– Гм, э-э… – Глупо улыбаясь, он наконец обернулся к ней, открывая взорам присутствующих Луизу. Он прижал жену к себе, крепко обняв за талию.

Луиза опустила голову, глядя в пол, и вспыхнула до корней волос – похоже, только ему одному удается вгонять ее в краску. Она сказала:

– Не волнуйся, мама. Нам и так уже пора ехать. Мы прекрасно провели время. Благодарю тебя за великолепный праздник.

Как? – пронеслось у Шарля в голове. Он ведь только приехал. Да, это вряд ли кому-то придется по вкусу. Но уж он непременно от этого выгадает.

– Да, нам пора. – После такого поцелуя он наконец вступит с женой в брачные отношения – в карете, по дороге домой.

Они прошли через толпу к выходу, прощаясь с гостями, и Шарль вдруг понял, что устроил грандиозный спектакль, – это его еще больше приободрило. И увы, не только потому, что он исцеловал запястье Луизы и прошелся языком внутри ее рта. Нет, тщеславие Шарля подогревалось не только поцелуем, но тем, как вспыхнула его жена, покидая террасу. Шарль был опьянен своей победой – и это на виду у полудюжины влюбленных юнцов, пяливших на нее глаза!

«Несчастный урод», – подумал он. Но, черт возьми, как приятно! Шарль всем им дал понять, что эта неземная красавица принадлежит ему. Ему одному. Он вышел к подъезду, где стоял их экипаж. Все идет хорошо. Он ликовал. Ему хотелось кричать во все горло – он наконец-то обратил на себя внимание собственной жены! Пусть весь свет об этом узнает!

Однако когда они приблизились к карете, Луиза прошипела:

– Если ты еще когда-нибудь позволишь себе нечто подобное в присутствии посторонних, я ударю тебя веером прямо по твоей нахальной одноглазой физиономии. Ты понял меня? – Она опередила его и, чтобы Шарль не сел рядом с ней, заняла все сиденье, разложив свои юбки, шаль, сумочку и веер.

После некоторого замешательства д'Аркур опустился на сиденье напротив и изобразил недовольство на своей «нахальной одноглазой физиономии».

– Ничего не понимаю, тебе же понравилось.

– Мне было стыдно и неловко. Зря ты не поднял ногу, как Виргюль, – один из псов Шарля в Ницце, огромный мастиф, – и не пометил меня, как дерево: «Мое».

Шарль скрестил руки на груди:

– Ты и есть моя.

Луиза наклонилась вперед и отчетливо произнесла:

– Нет, Шарль. Я принадлежу самой себе.

Он нахмурился. Он не мог даже поспорить с ней, поскольку прекрасно понимал, что жена права. Так, в молчании, они отъехали от подъезда.

Экипаж катил по дороге, солнечные блики мелькали в окне, попадая в основном на Шарля, и он щурился: лицо его при этом приобретало жуткое выражение.

Искоса поглядывая на него, Луиза чувствовала себя виноватой. Она робко проронила:

– Ты не должен ревновать меня.

– Ничего не могу с собой поделать.

– Тебе следует держать себя в руках.

Шарль мрачно посмотрел на нее и спросил:

– А приходило тебе в голову, что, принимая во внимание красоту моей жены и мою собственную внешность, я никогда не смогу побороть в себе это чувство?

– Но ты же взрослый человек…

Он что-то поднял со своего сиденья и швырнул в нее. Комочек ударился ей в грудь.

– Ты ведешь себя, как ребенок. – Это был его платок, завязанный узлом.

Шарль хмыкнул.

– Возраст и опыт тут не помогут. Нельзя перерасти страдания или смущение…

– Или собственную глупость.

– Вот именно.

Между ними снова воцарилось неловкое молчание. Прекрасно, подумала Луиза. Пока они спускались по дороге вдоль берега моря, она заметила, что в экипаже как-то странно пахнет. Запах исходил от комочка, лежавшего у нее на коленях, – слабый, но очень необычный аромат.

– Что это? – Луиза взяла сверток в руки. Шарль бросил на нее хмурый взгляд и снова уставился в окно.

– Подарок. Я привез его тебе.

– Подарок? – переспросила она.

Он не ответил и не стал ничего объяснять, продолжая мрачно смотреть в небо. Казалось, что экипаж плывет по воздуху: земля пропала из виду – о ней напоминали только верхушки деревьев да покачивание экипажа и поскрипывание рессор.

