Он не призывает верить в то, что она говорит, запомните. Он говорит, чтобы вы верили в нее, когда она обращается к вам. Это очень тонкое различие. Если я разговариваю с вами, вы можете верить в то, что я говорю, — тогда это будет от головы и не поможет никоим образом, ведь завтра же кто-то может возразить против этого с лучшей аргументацией, более логично, и вы поменяете позицию.

Альмустафа говорит: верьте в нее, а не в то, что она говорит. Это громадной силы изречение: всякий раз как мастер говорит, не будьте слишком сильно озабочены его словами. Если слова только помогут вам поверить в достоверность мастера, они уже выполнили свою работу. Если вы верите в человека, это — от сердца, это не аргумент. Если вы верите в слова — это от головы, это просто аргумент.

Жизнь — не аргумент, и любовь не аргумент. Это встреча двух сердец двух существ — два тела становятся одним. Это то о чем говорит Альмустафа:

Даже если ее голос рушит ваши мечты…

Она разрушит ваши грезы. Она разрушит ваш сон, она разрушит вас. Всего лишь вера в слова не разрушит ничего. Напротив, вы станете более осведомленными, ваше эго украсится.

Даже если ее голос рушит ваши мечты, как северный ветер опустошает сад.

Ибо как любовь венчает вас, так она вас и распинает.

Никогда прежде никто не высказывал в единственном предложении всей алхимии человеческого преображения. Любовь будет венчать вас, но она же вас и распнет. Она будет распинать вас таких, какими вы были, — ваше прошлое, и она увенчает вас таких, какими вы должны быть, — ваше будущее. Любовь — это и то, и другое: венчание и распятие. Из-за этого миллионы людей упускают славу любви — распятие пугает их. Что за смысл быть увенчанным, если тебя распнут?

Но ты не един, ты — множество. Настоящий Ты будет увенчан, а фальшивые личности будут распяты, и этим процессам положено произойти одновременно.

По одну сторону смерть; по другую сторону воскресение.

Как она растит вас, так она и подрезает,

Вы вырастили так много безобразного в своей жизни, его необходимо подрезать — и подрезание не препятствует вашему росту. В сущности, те безобразные вещи, которые вы собрали вокруг себя, — зависть, доминирование, постоянные попытки достичь владычества — не позволяют вам испытать любовь.

Когда я прочитал это предложение, я вспомнил мою садовницу Мукту. Она подрезает мои деревья. Я знаю, то, что она делает, правильно: ведь если их не подрезать, они не будут развиваться.

Но всякий раз, как она видит меня — время от времени я выхожу из комнаты, — она прячет свои садовые ножницы. Мукта, с сегодняшнего дня прятать не нужно, но обрезай лишь то, что не дает расти дереву. Но не обрезай по своим понятиям о том, каким следует быть дереву: пусть дерево будет самим собой. Дай ему свободу… Если садовник не любит свои собственные деревья, кто же их полюбит? Подрезай всегда, если ты видишь, что это увеличит крону, даст больший рост, больше листьев, больше цветов.

Я не против обрезки. Я запретил ей делать это, потому что шесть лет назад на задней изгороди моего сада было прекрасное ползучее растение. Но оно было диким, а Мукта — гречанка. Лишь для того, чтобы срезать, она назвала его «Чудовище». Это одна из стратегий человеческого ума: всякий раз как вы хотите уничтожить что-то, вы сначала даете ему имя, которое становится для вас аргументом. То несчастное ползучее растение не было чудовищем. Да, оно было диким, но быть диким еще не значит быть чудовищем. Я дик… но считаете ли вы, что можете подрезать меня? Я не срезал ни единого волоса с моей бороды, все они первичные. У всех вас не первичные бороды. Я никогда не срезал ни одного волоса с моих усов.

Как раз несколько дней тому назад мне задали вопрос: «Бхагван, все, что вы говорите, достигает моего сердца, но один вопрос остается: как вы ухитряетесь есть?»

Я могу понять его вопрос — неподстриженные усы почти скрыли мои губы. Вот почему я никогда не прихожу есть с вами. Я всегда ем в одиночестве, просто чтобы придерживать свои первичные волосы. Это трудновато.

