Деревья вокруг вас здесь тоже дышат, но они дышат двуокисью углерода. Так что когда вы выдыхаете, вы отдаете деревьям. Им нужна двуокись углерода — без вас они умрут. А они выделяют кислород — без них вы не сможете жить. Но в своей слепоте человек продолжает рубить деревья, не зная, что рубит свою собственную жизнь.

Я внимательно наблюдал все разновидности людей. Скупец дышит наиболее поверхностно. Он цепляется даже за двуокись углерода, которая является его смертью. Мы выработали странные понятия, странные идеи о человечестве, а из-за того, что их повторяли так часто, вы совершенно забываете подвергать их сомнению.

Известно ли вам, что за всю историю человечества не было ни одного случая, чтобы человек умер от сердечного приступа во время любовного акта? Это не может быть просто совпадением. У людей бывают сердечные приступы во всевозможных ситуациях. Единственная ситуация, когда сердечного приступа не бывает, — это то время, когда вы занимаетесь любовью. Причина проста: когда вы занимаетесь любовью, вы начинаете дышать более полно, более глубоко. Вы отдаете, а в вашей отдаче — ваша жизнь.

Не тревожьтесь о том, заслуживает этого человек или нет. Это вопрос скупца.

Я наблюдал за людьми, которые не являются скупцами. У них не будет сердечных приступов. Вся ваша жизнь — это органичное целое. Все, чем вы занимаетесь, отображает всю вашу личность во всех направлениях.

Альмустафа прав.

Истинно, тот, кто достоин получить свои дни и ночи, заслуживает от вас всего остального.

Если сущее желает дать этому человеку жизнь, то неужели вы не можете дать ему чашку чая? Если сущее готово сохранять ему жизнь семьдесят, восемьдесят или более лет; если сущее никогда не думает, заслуживает он этого или нет, — почему же вы так сильно озабочены тем, что отдаете? В действительности вы не хотите давать. Вам нужно какое-то оправдание: «Я не даю не потому, что я скупец, — я не даю потому, что нет никого, кто заслуживает».

И тот, кто удостоился испить из океана жизни, достоин наполнить свою чашу из вашего малого ручья.

Но браминские писания говорят: «Давайте только браминам. Тогда это милосердие, тогда это добродетельно». Они никогда не скажут: «Давайте шудрам, неприкасаемым». Они действительно нуждаются. Но согласно безобразной классификации индуизма, они не достойны.

А мы так слепы, мы никогда не видим, что по-настоящему достойный человек — это тот, кто нуждается. Он может быть вором, он может быть убийцей — кто вы, чтобы судить? Самим своим осуждением вы продемонстрировали вашу бесчеловечность.

Я слыхал историю о том, как в небольшой домик мастера вдали от города однажды лунной ночью забрался вор.

Мастер проснулся. У него была только одна вещь — шерстяное одеяло; половину он использовал как матрац, а половиной укрывался. Днем он пользовался тем же одеялом, чтобы прикрыть свою наготу, потому что другой одежды у него не было.

Увидев человека лунной ночью, он узнал его — ведь двери и окна были открыты настежь, и свет луны падал внутрь… Это был хорошо известный вор. Мастер прикрыл свои глаза, ведь если держать глаза открытыми и вор это заметит… это будет непочтительно к нему как к человеку. Если он пришел из города, за несколько миль, воровать в бедном жилище мастера — он, очевидно, в большой нужде.

Мастер заплакал, накрывшись одеялом… «Что же он найдет в моем доме? Он снова пройдет восемь миль с пустыми руками. Если бы он предупредил меня за два или три дня, я смог бы просить подаяние по всему городу, чтобы собрать что-то для него, а так… Бесполезно приходить в дом к бедному человеку».

Его не интересует, что это вор. Он озабочен тем, что не имеет ничего, что человек смог бы украсть и удовлетвориться.

В доме было темно и мастер забеспокоился — он может споткнуться, упасть, может ушибиться. Поэтому он зажег свечу и вошел внутрь следом за вором.

Внезапно темнота рассеялась, вор оглянулся и, увидев мастера, застыл от страха: «Если этот человек скажет хоть одно слово — весь город поверит ему».

