Ее родители также заказали официальные объявления. Их завтра отпечатают в типографии – пятьсот штук, и все их необходимо разослать, а некоторые и надписать. Луиза должна была добавить несколько строчек от себя своим почерком – надо сказать, она с легкостью сочиняла подобные образчики светской любезности. «Дорогие месье и мадам такие-то, как вы можете видеть из объявления, мы с Шарлем уже поженились. Нам очень хотелось поскорее начать совместную жизнь, и, хотя мы не смогли пригласить вас на свадьбу, мы надеемся, что вы вместе с нами примете участие в приеме в нашу честь, который состоится в декабре».

Родители Луизы мечтали устроить пышный бал. Это грандиозное торжество обещало стать событием сезона и лучшим балом на всем Лазурном берегу. Гарольд и Изабель Вандермеер хотели представить свету молодоженов, а заодно и себя, родителей невесты, хозяев праздника, и таким образом войти в высшие круги. «Наша дочь живет теперь здесь. Мы намерены стать частью местного бомонда и быть рядом с нашими внуками».

«Боже правый, внуки!» Луиза положила запечатанный конверт в стопку и аккуратно подровняла ее, постучав корешками по столу. Конечно, родители хотят быть рядом и искренне заявляют об этом. Без сомнения, им нравится быть частью окружения князя. Луиза наблюдала забавный феномен: ее родители, вращавшиеся в кругах богатых магнатов в Нью-Йорке, изо всех сил старались выйти на международный уровень.

Первым шагом на пути к этому стала французская традиция под названием corbeille, от которой матушка Луизы была в восторге (и которую ревностно оберегала – стоило Луизе взять что-нибудь или переставить, она высказывала резкое недовольство). А традиция заключалась в следующем: это была выставка свадебных подарков, а именно драгоценностей, преподнесенных невесте родственниками и друзьями. Тиары и броши, колье, ожерелья – платина и белые опалы, золото и бледные рубины – все это великолепие лежало дома у ее родителей в стеклянной витрине под охраной переодетого полицейского и кучера Шарля. По обилию подарков родственники Шарля и Луизы заключили, что, хотя пышной свадьбы не было, свет не счел это нарушением приличий. Луизе преподнесли огромное количество даров, и полный список их с указанием имени дарителя должен был скоро появиться в газетах. Традиция была действительно забавная: дарители соревновались, кто преподнесет невесте самый ценный подарок.

Да, все шло как нельзя лучше. Она заключила брачный контракт, который полностью оправдал себя. Все были довольны. Ее родители счастливы. Будущее самой Луизы обещает быть блестящим – Шарль д'Аркур связан с ней крепкими узами не только брака, но и выгодного делового сотрудничества.

Были, конечно, и другие преимущества. Друзья и знакомые князя восхищались красотой его невесты – одни искренне, другие с нескрываемой завистью. Ее супругу это было известно, и он наслаждался производимым впечатлением. Пия Монтебелло, которая часто присутствовала на вечеринках в их честь, бесилась от ревности, но князю все было нипочем. Луиза вышла замуж за человека, которому определенно нравилось ставить всех в тупик.

Поведение Шарля д'Аркура выбивало Луизу из колеи. Что-то ему надо от нее, но что – она никак не могла понять. Что-то гораздо более сложное, чем просто совокупление в ванне, ибо это он мог бы запросто получить. Итак, если не физическая близость, то что же? Страстный пыл? Эмоциональная открытость – беззащитная нагота в темноте?

Ну нет, Луиза не собиралась повторять ошибки прошлого.

Но вот что удивительно: когда она нарушила свое обещание и отказалась поехать с ним в Грасс, он выразил только изумление и озабоченность – а потом остался с ней, управляя своими делами из Ниццы, что было ему очень неудобно. Опять он проявляет великодушие, предоставляет ей возможность выбора и относительную свободу, потворствует ее желаниям. Шарль усложнил себе жизнь ради того, чтобы облегчить ее существование. А Луиза не могла даже как следует отблагодарить его за это. Она ненавидела себя за то, что нуждалась в его жертвах, что в итоге, по сути, сбежала к родителям.

