотал он.

— Успокойтесь, друг мой, — обратился к нему Сергей Васильевич, — ну, стоит ли…

— Как стоит ли?.. Сейчас видно, что вы не артист, месье Серж… — И он повернулся к жене: — Корнелия, покажи им борьбу, предложи им померяться силою с «Победительницей в Чикаго»!

Г-жа Каскабель не тронулась с места.

— Что же ты, Корнелия?

— Нет, Цезарь!

— Ты не хочешь бороться с ними? Не хочешь поддержать честь семьи?

— Я поддержу ее, — отвечала Корнелия, — предоставь мне самой… У меня явилась одна идея.

Если у этой удивительной женщины являлась какая-нибудь идея, то противоречить ей не следовало. Успех индейцев задел ее за живое, и, очевидно, она придумала какую-нибудь штуку.

Корнелия пошла в «Красотку», оставив мужа в тревоге, хотя доверие его к ней было безгранично.

Минуты две спустя она появилась вновь и подошла к индейцам, которые ее тотчас же обступили.

Потом, обратившись к главному агенту форта, она попросила его перевести индейцам то, что она будет говорить.

Она начала говорить, и слова ее точно переводились на местное наречие.

— Индейцы и индеанки! Вы показали столько ловкости и таланта, что вполне заслужили награду. И эту награду я с готовностью предлагаю вам.

Кругом все молчали, внимательно слушая.

— Видите ли вы мои руки? — продолжала Корнелия. — Их пожимали царственные особы Старого Света! Видите ли мои щеки? Их целовали самые могущественные государи Европы. Как награду, я позволяю вам пожать мои руки, я позволяю вам поцеловать меня!

Индейцы не заставили себя просить. Ведь не каждый день встречается случай поцеловать руку такой великолепной женщины!

Один из них, молодой, красивый танан, подошел и взял руку, которую ему протягивала Корнелия.

Какой крик вырвался из его груди! Весь корчась, он отпрыгнул в сторону.

— О, Корнелия, Корнелия! — воскликнул Каскабель. — Я понял, я преклоняюсь пред тобою!

Сергей Васильевич, Жан, Сандр, Наполеона и Гвоздик хохотали, схватившись за бока!

— Ну что же, — повторяла Корнелия, протягивая руки, — разве никто не хочет?

Индейцы не решались подходить. Им почудилось тут что-то сверхъестественное.

Наконец сам вождь решился. Он медленно подошел к Корнелии и остановился перед ней в двух шагах, причем вид у него был далеко не самоуверенный.

— Ну что же, старина! — крикнул ему Каскабель. — Не робей!.. Поцелуй скорее!.. Это совсем не так трудно, но очень приятно, уверяю тебя.