«Теперь я знаю, только искреннее раскаяние приносит успокоение мятущейся душе. Приятно чувствовать, что ты направил на путь истинный заблудшую душу. Я независим в финансовом отношении и собираюсь посвятить мою жизнь искуплению».

Дальнейшие записи удостоверяли постепенное превращение Джорджа Кэдотта в психически больного.

Последняя запись гласила:

«Лоис сказала, что хочет развестись. Это конец».

Самолет приземлился в Рино. Сунув ключи Кэдотта в карман, а бумаги в портфель, я поехал в «Риверсайд-мотель» и сдал дежурному на хранение портфель, а полученную квитанцию заложил за кожаную подкладку шляпы. Потом я вернулся в аэропорт. До моего обратного самолета оставалось несколько минут, и я позвонил Берте Кул.

– Что это тебя занесло в Рино? – спросила она.

– Прячусь, – ответил я.

– Ну так можешь вылезать на свет божий, – возвестила она. – Скоро у тебя будут гости.

– Кто?

– Фишеры.

– Где?

– В Сан-Франциско. А ты где думал?

– Что-то случилось?

– Случилось все, что только могло случиться. Я пыталась дозвониться тебе в отель. Минерва получила письмо от того психа из Сан-Франциско и учинила Баркли допрос с пристрастием. Он, конечно, раскололся и, треща суставами, рассказал ей все. Они собираются лететь в Сан-Франциско повидаться с тобой.

– Когда?

– Они ушли из офиса час назад.

– Что за женщина миссис Фишер? – спросил я.

– Одна из тех добрых, многострадальных особ, которые всегда принимают на себя заботу о стариках, остаются дома ухаживать за папочкой, в то время как другие дочери выходят замуж. Таким женщинам всегда достается худшее, и они не жалуются на это. Они сами выбирают себе крест и терпеливо несут его. По-моему, она ни разу в жизни не вышла из себя.

– Даже когда узнала, что Баркли провел ночь в квартире Лоис Марлоу?

– У тебя неверное представление о ней, – заявила Берта. – Она не рассердилась. Она разочаровалась. У нее высокие моральные принципы. Она никогда не сможет простить неверности. Если Баркли сказал ей правду, тогда одно дело. Но если он намеренно обманул – совсем другое. Тогда этим делом будет заниматься адвокат.

– Как же так вышло, что она получила это письмо? Я надеялся, что Баркли перехватит его.

– Это ты так думал. А он проворонил его. Вполне в его духе.

– О’кей. Я собирался еще некоторое время не высовываться и дождаться, когда прояснится горизонт, но раз дела обстоят так, я всплываю. В Сан-Франциско я буду через полтора часа.

Я прилетел в город и поехал в отель. Баркли Фишер и его жена ждали меня в холле. Увидев меня, он вскочил.

– Вот Лэм! – воскликнул он. – Вот он, Минерва.

Высокая женщина с лицом добропорядочной матери семейства и крупными формами одарила меня благосклонной улыбкой.

Баркли Фишер представил нас друг другу и добавил:

– Я говорил тебе о нем. Он может теперь рассказать, что именно произошло.

Я подошел к портье и взял свой ключ. Никаких сообщений для меня не было.

– Поднимемся ко мне? – предложил я.

Она кивнула, и мы сели в дребезжащий лифт. Я мог начать разговор прямо на ходу, но мне хотелось немного понаблюдать за супругой Фишера и найти лучший подход к ней.

Но это оказалось пустой тратой времени. Как только дверь моего номера закрылась за нами, Минерва уселась в единственное кресло и сказала, пристально посмотрев на меня:

– Я хочу знать все, мистер Лэм. Я также хочу предупредить вас, что я человек принципа. Я провожу резкую границу между хорошим и дурным. Я вышла за Баркли, чтобы быть с ним в горе и радости. Могу закрыть глаза на легкий флирт, но неверности не прощу никогда.

– Нет и речи о неверности, дорогая, – запротестовал Баркли Фишер и треснул суставом среднего пальца правой руки, извлекая звук, похожий на пистолетный выстрел.

Минерва чем-то напоминала школьную учительницу, которая выговаривает ученику за то, что он плевался жеваной бумагой. Это заставило меня вспомнить свои школьные годы, и я с трудом удержался от желания сказать ей: «Да, мэм».

– Вы имеете дело, – начал я, – с психически больным человеком, миссис Фишер.