Если для своего возлюбленного с корабля она была лишь забавой, то для этого человека она значила гораздо больше и при этом почти ничего не отдавала ему взамен. Почему?

Она не знала. Шарль д'Аркур оставался для нее загадкой. Достаточно заметить, что он имел полное право требовать и настаивать, а вместо этого встречал каждый ее новый каприз с удивительным спокойствием и старался понять его мотивы – поразительное благородство души.

Шарль приехал на праздник в их с Луизой честь на два часа позже, чем его ждали. Его опоздание, конечно, вызовет нарекания со стороны жены и ее родителей, но он ничего не мог поделать. Путешествие из Грасса было полно приключений. Его лошадь потеряла подкову за десять минут до въезда в Ниццу – десять минут, если нестись галопом. Ему пришлось пойти пешком, ведя ее в поводу. Добравшись до дому и наскоро переодевшись, он еще полчаса ехал в экипаже в предместье Эза, где родители Луизы снимали дом. Ему еще повезло, что он опоздал всего на два часа.

Дворецкий-англичанин открыл ему дверь и взял у него цилиндр, и Шарль прошел в дом, который был ему хорошо знаком. Дело в том, что он сам предложил родителям Луизы снять этот двухэтажный особняк, владельцем которого был его друг. Особняк располагался на краю обрыва, словно орлиное гнездо. Шарль направился на террасу, где собрались его жена с ее и его родственниками и остальные приглашенные.

С просторной боковой террасы открывался великолепный вид на Средиземное море, с высоты утеса море выглядело впечатляюще. Сразу за оградой утес круто обрывался. Дом словно парил над землей. Жить в нем – все равно что жить на облаке. Если перегнуться через ограду, то можно коснуться рукой верхушек деревьев.

Но сегодня пробиться к ограде было нелегко. Широкую террасу заполнила толпа гостей. Шарль пробирался среди них, разыскивая глазами Луизу, попутно принимая поздравления от знакомых. Один друг, с которым он не виделся уже несколько недель, расцеловал его в обе щеки и воскликнул, округлив глаза:

– О-ля-ля, мой друг, твоя жена – просто чудо!

– Да, она прелестна, не правда ли?

Шарль никак не мог разыскать Луизу в такой толчее. Его заметила Изабель Вандермеер и, подойдя поближе, принялась бранить.

– Шарль, – заметила она, протискиваясь между чьими-то спинами, – вы непростительно задержались. Я сердита на вас. – Ее лицо изобразило досаду.

Он стал оправдываться.

– Но, мадам, я трудился, чтобы сделать вашу дочь еще богаче. Ах, Изабель, как раз вчера я получил из Марселя первую партию амбры и… – Он восхищенно вздохнул. – Ваш муж знает толк в своем деле. Это самая лучшая амбра, которую мне приходилось использовать. – Он возвел глаза к небу. – Она почти так же хороша, как та юная леди, которую вы воспитали. – Шарль склонился над ее рукой в запоздалом приветствии и поцеловал кончики пальцев. Изабель Вандермеер оттаяла. Он спросил: – А где Луиза? Я ее не вижу.

– Она где-то здесь, обаятельный вы хитрец. Не думайте, однако, что вы можете лестью загладить свою вину. На сей раз я вас прощаю, но только при условии, что вы познакомите меня с вашим кузеном, который прибыл десять минут назад.

– С моим кузеном? – Да у него их сотни. Повернувшись, он увидел того, о ком шла речь. – А-а. – Это был самый старший двоюродный брат Шарля Роберт Орлеанский, герцог Шартрский. Этот человек стал бы королем, если бы во Франции не упразднили институт монархии. – Ну конечно, – согласился д'Аркур.

Пока они пробирались через толпу к пресловутой знаменитости, Изабель спрашивала его:

– И как такое может быть, что вы князь, а он герцог, и все же он наследник престола, а не вы? Разве титул князя не выше, чем… – И она продолжала болтовню.

Шарль притворялся, что слушает ее, кивал и улыбался. Он уже оставил попытки объяснить ей и ее мужу то, что они отказывались понимать: родителями их зятя были племянница отрекшегося от престола короля и сын наполеоновского суверена, а их княжество перешло во владения церкви. Так что ничего королевского, как и у Роберта, если уж на то пошло.