Да, тоже не очень-то подходящее объяснение. Как, спрашивается, представить его поступки и мотивы в выгодном свете?

Он не знал. И пока не придумает ничего более путного, ему лучше молчать о том, что произошло.

Когда же Шарль наконец спустился в вестибюль отеля, вся его свита была уже в сборе, в лучших воскресных нарядах. Он обрадовался, увидев их: дядя, кузены, друзья, представители власти и деловых кругов порта. Всем не терпелось встретить невесту и ее семью, а потом отправиться со свадебным поездом в Ниццу, где гостей ожидают роскошное пиршество и череда нескончаемых празднеств. Князь д'Аркур был известен своим гостеприимством и приемами, которые проходили в его обширных владениях, расположенных к востоку от Ниццы. Его великолепный особняк всегда мог принять множество гостей.

На причале уже собрались любопытные горожане. «Конкордия» была для всех в диковинку – редкий американский лайнер мог соперничать с немецкими и английскими. Кроме того, всех ожидала еще одна новость: прибывала невеста знаменитого князя. И как бы старомодно это ни выглядело, французы восторженно откликнулись на данное событие. И оказались весьма осведомленными.

Газеты пестрели изображениями Луизы и, что еще удивительнее, объявлениями о ее помолвке.

Шарль дал себе слово непременно переговорить с дядей на эту тему. Но, как бы там ни было, объявление привлекло на причал толпы народа. Пришли все – даже те, кто почти не был знаком с Шарлем: продавец, у которого он однажды купил что-то, прачка, которая гладила его рубашки, когда он приезжал сюда по делам.

Шарль протискивался сквозь толпу, тяжело опираясь на трость, и чувствовал себя ужасно глупо – щегольски одетый жених с букетиком в руках в сопровождении родных и друзей. Как только Шарль заметил на причале толпу и оркестр, он понял, что это уже чересчур. Мало того, что он сам нарядился и надушился, так он еще и сходит с ума от тревоги: как пройдет его встреча с Луизой?

Смутится ли она, увидев всех этих людей вокруг? Может, она устала и хочет отдохнуть? Поймет ли она, что отныне ей придется быть в центре всеобщего внимания? Может, она проголодалась? Хочет пить? Потрясена увиденным?

Скорее всего последнее, но тут уж он ничего не мог поделать. Шарль обернулся и махнул рукой маленькому оркестру, отсылая музыкантов к отелю, где они будут играть позднее. Дядя Тино сообщил ему по дороге к причалу, что он подготовил небольшое приветственное собрание в саду отеля. Их поезд отходит только поздно вечером.

Изысканный наряд Шарля и все ухищрения, которые раньше наполняли его самодовольством, оказались бесполезными перед лицом очевидного: в этой обстановке его щегольство как-то потерялось, и он уже не чувствовал себя особенным, скорее странным. В довершение ко всему ему постоянно чудилось, что его сюртук помялся, пока он протискивался сквозь толпу, и он то и дело одергивал его и стряхивал несуществующие пылинки. Шарль снял шляпу. Ее можно держать в руках, как и перчатки, ставшие влажными от его вспотевших ладоней. Он весь горел от волнения.

Началась высадка пассажиров первого класса, широкий трап заполнили встречающие – женщины, размахивающие букетами, мужчины в котелках и цилиндрах. Шарль отыскал глазами Гарольда и Изабель Вандермеер. «Но где же она?» – думал он. Луизы не было рядом с родителями. Но вот он заметил ее, и сердце у него подпрыгнуло от радости.

Толпа на причале сначала притихла, потом взорвалась восхищенными восклицаниями. Это она! Должно быть, это она! Восклицания переросли в единый восторженный гул, прокатившийся волнами по толпе. Шарль смотрел на нее вместе со всеми, и его распирало от гордости.

Луиза Вандермеер показалась на верхней ступеньке трапа среди пассажиров первого класса. Ее окружало множество людей, но казалось, что она спускается по лестнице одна. Живое чудо, воплощенная красота, радующая глаз.

На ней не было шляпки – она небрежно держала ее за ленточку, а на самой шляпке был закреплен белый щенок. Ее светлые волосы сияли на солнце, отливая золотом. Кожа Луизы, казалось, лучилась в ярком свете дня. Девушка спускалась с изяществом и грацией, слегка покачивая бедрами. Платье глубокого фиолетового цвета могло бы затмить краски полей лаванды в Провансе. Шелковистая ткань переливалась в лучах солнца, струясь на ветру.