Аромат. Луиза заинтересованно осмотрела подарок. Нечего сказать, презент – платок, от которого исходит сильный, землистый запах. Расправив платок на коленях, она увидела маленький невзрачный серый комочек, похожий на воск. Прозрачный, гладкий, матовый. И вдохнула запах – сильный, но довольно приятный.

Просто он очень острый. Холодный, чем-то напоминающий запах морских водорослей, этот аромат был чистым и свежим, как летний дождь, землистый, как влажный мох в чаще.

Маленький серый комочек содержал в себе инородные вкрапления – вероятно, осколки спинных пластинок моллюсков, – и из-за этого выглядел мутноватым, как мрамор. Луиза уже поняла, что это такое. Она положила на ладонь шарик амбры. Комочек был мягким. Тепло ее ладони немного растопило его, как если бы это было затвердевшее масло или жир. Она не могла оторвать от него взгляда. При соприкосновении с ее рукой запах изменился, стал мускусным, пряным, как восточные благовония.

– Это просто чудо, – произнесла она, обращаясь к своему спутнику, который по-прежнему сидел, отвернувшись к окну.

Шарль кинул на нее раздраженный взгляд.

Интересно, почему он решил, что имеет право на нее сердиться? Это она должна на него злиться – ведь он заставил ее краснеть перед толпой.

Помолчав, Луиза повторила:

– Нельзя быть таким ревнивым, надо держать себя в руках.

Шарль схватился рукой за ременную петлю над головой и стиснул ее так, что пальцы побелели. Он сказал:

– О Господи, я веду себя так, потому что люблю тебя.

Луиза опешила, не зная, что сказать на это.

– Но за что? – искренне удивилась она. Правда, тут же добавила, уже менее искренне: – Чего ты хочешь от меня?

Не дав себе времени на раздумье, Шарль выпалил:

– Я люблю в тебе твое жизнелюбие, твою способность честно взглянуть на себя со стороны, твою решимость, упорство, которое заставляет тебя упрямо стремиться к намеченной цели. Чего я хочу? – повторил он. – Я хочу, чтобы ты выбрала меня. Сама. Я хочу, чтобы очертя голову бросилась в мои объятия.

Шарль откинулся на спинку сиденья и скрестил руки на груди, недовольный своей сумбурной речью. Он был так взволнован, что не мог продолжать. Как будто его признание явилось для него такой же неожиданностью, как и для Луизы.

Он наговорил более чем достаточно. Она не сводила глаз с его лица. Экипаж обогнул скалистый утес. Наконец Луиза опустила глаза.

В кулаке ее был зажат комочек амбры. На вид такой невзрачный, но обладавший удивительным ароматом. Поразительно, как мало общего внешний вид амбры имеет с ее запахом, с ее внутренней сущностью, с ее происхождением.

Странно, что тонкий, стойкий аромат принадлежит неприглядным затвердевшим кускам желудочного камня кашалота.

Когда они подъехали к дому, Шарль вышел из экипажа, чтобы помочь Луизе спуститься. Она помедлила в дверях и окинула его оценивающим взглядом. Он все еще сердится и не скрывает этого. Подавая ему руку, она сказала:

– Не стоило волноваться. Ты вовсе не так безобразен, как тебе кажется.

Замечательно, подумал он. По крайней мере они не собираются обсуждать его сумбурное признание в любви.

Но он ошибся. Луиза сама вернулась к этой теме. Сойдя с подножки, она произнесла:

– Шарль, тебе не повезло с супругой. – Луиза нахмурилась, прищурив свои прелестные глаза, лицо ее выглядело обеспокоенным. Она продолжала: – Я знаю себя. Я эгоистка. Могу притвориться великодушной, но никогда не чувствую потребности быть таковой. Не стоит и пытаться разыгрывать из себя благородную натуру. Мое жизнелюбие, энергия? Шарль, я своенравна, упряма и тщеславна. Заниматься хозяйством и вести жизнь примерной супруги мне кажется нестерпимо скучным. Я знаю, как вести себя в свете, я умею быть милой и любезной со всеми, но только потому, что я законченная лгунья. – Шарль открыл было рот, намереваясь что-то возразить, но она жестом попросила его помолчать. – О, я знаю, что красива, и хорошо, что ты это ценишь. Я разная. Но я не могу назвать себя добрым, хорошим человеком. Мне хотелось бы стать такой, как ты.