Вставъ на слдующій день посл своего прізда въ Гибралтаръ съ постели, Агирре посмотрлъ сквозь ставни своей комнаты съ любопытствомъ чужестранца.

Небо было облачно, настоящее октябрьское небо. И однако стояла пріятная, теплая погода, изобличавшая близость береговъ Африки.

На балкон одного изъ ближайшихъ домовъ онъ увидлъ странное сооруженіе, большую бесдку изъ положенныхъ крестъ на крестъ камышей, украшенную зелеными втками. Между занавсками пестрыхъ кричащихъ цвтовъ онъ увидлъ внутри хрупкаго сооруженія длинный столъ, стулья и старинной формы лампу, висвшую съ потолка. Что за странный народъ, который имя квартиру живетъ на крыш!

Слуга изъ отеля, убиравшій его комнату, отвтилъ на его разспросы. Гибралтарскіе евреи празднуютъ какъ разъ праздникъ Кущей, одинъ изъ самыхъ большихъ праздниковъ въ году, установленный въ память продолжительныхъ скитаній израильскаго народа по пустын. Чтобы не забыть о скорби и страданіяхъ этого перехода, евреи должны были сть на вольномъ воздух, въ хижин, напоминавшей палатки и шалаши ихъ отдаленныхъ предковъ. Наиболе фанатичные, наиболе приверженные къ старымъ обычаямъ, дятъ, стоя, съ палкой въ рук, словно посл послдняго куска должны снова отправиться въ путь. Еврейскіе коммерсанты, живущіе на главной улиц, устраиваютъ свою хижину на балкон, евреи изъ бдныхъ кварталовъ – на патіо или во двор, откуда могли видть кусокъ чистаго неба. Т, кто по отчаянной бдности ютились въ конурахъ, приглашались сть въ хижины боле счастливыхъ съ тмъ братскимъ чувствомъ, которое крпкими узами солидарности связываетъ представителей этого народа, ненавидимаго и гонимаго врагами.

Хижина, которую видитъ Агирре, принадлежитъ сеньорамъ Абоабъ (отцу и сыну), банкирамъ-мняламъ, контора которыхъ находится на этой же Королевской улиц черезъ нсколько домовъ. И слуга произносилъ имя Абоабъ (отца и сына) съ тмъ суеврнымъ почтеніемъ и вмст съ тмъ съ той ненавистью, которую бдняку внушаетъ богатство, считаемое имъ несправедливостью.

Весь Гибралтаръ ихъ знаетъ! Знаютъ ихъ даже въ Танхер, въ Рабат и Казабланк. Разв сеньоръ ничего о нихъ не слыхалъ? Сынъ ведеть дло, но отецъ тоже находится въ контор, освящая все своимъ присутствіемъ почтеннаго патріарха, авторитетностью старости, которую еврейскія семейства считаютъ непогршимой и священной.

– Если бы вы, сударь, видли старика!- прибавилъ слуга съ болтливостью андалузца. – У него блая борода вотъ этакая, до самаго брюха, а если бы его опустить въ горячую воду, она сдлалась бы боле сальной, чмъ въ горшк, гд готовится пища. Онъ почти такой же грязный, какъ великій раввинъ, который у нихъ въ род, какъ епископъ. Но денегъ у нихъ тьма тьмущая! Золото они забираютъ цлыми пригоршнями, Фунты стерлинги – лопатами. А если бы вы видли пещеру, въ которой они торгуютъ, вы удивились бы! Настоящая кухня! И не повришь, что тамъ могутъ храниться такія богатства!

Когда посл завтрака Агирре вернулся наверхъ въ комнату за трубкой, онъ замтилъ, что хижина сеньоровъ Абоабъ была занята всей семьей. Въ глубин онъ, казалось, различалъ блую голову старика, предсдательствовавшаго за столомъ, a no об его стороны руки, опиравшіяся на столъ, юбки и брюки:- остальная часть ихъ фигуръ быяа невидима.

На террасу вышля дв молодыя женщины, которыя на минуту взглянули на любопытнаго, стоявшаго у окна отеля; а потомъ обратили свои взоры въ другую сторону, словно не замчая его присутствія. Сеньориты Абоабъ не показались Агирре красавицами. Онъ подумалъ:- красота еврейскихъ женщинъ – одно изъ тхъ многихъ ложныхъ мнній, освященныхъ привычкой и временемъ, которыя принимаются безъ всякой критики. У нихъ были большіе глаза, красивые, какъ глаза коровъ, подернутые дымкою и широко раскрытые, но ихъ портили густыя выпуклыя брови, черныя и сросшіяся, похожія на дв чернильныя черты. У нихъ были толстые носы и подъ зарождавшейся тучностью начинала исчезать юношеская стройность ихъ тлъ.

