Конечно, те люди, три тысячи лет назад, очевидно были очень разумными. Сравнивая, Марко Поло понял… он ведь привез много вещей из Китая в Европу. Тогда же в Китае была изобретена печатная машина, потому что без печатной машины какие могут быть купюры? Он привез купюры, чтобы показать их Папе, потому что в то время Папа был решающим фактором для всего Западного мира. И весь двор Папы смеялся над Марко Поло. Они говорили: «Ты называешь это деньгами? Ты хочешь обмануть нас?»

А Папа вытащил из своего кармана золотой и бросил его на пол — разумеется, тот зазвенел. И он попросил Марко Поло: «Теперь брось свою купюру. Это же просто клочок бумаги. Тебя обманули».

Марко Поло старался изо всех сил: «Меня не обманули; весь Китай, одна пятая мира, уже пользуется купюрами».

Натуральный обмен исчез, поскольку он становился невозможным — население становилось плотней и плотней. Появились деньги, только чистое золото. Затем золото исчезло, серебро исчезло; появились купюры. Фактически, и они тоже устарели.

В нашей коммуне в Америке у нас были просто денежные карточки, потому что купюра — вещь грязная. Она проходит через стольких людей — у кого-то может быть СПИД, у кого-то — туберкулез, кто-то может страдать от рака. Вы не можете знать, через сколько рук прошла купюра. Я не притрагиваюсь ни к какой купюре уже тридцать лет — это совершенно негигиенично и противоречит всем медицинским исследованиям.

Но человек, похоже, так отстал повсюду в мире… предлагаются средства получше, но люди не слушают. Все, что необходимо, подсчитает ваш банк; в ваших руках будет оставаться совсем небольшая карточка, и вы можете идти и покупать что угодно: банк должен оплатить. Но ваша карточка абсолютно гигиенична; она никогда не переходит в другие человеческие руки

— от проституток до святых, что является безобразнейшей вещью сегодня.

Халиль Джебран говорит:

Но если в обмене не будет любви и доброй справедливости, то одних он приведет к жадности, а других к голоду.

Вот почему я говорю, что он использует прекрасные слова, но безо всякого смысла. Но если в обмене не будет любви… — но как может она быть в обмене? У вас любящее сердце? Вы любили когда-нибудь? Вы всегда просили любви, вы никогда не предлагали свою любовь никому. Вы сталкивались с некой энергией в себе, которую могли бы назвать любовью? Даже если вы говорите: «Я люблю тебя», — в глубине это не любовь, а только биологическое вожделение. Поэтому одна и та же женщина, один и тот же мужчина, которого вы любите сегодня, завтра делаются камнем на вашей груди, начинают убивать вас.

Вы пойманы своими собственными обещаниями, вам ведь пришлось наобещать ей, просто чтобы осуществить свое вожделение; иначе женщина не будет готова пойти на все виды сексуальной гимнастики. Вы подкупили ее красивыми словами и обещаниями: «Я всегда буду любить тебя. Другие любили, но только при жизни. Я буду любить тебя, моя возлюбленная, даже когда умру. Я буду любить тебя не только в этой жизни, но и во всех последующих». Теперь вы пойманы в сеть. Когда осуществилось ваше вожделение, ваша биологическая энергия истощена, — женщина выглядит абсолютно ненужной.

Каждый из них просыпается утром и удивляется: кто же этот другой? И что он делает в моей кровати? Лишь когда вы чуть больше проснетесь, вы вспоминаете — это мой муж, это моя жена. И история начинается снова: «Дорогая…»

В прежние дни истории обычно начинались: «Как-то раз…» Теперь они начинаются: «Дорогая…» Раннее утро! И оба очень любят, потому что оба ждут, чтобы другой встал и приготовил чай.

Как вам ожидать от людей обмена с любовью — у них нет опыта любви. Они никогда никого не любили. Да, у них был опыт вожделения. Они прикрыли это безобразное слово «вожделение» самым прекрасным словом «любовь». Ведь если вы скажете женщине: «Я очень хочу тебя», она тотчас же пойдет и сообщит полицейскому комиссару: «Смотрите! Ученик Бхагвана Шри Раджниша посреди улицы сказал мне: "Я очень хочу тебя!"»

