Онегин "из любопытства" посетил военные поселения, чем должен был обратить на себя "бдительное и обдуманное внимание".

"Путешествие Онегина" не могло не вызывать в сознании автора и читателей, если бы они могли ознакомиться с ним в сколь-либо полном виде, ассоциаций с "Паломничеством Чайльд-Гарольда". Интерес П к этому произведению не затухал, и еще в середине 1830-х гг. он пытался переводить его текст (см.: "Рукою Пушкина"). Однако приходится скорее говорить о различии этих путешествий. Рассказ об онегинском путешествии отличается сжатостью, исключительной сдержанностью тона, освобожденного от каких-либо авторских отступлений, до строфы 16 (по условному подсчету номеров в черновой рукописи), т. е. до прибытия Онегина в Крым. Это, видимо, связано с тем, что маршрут, избранный автором для Онегина, пролегал между Москвой и Кавказом, в местах, лично П в это время не известных и ни с чем для него не связанных. Тем более заметно, что П повез Онегина по местам, вызывающим у него не личные, а исторические воспоминания. Этим, вероятно, раскрывается и общий замысел "Путешествия": сопоставление героического прошлого России и ее жалкого настоящего.

Печатный текст "Путешествия" начинается с неполной строфы, посвященной Нижнему Новгороду. В рукописном варианте ей предшествовали четыре строфы, которые затем в несколько измененном виде вошли в восьмую главу как X, XI, XII строфы (одна была сокращена). Далее шел текст:

Поверхностный характер скороспелого патриотизма Онегина в черновиках был подчеркнут резче: "Проснулся раз он Патриотом В Hotel de Londres что в Морской" (VI, 476) и "Июля 3 числа Коляска венская в дорогу Его по почте понесла" (VI, 476). Сочетание патриотизма с Hotel de Londres и венской коляской (ср.: "Изделье легкое Европы" — VII, XXXIV, 12) производило бы слишком прямолинейный комический эффект, и автор смягчил иронию.

Hotel de Londres (Лондонская гостиница) — находился на углу Невского и Малой Морской (ныне ул. Гоголя).

Предположения о том, что патриотические настроения Онегина — реакция на предшествовавшее путешествие по Западной Европе и, следовательно, европейская поездка должна была предшествовать путешествию по России (изложение подобного взгляда и возможных возражений см.: Набоков, 3, 255–259), малоубедительны.

В описании пути Онегина из Петербурга в Москву сказались личные впечатления П от поездки весной 1829 г. Стих "Его шпионом именует" объясняется сплетней, распространенной о Пушкине в это время его приятелем А. П. Полторацким. В черновом письме Вяземскому П жаловался, что Полторацкий "сбол<тнул> в Твери , что я шпион, получаю за то 2500 в месяц (которые очень бы мне пригодились благодаря крепсу) и ко мне уже являются трою<ро>дные братцы за местами и за милостями царскими — XIV, 266 (шпион, в употреблении той поры, — полицейский агент, доносчик; крепс — карточная игра).

Путешествие Онегина между Петербургом и Крымом длилось более двух лет (см.: с. 22–23). Тем более заметны лаконичность пушкинского описания и полное отсутствие пейзажных зарисовок или сюжетных подробностей. Географические названия "мелькают мельком". Путешествие из Петербурга в Москву умещается в две строфы. Одна из них посвящена Новгороду-Великому. "Новгородская строфа" является ключевой для всего "Путешествия": в ней и задано противопоставление героического прошлого и ничтожного настоящего.  З а в о е в а т е л ь   с к а н д и н а в — легендарный варяжский князь Рюрик, один из трех братьев варягов, прибывших на Русь (879 г.). Назвав Рюрика завоевателем, П присоединился к мнению о насильственном "признании варягов". Вопрос этот имел длительную историю. Карамзин решительно высказался в пользу добровольности призвания варягов: Новгородцы "лобызали ноги" Рюрика, "который примирил внутренние раздоры <…>, проклинали гибельную вольность и благословляли спасительную власть единого" (Карамзин, 1, 683); "Скандинавия <…> дала нашему отечеству первых Государей, добровольно принятых Славянскими и Чудскими племенами, обитавшими на берегах Ильмена, Бела-озера и реки Великой" (Карамзин H. M. Записка о древней и новой России. СПб., 1914, с. 1–2). В противоположность ему декабристы утверждали насильственный характер этого акта: "Сказку о добровольном подданстве многие поддерживают и в наше время для выгод правительства…" (Лунин М. С. Соч. и письма. Пб., 1923, с. 78–79). Вопрос этот привлекал широкое внимание декабристов. Он вызывал в памяти образ Вадима, имевший обширную литературную традицию от Княжнина до Рылеева. П в Кишиневе работал над поэмой "Вадим", посвященной восстанию новгородцев против Рюрика, а публикация отрывков из этой поэмы в альманахе "Памятник отечественных муз на 1827 г." (СПб., 1827) явилась, возможно, замаскированным откликом на 14 декабря (VI, 477).  З а к о н о д а т е л ь   Я р о с л а в — Ярослав I Владимирович (978-1054). Политическая биография его была тесно связана с Новгородом, куда его «посадил» его отец Владимир. Ярослав отказался посылать в Киев дань и, хотя имел с новгородцами кровавые столкновения, в дальнейшем с их помощью победил брата Святополка и в благодарность вернул Новгороду его прежние вольности. «Законодателем» он назван, т. к. ему приписывалось создание "Русской правды". С  ч е т о ю   г р о з н ы х   И о а н о в — Иоанн III Васильевич (1440–1505), великий князь Всея Руси, в 1471 г. в битве на Шелони разбил новгородцев и заставил Новгород подписать мир, который положил начало ликвидации независимости Новгорода; Иоанн IV Васильевич ("Грозный") (1530–1584) царь Всея Руси, в 1570 г. учинил страшный погром Новгорода, перебив значительную часть жителей.