Потомъ вышла еще одна женщина, безъ сомннія, ихъ мать, дама, до того полная, что тло ея колыхалось при каждомъ движеніи. У нея были т же красивые глаза, также обезображенные некрасивыми бровями. Носъ, нижняя губа и мясистая шея отличались дряблостью. Дама уже перешагнула за черту роковой зрлости, которая только что начинала обозначаться въ дочеряхъ. Лица у всхъ трехъ были желтовато-блдны, того некрасиваго цвта, который свойствененъ восточнымъ расамъ. Ихъ толстыя, слегка синія губы указывали на нсколько капель африканской крови, примшавшихся къ ихъ азіатскому происхожденію.

– Ого!- пробормоталъ вдругь Агирре, охваченный удивленіемъ.

Ha террасу изъ глубины хижины вышла четвертая женщина. Вроятно,- англичанка. Испанецъ былъ въ этомъ увренъ. Смуглая англичанка съ синевато-черными волосами, съ стройнымъ тломъ и граціозными движеніями. Вроятно, креолка изъ колоній, результатъ союза восточной красавицы и англійскаго воина.

Безъ застнчивости посмотрла она на окно отеля, разсмотрла испанца пристальнымъ взоромъ дерзкаго мальчика и смло выдержала его взглядъ. Потомъ повернулась на каблукахъ, словно желая начать танецъ, обернулась къ любопытному спиной и оперлась на плечи двухъ другихъ молодыхъ двушекъ, толкала ихъ и съ удовольствіемъ, среди громкаго смха, тормошила ихъ лнивыя тучныя тла своими руками сильнаго эфеба.

Когда он вс вернулись внутрь хижины, Агирре оставилъ свой обсерваціонный пунктъ, все боле убждаясь въ правильности своихъ наблюденій.

Несомннно, она не была еврейкой. И чтобы окончательно въ этомъ убдиться, онъ въ дверяхъ отеля заговорилъ объ этомъ съ директоромъ, знавшимъ весь Гибралтаръ. По нсколькимъ словамъ тотъ угадалъ, о комъ говорилъ Агирре.

– Это Луна – Лунита Бенаморъ, внучка стараго Абоабъ! Что за двушка! А! Первая красавица Гибралтара! Да и богата жеі Самое меньшее – сто тысячъ дуро приданаго!

Итакъ, она всетаки – еврейка!

Посл этого Агирре часто встрчалъ Луну, въ тсномъ город, гд люди не могли двигаться, не сталкиваясь другъ съ другомъ. Онъ видлъ ее на балкон ея дома, встрчался съ ней на Королевской улиц, когда она входила въ контору дда, и слдовалъ за ней иногда почти до самой Пуэрта дель Маръ, иногда до противоположнаго конца города, до Аламеды. Она почти всегда ходила одна, какъ вс гибралтарскія двушки, воспитанныя на англійскій манеръ. Къ тому же маленькій городъ походилъ на общій домъ, гд вс другъ друга знали и гд женщина не подвергалась никакой опасности.

При встрч, Агирре и она обмнивались холодными взглядами, но съ такимъ выраженіемъ, какъ будто неоднократно уже видались. Первоначально консулъ былъ нсколько смущенъ. Въ немъ заговорили вковые предразсудки. Еврейка! Никогда бы онъ не поврилъ, что она принадлежитъ къ этому племени. Въ ея корректной и элегантной вншности англійской сеньориты ничто не говорило объ ея экзотическомъ происхожденіи, кром явной склонности къ шелковымъ платьямъ яркихъ цвтовъ, преимущественно цвта земляники, и къ бросающимся въ глаза драгоцннымъ камнямъ. Съ роскошью американки, не считающейся со временемъ, она выходила рано утромъ, надвъ на грудь большую нить жемчуга и огромныя брилліантовыя сережки. Большая шляпа съ богатыми перьями, выписанная изъ Лондона, скрывала эбеновый шлемъ ея волосъ.

Агирре имлъ въ Гибралтар друзей, людей праздныхъ, съ которыми познакомился въ кафэ, обязательныхъ и любезныхъ еврейскихъ юношей, относившихся съ инстинктивной симпатіей къ этому к_а_с_т_и_л_ь_с_к_о_м_у чиновнику, разспрашивая его о длахъ Испаніи, какъ будто то была отдаленная страна.

Когда передъ ними проходила въ своихъ постоянныхъ прогулкахъ по Королевской улиц, предпринятыхъ просто для того, чгобы убить время, Луна Бенаморъ, они говорили о ней съ уваженіемъ.

– Боле ста тысячъ дуро!

Вс знали цифру ея приданаго. И они сообщали консулу о существованіи нкоего еврея, жениха двушки. Онъ находится въ Америк, чтобы увеличить свое состояніе. Хотя онъ богатъ, но еврей долженъ работать, дабы умножить наслдіе отцовъ. Родители вошли въ эту сдлку, не спросивъ молодыхъ объ ихъ согласіи, когда ей было двнадцать лтъ, а онъ уже былъ мужчиной, не мало вынесшимъ отъ постоянной перемны мста жительства и приключеній во время путешествій. Уже около десяти лтъ Луна ждетъ возвращенія жениха изъ Буэносъ-Айреса, не обнаруживая никакого нетерпнія, увренная въ томъ, что все исполнится, когда настанетъ предназначенный часъ, какъ ждутъ вс двушки ея народа.