Здесь, среди множества людей, Шарль впервые понял, впервые осознал, как она прекрасна. На корабле он не смел себе в этом признаться, хотя ее прелесть не укрылась от его взора. Луиза Вандермеер божественно красива. Она само совершенство – воплощенное очарование юности, не подозревающей о смертности всего земного, беззаботной и яркой, словно падающая звезда. С первой секунды, как он увидел ее среди толпы, Шарль снова услышал внутренний голос, говоривший ему: в этой девушке слились редкая красота и восторженная самовлюбленность. В нем пробудились все былые опасения.

Вандермееры разыскали его в толпе. Гарольд Вандермеер похлопал его по плечу и что-то забормотал по-английски, но он с тем же успехом мог бы говорить по-гречески. Хорошо, хорошо, думал Шарль. Надо стараться придерживаться французского. Иначе Луиза узнает голос в темноте по его кембриджскому акценту. Он затаил дыхание. У него пропал дар речи. Шарль смотрел на нее не отрываясь. Как он сейчас выглядит со стороны? Не важно. Она все равно его не видит. Невеста находилась от него довольно далеко. А тем временем Изабель Вандермеер бросилась ему на шею и расцеловала в обе щеки. Ее примеру последовали американские тетушки, дядюшки, кузены, кузины – да их тут целый легион! Все они пытались говорить по-французски – даже те, кто никогда не учил этот язык. Боже правый, если бы они знали, как далек их язык от французского!

Наконец Луиза предстала перед ним. Ее глаза скользнули по его лицу. Он вздрогнул. Ее глаза, которые он до сих пор не имел возможности хорошенько рассмотреть, – пожалуй, самое прекрасное, что в ней есть. Они ярко-голубые, но не это главное. В них привлекало другое. Веки, обрамленные густыми ресницами, еще больше подчеркивают разрез глаз и их голубизну. Веки ее все время полуопущены, даже когда она смотрит на него, как сейчас. От этого глаза ее выглядят чуть сонными, таинственными, страстными.

Шарль таял, глядя на нее, позабыв обо всем на свете. Ее волшебные глаза были прикованы к его лицу. Он затаил дыхание.

Шарль никогда не заблуждался относительно собственной внешности и мог дать себе трезвую оценку.

Он был смуглый брюнет, что свидетельствовало о наличии испанских предков в его роду, которые, в свою очередь, когда-то породнились с арабами. Волосы у него были черные, густые, прямые – и непокорные. Если бы он носил короткую стрижку, они бы торчали в разные стороны. Поэтому Шарль носил волосы длиной до плеч, и сейчас густая копна развевалась на морском ветру. У него крупный подбородок, высокие скулы воинственных франков и римский нос. Словом, довольно привлекательный мужчина.

«Пока не встретишься с ним взглядом», – горько добавил он про себя.

Кстати сказать, это не так-то просто сделать. Шарль всегда смотрел на собеседника чуть сбоку, чтобы лучше видеть единственным глазом. И этот глаз поражал своей голубизной, такой же яркой, как воды Средиземного моря.

Его ослепший глаз – пародия на зрячий. Он был зеленоватым, словно радужная оболочка окислилась. Вместо зрачка – жуткая пустота. Веко слепого глаза к тому же было изуродовано – через него проходил рубец, пересекая бровь и придавая этой стороне лица выражение постоянного удивления, которое, нахмурившись, Шарль мог сделать устрашающим. В юности Шарль носил на глазу повязку. Тогда он думал, что она придает ему загадочность. Теперь же желание прикрыть незрячий глаз он считал трусостью и никогда больше не прибегал к подобным ухищрениям. Слепой глаз – его глаз. В нем часть его самого – полубога, полудьявола. Но даже в этом он видел преимущество – стоило только повернуться обезображенной стороной лица и нахмурить брови, как ужас охватывал даже отъявленного смельчака.

Что до остального, то он хорошо сложен, высок ростом и элегантно одет. Шарль всегда считал себя если не красавцем, то уж, во всяком случае, оригиналом. Он сравнивал себя с готическим собором, на балконе которого расположились уродливые химеры.