Но мастер произнес: «Не бойся. Я пришел просто помочь тебе. В доме очень темно. Кроме того, вот уже тридцать лет я живу в этом доме и не обнаружил ничего. Относись ко мне просто как к партнеру: все, что мы найдем, мы сможем поделить пополам. Или, если хочешь, бери все — так тоже пойдет, ведь я не сумел найти ничего. Это твое; нашел ты».

Сердце вора было тронуто. Он уже слышал слово «сострадание», но сейчас он узнал его впервые в своей жизни. Нет осуждения, нет наказания. Напротив, человек собирался помочь ему воровать в собственном жилище.

Вор сказал: «Простите меня, мастер. Я не знал, что это был ваш дом, иначе я не посмел бы войти».

Мастер произнес: «Но ты не можешь уйти с пустыми руками, а у меня есть только это одеяло. Снаружи слишком холодно. Пожалуйста, прими это одеяло».

Он отдал свое одеяло, и вора изумило, что он был обнаженным под ним — это было все, чем он владел. Вор пытался отговорить его…

Мастер сказал: «Не расстраивай меня больше. Когда придешь в следующий раз, дай мне знать заранее, я все устрою; и если тебе нужна определенная вещь, упомяни это тоже. В этом городе столько любящих, столько учеников и почитателей, я уверяю тебя. Мне неловко из-за того, что у меня старое одеяло. Не годится дарить его… но взгляни на мою беспомощность и будь добр принять его. Я останусь благодарным тебе на всю свою жизнь».

Вор был перед дилеммой: что же делать? Он никогда не видал такого человека. Он коснулся стоп мастера, взял одеяло — потому что теперь было слишком трудно отказать — и бросился из дома, так как становилось чересчур тяжело оставаться в его присутствии. Он видел императоров, он видел генералов, но он никогда не видывал человеческое существо.

Когда он выходил, мастер произнес: «Помни, не забудь. Ты сделал меня столь счастливым! Всю свою жизнь я был нищим. Я никогда не знал радости даяния. Ты превратил меня из нищего в императора, принимая мое старое, ветхое одеяло. У тебя большое сердце, глубокое понимание. Приходи снова и снова».

Когда вор ушел, мастер сел, дрожа. Было так холодно… он увидел полную луну из своего окошка и написал небольшое хайку, которое гласило:

Почему Сущее создало меня таким бедным? Только сейчас, когда встретился вор, я ощутил свою бедность. Если бы я мог дать ему эту прекрасную луну, я бы отдал и ее.

Вопрос не в том, заслуживает ли человек, которому вы что-то даете. Вопрос в том, нуждается ли он. Давайте ему с любовью, давайте с уважением. Не разрушайте ничье достоинство.

Бывает ли награда больше той, которая лежит в смелости, доверии, даже милосердии приятия?

Это просто девственное изречение. Никто — ни Кришна, ни Будда, ни Иисус — не были способны сказать столь глубокую истину: милосердие приятия. Все они говорили о милосердии даяния.

Чувствуйте себя обязанными перед теми, кто принимает от вас. Взгляните на их смелость и доверие — они могли и отказать. Взгляните на их милосердие. Они позволили вам излиться на себя, подобно дождевой туче. А когда туча, полная дождя, изливается, — вы полагаете, она ходит повсюду, разыскивая достойных? Бывает ли дождь сильнее на полях браминов и слабее на полях несчастных шудр? Он не заинтересован. Он просто благодарен жаждущей земле, которая с радостью принимает его. И отовсюду исходит радость — от зеленой листвы, от душистых цветов. Внезапно сухая земля больше не суха — она полна соком, полна жизнью.

Но все же жаждущая земля исполнила акт милосердия: она разгрузила тучу. Она освободила тучу — теперь та может с легкостью двигаться, куда бы ветер ни подул.

Однако нет религии, когда-либо думавшей об этом. Фактически религии были озабочены деньгами и властью, которые могут прийти от богатых. Они и в самом деле старались убедить богатых отдавать… но таким окольным путем.

Читая буддийские писания о милосердии, я изумлялся, как ловок ум людей, которых вы считаете религиозными. Я не считаю, что эти слова произносил сам Гаутама Будда, ведь они были собраны после его смерти. А он разговаривал в течение сорока двух лет непрерывно, поэтому существует так много школ — тридцать две школы — с различными писаниями, где утверждается: «Так говорил Будда». Теперь уже нет возможности выяснить это.