– То есть?

– Автор письма, Джордж Кэдотт, страдает комплексом вины. Ему в голову взбрела идея спасти мир от зла.

Она и глазом не моргнула.

– Весьма похвальное намерение. Мне хотелось бы поговорить с мистером Кэдоттом.

– Это невозможно.

Она вздернула подбородок:

– Не понимаю почему, мистер Лэм. Я выслушала одну сторону – Баркли, а теперь мне хочется выслушать мисс Марлоу и Джорджа Кэдотта.

– Вы не можете поговорить с Джорджем Кэдоттом, – пожал плечами я, – потому что он мертв.

– Он умер?

– Очевидно, покончил с собой. Видите ли, он постоянно терзался угрызениями совести, все время бичевал себя и наконец не выдержал той затянувшейся нравственной пытки.

– Я получила от него письмо, – заявила Минерва.

– Оно при вас?

– Да.

Я подождал, но она не сделала попытки достать его.

– Джордж Кэдотт проявил полное непонимание ситуации, – сказал Баркли Фишер. – Я уже говорил об этом Минерве. Я был пьян...

– Я не могу простить опьянения, – бросила Минерва Фишеру.

– ...и, очевидно, провел ночь на кушетке в квартире этой девушки, – закончил Фишер.

– Я не прощу неверности, – твердила его жена прокурорским тоном.

– Но, судя по всему, ее и не было, – заметил я.

– Вы, мужчины, стоите друг за друга горой, – сказала Минерва. – Джордж Кэдотт явно не разделял вашего мнения по поводу этой ситуации, мистер Лэм.

– Джорджа Кэдотта там не было, – сказал я.

– Вас тоже, – парировала она.

– Хорошо, – согласился я. – Поедем и поговорим с Лоис Марлоу. Она-то уж была там. Послушаем ее.

– Минерва, дорогая, – взмолился Баркли Фишер, – уверяю тебя, что ничего не было, абсолютно ничего.

Минерва решительно перебила его:

– Будем надеяться, Баркли.

Я решил, что не стоит звонить и предупреждать Лоис Марлоу о визите, потому что она может отказаться.

Мы поехали прямо в «Вистерия Апартментс». Уличные фонари были зажжены, и над крышами домов нависал густой туман, который ветер принес с океана. Воздух был холодным, и Баркли Фишер дрожал.

Но Минерва, казалось, не замечала холода. Она шла медленно и величественно, походкой уверенной в себе женщины. Чувствовалось, что она знает, чего хочет и как этого добиться.

Около входной двери дома я сделал вид, что нажимаю кнопку звонка Лоис Марлоу, а на самом деле нажал две другие, которые, как я выяснил, автоматически отпирали дверь. Прозвучал зуммер, дверь открылась, и мы поднялись наверх, на третий этаж.

Я позвонил в квартиру Лоис Марлоу.

– Опять вы, – протянула она, открыв дверь.

По-видимому, она собиралась выйти, потому что на ней было платье для коктейля, подчеркивающее ее стройную фигуру. Затем она увидела Баркли Фишера.

– Боже мой, и вы?! – узнала она.

Тут выступила вперед Минерва Фишер.

– Моя жена, мисс Марлоу, – представил женщин Баркли.

Лоис Марлоу сделала шаг назад – инстинктивное движение женщины, стремящейся избежать неприятного контакта. Минерва воспользовалась этим, чтобы проникнуть в квартиру. Она сказала:

– Мне хотелось бы поговорить с вами о том, что произошло на конференции, миссис Кэдотт.

Баркли Фишер вопросительно посмотрел на меня.

Я последовал за Минервой в комнату, так как ничего другого мне не оставалось.

Было похоже на то, что Лоис спешит, и нам нужно было брать быка за рога, прежде чем нас выгонят вон.

Лоис Марлоу насмешливо сказала:

– Добро пожаловать! Чувствуйте себя как дома.

– Ну наконец-то, – произнес мужской голос. – Вот и ваш сыщик вернулся.

В гостиной в кресле сидел Морт Эванс с сигаретой в зубах, стаканом в руке и пепельницей на подлокотнике. Стакан был пуст, а пепельница наполовину заполнена окурками. Очевидно, он уже давно здесь обретался.

– Прошу всех сесть, – предложил Эванс. – Вы сэкономили мне много сил и энергии.