– Давайте не будем… – сказал Нильс, сделав глубокий вдох. – Давайте больше не будем так делать!

– Мы поддерживаем постоянную высоту без боковых отклонений. – Голос Арни звучал спокойно, хотя дыхание было затруднено. – Будем возвращаться или продолжим испытание?

– Если такое больше не повторится, я за то, чтоб продолжить, – произнес Нильс.

– Согласен. Будем пользоваться аккумуляторами.

– Они заряжены?

– Под завязку. Израсходовано меньше пяти процентов.

– Тогда продолжим. Дайте мне знать, когда останется семьдесят процентов, и мы начнем возвращаться. Это вполне приличный допустимый предел, к тому же, когда мы будем достаточно низко, можно снова запустить дизель.

Подъем был пьяняще плавным, облака снова остались внизу. Дизель заработал с усилием. Хеннинг выключил его и перекрыл подачу воздуха. Они продолжали подниматься.

– Пять тысяч метров, не меньше, – заметил Нильс, прищурившись опытным глазом летчика на облачный покров внизу. – Большая часть атмосферы уже под нами.

– Тогда я увеличиваю ускорение. Пожалуйста, отметьте время.

– Все записано. Правда, в некоторых местах довольно-таки трясущейся рукой.

Стала заметна кривизна Земли с голубой лентой атмосферы, сужающейся кверху и переходящей в черноту космоса. Уже можно было различить самые яркие звезды; солнце сияло, как раскаленный маяк, и вспыхивало на палубе слепящими пятнами света. Давление снизу прекратилось.

– Ну вот, так-то лучше, – сказал Арни. – Приборы функционируют нормально, мы удерживаем позиции. Может кто-нибудь оценить высоту?

– Сто пятьдесят километров, – ответил Нильс. – Девяносто или сто миль. Выглядит очень похоже на фотографии, сделанные со спутников на этой высоте.

– Заряд аккумуляторов – семьдесят пять процентов. Разрядка понемногу продолжается.

– Да, похоже, чтобы висеть на месте, нужно не меньше энергии, чем при ускорении.

– Значит, мы сделали это! – воскликнул Нильс и повторил еще громче, осознав грандиозность свершившегося: – Мы это сделали! Мы можем летать куда угодно и делать что захотим. Подумать только, мы и вправду сделали это…

– Заряд приближается к семидесяти процентам.

– Начинаем спуск.

– Только помедленнее, чем в прошлый раз.

– Будьте уверены.

Лодка тихо начала спускаться, словно лист, оторвавшийся от ветки, прошла сквозь покров высоких перистых облаков, отливающих серебром, и продолжила неспешный спуск.

– А не получится так, что мы спустимся гораздо западнее? – спросил Нильс. – Земля ведь не переставала вращаться, и мы не сможем попасть в ту же точку.

– Нет, я ввел необходимые поправки. Мы опустимся не дальше мили-другой от места взлета.

– Тогда я включу приемник, – сказал Хеннинг. – Мы вот-вот будем в пределах слышимости, и нам надо сказать им…

Из динамика вдруг посыпались громкие быстрые фразы, пересыпанные сленгом, понятным только уроженцам Копенгагена:

– …ныряй, малышка, ныряй и не высовывайся. Плыви глубже, сестренка, глубже…

– О чем они говорят, ради всего святого? – спросил Арни, изумленно подняв голову.

– Вот о чем! – воскликнул Нильс, заметив в иллюминаторе промелькнувшие внизу серебристые крылья. – Русский «МиГ». Мы только что вышли из облаков, и я не думаю, что он заметил нас. Можем мы спускаться быстрее?

– Держитесь.

Движение пальцев Арни – и их желудки поднялись к горлу.

– Скажите мне, когда до поверхности останется метров двести, – спокойно заметил он. – Я заторможу перед входом в воду.

Нильс схватился за подлокотники, чтобы не взлететь вверх, несмотря на ремень. Свинцовая поверхность Балтики стремительно неслась прямо на них, были видны уже белые гребешки на волнах, в стороне покачивался «Витус Беринг».

– Ближе… ближе… Стоп!

Их отбросило вниз, покатились незакрепленные приборы, скользя по внезапно накренившейся палубе. Раздался еще один мощный удар, потрясший весь корпус, и подводная лодка нырнула в глубину.

