Шарль устал от всех этих игр.

Все для него стало чужим – и Луиза, и он сам: кто тот человек, который извиняется перед любимой женщиной за то, что прикоснулся к ней, а потом опрокинул на нее обеденный стол? Тот, кто никак не решается назвать ее по имени, которое ему так нравится? «Боже правый, – думал он, – у меня и запах стал чужим – другое мыло, другой одеколон». И все из боязни, что она почувствует двойника. Все, все другое, все чужое…

В то время как он желает только одного: чтобы все вернулось на круги своя.

Упрямый осел, скажи ей, ступай сейчас же в гостиную, разбуди ее и скажи ей, что ты – это он. «Я твой любовник с корабля».

Но Шарль не мог себя заставить это сделать. И не только потому, что он не хотел признаться юной девушке, что жестоко подшутил над ней. Им овладел леденящий душу ужас, не имевший ничего общего с прошлыми страхами. Шутка, которую он вначале хотел с ней сыграть (чтобы она проснулась и увидела в своей постели чудовище), превратилась в настоящий кошмар. Раз она в ужасе забилась от него в другую комнату, когда он хотел лишь поцеловать ее, какое отвращение отразится на ее прелестном лице, если она узнает… где он уже был и какие места уже целовал?

Нет. Шарль чуть не умер сегодня, когда она начала расспрашивать его про английский и про корабль. Он просто не сможет жить, если узнает, что ей противна сама мысль о том, что он уже касался ее, ласкал, был близок с нею и отдал всего себя – тело, душу, а возможно, и сердце – милому и насмешливому, мягкому и упрямому, полному противоречий созданию по имени Луиза…

Шарль решил, что чрезмерно ускорил события. Он уже узнал Луизу и готов был продолжить их отношения с того момента, где они остановились, что в плане интимных отношений включало в себя следующее: помчаться с ней в полутемную спальню, на ходу срывая с себя и с нее одежду, бросить ее на пуховую перину и самому прыгнуть на нее. Но для нее он незнакомый, чужой человек, который лезет к ней, словно похотливый подросток. «Дурак, трижды дурак!»

Он незнакомец, отвратительный незнакомец…

На этом его рассуждения застопорились. Его тщеславие отказывалось признать, что он может быть вовсе и не так привлекателен, как ему кажется. «Неприятный. Отвратительный. Уродливый». Когда Шарль мысленно произнес эти слова, его передернуло. Но в них ведь кроется одна из главных причин его изгнания из постели Луизы. Как это ни горько, он вынужден с этим смириться. По крайней мере ненадолго. Со временем она распознает его внутреннюю красоту – когда научится ценить в мужчинах более важные качества, чем внешность.

Итак, все, что требуется, – это немного просветить ее.

Шарль начнет их отношения с чистого листа и перестанет основываться на их общем прошлом. Ему следует вести себя так, как должен вести себя мужчина с эксцентричной внешностью, которого она почти не знает. Но он-то знает ее. Он знает, как ее добиться. Он знает, о чем она думает, что ей нравится.

На следующее утро Шарль спустился в холл за жемчужным колье, которое он так и не подарил Луизе накануне вечером. Но на буфете, где он оставил его, бархатного футлярчика не было. Должно быть, его убрали. Он уже хотел спросить об этом у экономки, но в тот момент ему было ужасно стыдно: экономка вместе с горничной ползала на коленях по персидскому ковру в столовой, убирая следы вчерашнего разгрома.

На улице перед домом послышалось урчание автомобиля – это приехал Тино. Он привез собак Шарля, которых его семья приютила на эту ночь. Оба французских пойнтера огромными скачками ворвались в парадный холл и понеслись по лестнице в спальню. При виде их Луизин песик заскулил от страха и сделал на полу лужицу. Хаос. Шарль решил все оставить как есть. Он взял со стола горбушку хлеба и направился к двери. Ему необходимо как можно раньше подъехать к оранжерее, чтобы вместе с Максимом посмотреть на привитые веточки нового сорта жасмина.

Выйдя на крыльцо, он услышал, как Луиза зовет своего щенка. Она находилась на западной террасе. Шарль тут же повернул обратно.

Песик выбежал на улицу через черный ход. Шарль слышал, как он пронесся под каменной аркой. Щенок выскочил на залитый солнцем двор и, увидев Шарля, со всех ног бросился к нему навстречу. Шарль опустился на одно колено, держа хлеб над головой. Щенок прыгнул к нему на руки и радостно облизал его свежевыбритое лицо. Заметив это, Луиза встала со скамьи.

Склонив голову набок, она наблюдала за ними, потом нахмурилась.

– Так-так, – сказала она. – Он бросил и меня, и кусочек бекона, который я ему принесла после завтрака, ради того, чтобы перепачкать в шерсти ваши брюки. – На ней был фиолетовый пеньюар с высоким воротником и длинными широкими рукавами, застегнутый на все пуговицы и перевязанный поясом. Она подняла отвороты и прижала их к груди – таким образом пеньюар скрывал ее фигуру полностью. Ее золотистые волосы были еще заплетены в косу и чуть растрепаны после сна.

Шарль подхватил щенка на руки, подошел к Луизе и сел у ее ног. Луиза вслед за ним тоже опустилась на колени, утонув в пышных юбках пеньюара – ее ночная рубашка, должно быть, прелестна: кружево цвета лаванды проглядывало в небольшом вырезе на груди.

Шарль предложил ей хлеба. Она отказалась, слегка покачав головой. Тогда он скормил кусочек щенку, пока они оба почесывали его мягкую пушистую шерстку. Эта уловка Шарлю определенно удалась. Они сидели так в течение нескольких минут, поглаживая щенка – его пальцы касались ее пальцев, ее рука сталкивалась с его рукой. Песик блаженно перевернулся на спину, подставив им свой пушистый живот. «Молодчина, – подумал Шарль, – сообразительный малыш». Луиза принялась почесывать его бок, а Шарль – живот, причем время от времени их руки по-прежнему соприкасались.

В это время суток западный дворик был погружен в прохладную тень, которую отбрасывали высокие стены дома. По краям двора росли кусты ежевики и невысокие деревья, чья листва не загораживала вид на море. На террасе стояло несколько скамеек. Здесь хорошо было греться на солнышке и смотреть на Средиземное море, видневшееся вдали.

Продолжая ласкать щенка, Луиза улыбнулась и произнесла:

– Я придумала ему чудесное имя.

– По-моему, у него уже есть имя – Беар.

– Нет, я просто зову его так – Беар, медведь. Правда, он больше похож на белого медвежонка, чем на собаку?

– Немного, – согласился Шарль. Ему нравился щенок – пушистая грязновато-белая шерсть, висячие ушки. Он был забавным и совсем не походил на пойнтеров Шарля или борзых и мастифов, живущих в его главной резиденции. Беар, вытянув лапы, спал на брюшке, распластавшись на полу. По правде сказать, он больше походил на медвежью шкуру, чем на что-либо другое.

– Раньше он был совсем как маленький медвежонок, – сказала она. – Но он растет.

– Сколько ему уже? – У щенка начали вытягиваться лапы, он стал мускулистым.

– Думаю, месяца три-четыре. И ему нужна настоящая кличка.

– Ну и какая же?

– Шарлемань, – гордо объявила Луиза. Шарль нахмурился:

– А тебе не кажется, что это внесет некоторую неразбериху в наше с тобой общение? Ведь ты, вероятно, будешь звать его попросту Шарль.