Когда человек не понимает побудительных причин, которые руководят поступками другого, то он на место этих причин ставит те, которые руководили бы его поступками. Так, те, которые не понимают многих мотивов для слов и поступков Толстого, представляют себе то, что руководило бы ими. Обыкновенно это честолюбие, тщеславие.

Это по поводу книги Jean Casson "LaGrandeur et l'Infamie de Tolstoi" {Жан Кассон "Величие и бесчестие Толстого" (франц.).}.

Перечла предыдущие страницы. В 29 году я грустила о своей нищете и писала, что если бы не приходилось подметать полы и чистить картошку, я что-то сделала бы нужное и полезное для общества!

А вот теперь не приходится подметать полов, а тем не менее ничего полезного не сделала и не делаю.

Четвертый день в больнице. Сильные мигрени и полный отказ кишок что-нибудь варить привели меня в отчаяние, и я решила в последний раз подвергнуться всяким анализам, чтобы узнать, в чем дело. Вылечить меня нельзя. Но я хочу знать, в чем дело, и тогда легче остерегаться. А впрочем! Собственно, это моя слабость меня привела сюда. Больше ничего. Мне 68 лет. Пора переходить на умирание.

Как жизнь пролетела. Я все собиралась начинать жить, что-то делать. Мне все казалось, что я должна и могу что-то сделать очень большое: написать что-то замечательное, сделаться великим портретистом, иметь большое и решающее влияние на человеческие души в смысле уничтожения насилия, войны и торжества любви людей между собой. Я чувствовала и продолжаю чувствовать в себе все эти силы и возможности. Но всегда была и есть как бы тонкая стенка, которая мешает вырваться наружу этим стремлениям. Кажется, стоит только ее сломать, как из меня польется могучий поток духовных сил.

Стенка эта – просто непростительная бездеятельность. И еще: привычка считать важным пустяки. Вместо того чтобы сесть и писать, мне представляется необходимым сначала переменить белые воротнички на платье или выгладить ленту для шеи. А впрочем… Вероятно, я ничего не была бы в состоянии сделать большего, и может быть, хорошо, что я на это не рассчитывала. Иногда пыталась. Но у меня не было того, что нужно для гения или хотя бы таланта. "Le genie c'est la patience" {Гений – это терпение (франц.).}. У меня нет выдержки и настойчивости. Что виновато: характер? воспитание? самовоспитание?

Радиография {Рентгеновский снимок. – (Прим. сост.)} показала большой круглый камень в желчном пузыре. Желудок и кишки как будто здоровы. Оперировать в мои годы рискованно, и я буду доживать с камнем во внутренностях. Но что это за боль в кишке? Рак? Больше месяца, как я чувствую в правом паху странную, стреляющую боль. При нажимании она не ощущается, но время от времени простреливает острая боль. И все чаще. Доктор молчит. Что они знают? Чем я к ним ближе, тем я яснее вижу их беспомощность. Пожалуй, они немного более зрячи, чем мы: вот они увидали мой камень, но вот и все. Я себя дома лучше лечу, чем они меня здесь.

Странно, если я серьезно больна. Я так сознанием далека от смерти. Я хотела бы, чтобы это сознание пришло. Я совершенно убежденно говорю себе: "Ты больна, тебе 68 лет. Много ли ты можешь прожить еще? При очень счастливых обстоятельствах 10 лет. Но скорее 2 года, 3,5 лет", "Дней лет наших 70, а при большой крепости 80, и лучшие из них труд и болезнь" (79 псалом). Труд мой кончился. Началась болезнь. Ну что же? Я не жалуюсь.

Я прожила невероятно, незаслуженно счастливую и интересную жизнь. И удачливую. И так продолжается.

Самое большое мое счастье теперь – это Таня. И пусть она знает, если эти строки попадут ей в руки, что я это счастье ценила и ценю каждую минуту моей жизни. Я никогда не умею ей этого показать. Не умею показать ей своей огромной любви и благодарности за всю незаслуженную любовь, ту заботу, которую она мне показывает.

Большую нежность чувствую к крошке Луиджи. Но это другое.

{Отсюда и до конца записи подлинник по-французски.- Прим. сост.} Раз уж я об этом заговорила, мне хочется сказать и тебе, Леонардо, какую хорошую жизнь ты мне создал. Своей постоянной, трогательной обо мне заботой ты был (и сейчас остаешься) для меня – больше, чем родной сын. Но за что я тебе особенно благодарна и люблю тебя – за Танино счастье. Помнишь, как ты сказал мне в Грэсонэ, прося Таниной руки: "Обещаю вам, что Таня будет счастлива". И свое слово ты сдержал. Спасибо тебе за это! При настоящей большой любви совершенно не важно, что ты иногда бываешь резковат и ворчишь немного.

Примечания 1878 г.

1. В 1870-х годах Толстой приобрел в Самарской губ. 6 500 дес. земли и завел там хозяйство. 5 октября 1878 г. Л. Н. писал брату, С. Н. Толстому: "Вчера привели из Самары лошадей и ослов, которые ужасно забавляют детей" (т. 62, с. 412).

2. "Баронами" Толстые называли А. А. Дельвига (брата поэта Антона Дельвига), его жену и детей, живших в Туле.

3. Будучи в Москве (февраль – март 1866 г.), Толстой познакомился с художником М. С. Башиловым, который был уже известен как иллюстратор комедии А. С. Грибоедова "Горе от ума" и др. произведений. Лев Николаевич просил его сделать 60-70 иллюстраций для отдельного издания "Войны и мира". Пробные рисунки, присланные Башиловым в Ясную Поляну, восхитили Толстого. С апреля 1866 г. по 31 мая 1867 г. он написал Башилову 11 писем, высказывая свои пожелания. Но в последнем письме его звучат тревожные нотки: "У меня голова кругом идет от затеянного мною печатания" (т. 61, с. 170). Живя в Ясной Поляне, Т. напряженно работал над романом. Художник, граверы, издательство – были в Москве. И писателю пришлось отказаться от первоначального намерения: первое издание "Войны и мира" вышло без иллюстраций. 20 рисунков Башилова хранятся в ГМТ. Они воспроизводились в печати неоднократно.

4. По Московско-Курской жел. дороге мимо Ясной Поляны проезжал Александр II. Опасаясь покушения, пускали три одинаковых поезда; в котором из них ехал царь – было неизвестно.

5. Каменноугольные копи, цементный и кирпичный заводы Р. Р. Гиля находились в 9 верстах от Ясной Поляны, близ станции Ясенки (ныне Щекино). 14 сентября 1896 г. Толстой записывает в Дневнике: "Вспоминал два прекрасные сюжета для повестей: самоубийство старика Персиянинова и подмена ребенка в Воспитательном доме" (т. 53, с. 107). Оба сюжета остались неиспользованными. 13 дек. следующего года писатель к ним вернулся: "Хочу записать теперь сюжеты, которые стоит и можно обработать" (т. 53, с. 170). И в числе названных "подмененный ребенок". Через 8 лет в его Дневнике: "Надо попытаться выразить ‹…› рассказ подмененный ребенок" (10 авг. 1905 г.) и на следующий день то же (т. 55, с. 157). В течение 27 лет творческая мысль Толстого возвращалась к происшествию, записанному Татьяной Львовной.