Готовые помочь вам, они арендовали дом рядом с нашим храмом; днем и ночью десятки полицейских с заряженными винтовками ждут чего-нибудь от вас, чтобы немедленно войти в лагерь. И не так много нужно — если вы просто закурите сигарету… а они все курят сигареты. Если вы просто держите чью-то руку, помните: полиция ждет с заряженными винтовками, совсем рядом — со специальной целью они арендовали тот дом.

Прежде тот дом принадлежал нам. Наши люди раньше жили в том доме, мы снова попросили владельца, и он очень обрадовался; он сказал: «Я не жалуюсь на ваших людей. Они могут владеть домом, дом пуст». Но, должно быть, несколько полицейских ищеек есть даже здесь — я не могу назвать доносчика человеческим существом. Он просто полицейская ищейка, вынюхивающая тут и там.

Те полицейские ищейки, очевидно, сообщили полицейскому комиссару: «Они намерены арендовать дом, и владелец согласен». Полицейский комиссар тотчас же вызвал владельца и приказал ему: «Не отдавайте этот дом ученикам Бхагвана».

Возможно, ему приходится приказывать это всем другим владельцам в Корегаон Парке — дома пусты, — а тот владелец, наверное, сказал: «Дом пуст, а вы препятствуете мне брать ренту». Лишь для того, чтобы помешать нам, полиция взяла его в аренду, и теперь там живут полицейские, просто наблюдая; и если где-то будет замечен какой-либо признак любви, то совершится преступление.

Общество против любви, правительство против любви, образование против любви.

Я помню, как я сидел с проректором университета, где изучал психологию. Он любил меня; бывало, проходя коридором и заметив меня, он обязательно тут же посылал кого-нибудь, чтобы позвали меня: «Если у вас нет никаких уроков или других занятий, заходите ко мне на чашечку чая».

Он любил обсуждать вещи потусторонние; определенно, у него был философский склад ума. Однажды, когда я сидел с ним, вошла аспирантка, вся в слезах. Она сказала: «Меня беспрерывно изводит один молодой человек — мы учимся по одной специальности и в одном классе. Он продолжает всячески издеваться надо мной».

Проректор попросил: «Расскажите мне прямо, что он на самом деле делает».

Она ответила: «Иногда он выпускает воздух из моего велосипеда, иногда, если вокруг никого, швыряет в меня камни. И все время продолжает писать письма — не подписывая их. Я знаю, что это он, мне знаком его почерк». Она принесла три или четыре дюжины писем. Проректор сказал: «Мне знаком этот парень. Не вы первая жалуетесь на него. В этом университете он уже пять лет — с самого начала, и все время он занимается одним и тем же. Я устал от него, его наказывали по-всякому. Теперь единственный способ — исключить его из университета».

Я сказал: «Одну минуту. Нам придется решить, кого исключать». Он спросил: «Что вы имеете в виду?»

Я ответил: «Я имею в виду, что либо меня нужно исключать, либо вас, либо эту девушку, либо того парня — здесь замешаны четыре человека».

«Вы что, вдруг с ума сошли?» — сказал он.

Я сказал: «Успокойтесь. Позвольте мне поговорить с девушкой». Я спросил: «Будь правдивой и искренней — ведь ты на самом деле получала удовольствие, когда тебя изводили?»

Наступила пауза, но ее слезы исчезли. Я спросил ее: «Ты бы предпочла, чтобы никто не прокалывал твой велосипед, не швырял в тебя камни, никогда не писал ни одного письма?»

«Я никогда не думала об этом таким образом, — сказала она. — Нет, я не предпочту такого».

И я спросил ее: «Будь искренней. Твой приход сюда, чтобы сообщить, — нет ли в нем какой-то радости внутри, что именно ты — самая прекрасная девушка? — и к тому же представляешь все доказательства этому».

Она спросила: «Но откуда вы знаете?»

Я сказал: «Узнать об этом не проблема, тут совсем простая психология: женщина страдает больше всего, если никто не смотрит на нее». Хотя, если вы смотрите на нее больше трех секунд, она сильно рассердится. Три секунды — это предел, обнаруженный психологами. Три секунды — это случайно, между прочим; но взгляд более длительный становится пристальным. Однако если женщину никто никогда не разглядывает пристально, ее страдания будут невыносимы.