Как она восходит к вашей вершине и ласкает ваши нежные ветви, трепещущие на солнце…

Вы будете наслаждаться, когда любовь достигнет ваших вершин, с нежностью лаская ваши ветви, танцующие на ветре, на солнце, на дожде. Но это только половина всего.

Так же спускается к вашим корням, вросшим в землю, и сотрясает их.

И вы не в силах выбрать одно и избежать другого. Любовь цельное явление, она не может быть разрезана на фрагменты. Точно так же, как вершины следует заливать любовью, ваши корни, которые цепляются за землю, необходимо встряхивать, ибо всякое цепляние — это тюрьма. Любви хотелось бы дать вам крылья для полета, но с цепляющимся умом, с привязанностью невозможно летать в открытом небе. Именно чтобы цепляться за землю, вы вырастили большие корни, уходящие глубоко вниз, так что никому не под силу встряхнуть вас. Это от страха, а страх — как раз противоположный полюс свободы.

Не цепляйтесь ни за что — даже за того, кого вы любите.

Цепляние разрушает саму любовь, за которую вы уцепились.

Не впадайте в рабство.

Я слышал рассказ о том, как один великий борец за свободу пошел отдохнуть в горы. По пути он остановился на ночлег в небольшом караван-сарае. У хозяина дома был прекрасный попугай, и подстать его красоте хозяин сделал золотую клетку, усыпанную бриллиантами. Хозяин то любил свободу, поэтому он обучил попугая только одному слову: «Свобода». Целый день попугай обычно взывал: «Свобода! Свобода!» — и его голос вторил и отдавался эхом по долинам.

Борец за свободу подумал: «Странно. Я знаю хозяина, он мой друг. Мне известна его любовь к свободе — потому он и обучил своего попугая только одному слову: «Свобода». Но это очень противоречиво. Если он любит свободу, пусть попугай будет свободен. Даже золотая клетка, усыпанная бриллиантами, — это не свобода». Поэтому он ждал. В полночь попугай снова прокричал: «Свобода! Свобода!» — и в окружающей тишине голос попугая разнесся эхом повсюду.

Гость вышел. Была ночь и хозяин спал. Вокруг никого. Он открыл дверцу клетки и подождал: такой свободолюбивый попугай, увидя раскрытую дверцу, тотчас улетит в небо. Однако вместо того, чтобы лететь в небо, попугай сильней вцепился в свою золотую клеть. Но борец за свободу был не тем человеком, которого мог победить попугай. Он просунул руку в клетку и вытащил попугая наружу, а пока он вытаскивал попугая, тот бил и царапал его руку, крича при этом: «Свобода! Свобода!» Вся его рука была окровавлена, но он швырнул попугая в открытое небо, в полнолунную ночь. Рука была ранена, но он испытывал глубокое удовлетворение оттого, что попугай освобожден.

Он отправился спать. Утром его разбудил тот же самый голос: «Свобода! Свобода!» Он произнес: «Боже мой, он вернулся!» Приглядевшись, он заметил, что дверца все еще открыта, а попугай находится внутри.

Любовь будет ласкать вас, но она также спустится глубоко вниз, к вашим корням, и встряхнет их, чтобы освободить вас.

Следует запомнить одну вещь: большинство из нас продолжает жить в противоречии. С одной стороны мы хотим свободы, с другой стороны мы продолжаем за что-то цепляться. Свобода — это риск. В клетке попугай невредим, обеспечен. На свободе, хоть он и приобретает полное существование, полное небо, он лишается безопасности и уверенности.

Но свобода — это такая ценность, ради которой можно пожертвовать чем угодно. И любви необходима абсолютная свобода, чтобы расти: только так, вы сможете сделать все небо своим домом. Люди, испуганные ненадежностью, незащищенностью, выбирают просто слово «любовь», и никогда не переживают ее.

Если вы хотите испытать любовь, вам придется рисковать всем и вся — всеми своими зацепками, всей своей будущей безопасностью. Но вместо того, чтобы жертвовать зацепками, сохранностью и гарантиями, человек в своем глубоком сне пожертвовал любовью и сохранил безопасность.