– Капитан Вильхельмсен, примите, пожалуйста, командование, – произнес Арни, и впервые его голос прозвучал немного неровно. – Я выключаю далет-установку.

Застучали ожившие насосы, и Хеннинг почти любовно прикоснулся к приборной доске. Совсем не просто летать в собственной подводной лодке в качестве пассажира. Насвистывая сквозь зубы, он медленно развернулся и всплыл на перископную глубину.

– Взгляни-ка в перископ, Хансен. С ним легко справиться, совсем как в кино.

– Поднять перископ! – пропел Нильс Хансен, опуская рукоятку и сдвинув фуражку на затылок. Потом он прижался лицом к резиновой подушке окуляра. – Ни хрена не видно.

– Покрути ручку и настрой резкость.

– Ага, вот теперь куда лучше. Корабль слева по курсу, градусов тридцать. – Нильс повернул перископ вкруговую. – Других кораблей не видать. У этой штуки не слишком широкий обзор, поэтому насчет неба ничего сказать не могу.

– Придется рискнуть. Я немного всплыву, чтобы освободить антенну.

В динамике потрескивал фоновый шум, затем прорвался чей-то голос, исчез и снова вернулся.

– Алло, «Каракатица», слышите меня? Перехожу на прием.

– «Каракатица» на связи. Что происходит? Прием.

– Судя по всему, вы появились на экранах радаров раннего оповещения у русских. С тех пор как вы взлетели, тут постоянно сновали «МиГи». Но сейчас их не видно. Похоже, они не заметили вашего возвращения. Подойдите, пожалуйста, поближе и сообщите о результатах испытаний. Прием.

Арни взял микрофон.

– Оборудование функционировало прекрасно. Никаких проблем. Поднялись в высоту на сто пятьдесят километров, используя энергию батарей. Прием.

Он щелкнул переключателем, и из динамика полились приглушенные радостные возгласы.

Стол был завален журналами и брошюрами, которые совершенно не интересовали Хорста Шмидта. «Новый мир», «Россия сегодня», «Правда», «Двенадцать лет империалистической интервенции и агрессии США в Лаосе».

Он откинулся в кресле, положил локоть на кипу журналов и глубоко затянулся сигаретой. Снаружи послышалось хлопанье крыльев, и на подоконник уселся голубь, скосив на Шмидта розовый глаз через стекло, забрызганное дождем. Хорст легонько стукнул сигаретой по краю пепельницы, и голубь, уловив движение в комнате, улетел.

Открылась дверь, и вошла Лидия Ефимовна Широченко, молодая стройная блондинка. Ее можно было бы принять за уроженку Скандинавии, если бы не широкие славянские скулы. Серый костюм из твида, модного покроя и прекрасного качества, был явно куплен в Дании. В руках она держала доклад Шмидта и хмурилась.

– Отсюда невозможно извлечь хоть что-нибудь стоящее, – резко бросила она. – Особенно если учесть, какие деньги мы вам платим.

Она уселась за письменный стол, на котором стояла табличка с надписью: «Troisiеme Secrеtaire de la Lеgation».[10] Широченко говорила со Шмидтом по-немецки, пользуясь случаем попрактиковаться в языке, как и подобало преданному члену партии.

– Здесь вполне достаточно информации. Разведданные, даже если информация негативна, все равно остаются разведданными. Мы теперь знаем, что американцам так же мало известно о происшествии на Лангелинекай, как и нам. Мы знаем, что датчане, их не слишком верные друзья, не спешат поделиться с товарищами по НАТО своими секретами. Мы знаем также и то, что в это дело замешаны все рода войск. И если вы внимательно прочтете последний абзац, tovarich Широченко, то увидите, что мне удалось установить личность одного из гражданских, находившихся на борту «Белого медведя» в тот самый вечер, когда произошла вся эта кутерьма. Это профессор Расмуссен, лауреат Нобелевской премии по физике, что представляется мне весьма интересным. Какая связь между этим происшествием и физиком?

Лидию Широченко, казалось, не очень впечатлило это открытие. Она достала из ящика стола фотографию и протянула ее Шмидту.

– Это тот человек, о котором вы говорите?