На третьей неделе нашего пребывания в Израиле нас пригласили на свадьбу. Все поразило нас в тот вечер. Несколько сотен гостей. Количество спиртного такое, что пол Киева можно было бы довести до положения риз. При этом — ни одного нетрезвого. Но больше всего…

Жених имел какое-то отношение к пришедшей на свадьбу роте парашютистов. Мы уже слышали, что непросто попасть в «красные береты», что туда отбирают самых лучших из добровольцев.

Ребята сложили в углу автоматы «Галиль». Один парашютист остался караулить оружие. К спиртному они не прикоснулись. Пили кока-колу и мандариновый сок. Усадили на стулья жениха и невесту и, подняв их высоко над головой, станцевали хору. Да так, что даже мне захотелось влиться в радостную солдатскую карусель.

Я смотрел на этих мальчиков, на бесконечные ряды бутылок с виски, водкой, джином, коньяком, винами, пивом и на гору автоматов «Галиль».

Я вспомнил свою роту. И представил себе, как бы надрались мои ребята. А какая пошла бы стрельба! Тут невинным мордобоем не обошлось бы.

Среди общего веселья мальчики в красных беретах тихо разобрали автоматы и незаметно покинули свадьбу.

На рассвете у них были прыжки в Синае.

В течение двадцати шести лет мне приходилось оперировать и в столичных институтах и в сельских больничках. Ритуал подготовки к операции был неизменным, как вращение Земли. Двумя щетками я десять минут мыл руки мылом, входил в операционную, получал марлевый шарик со спиртом, протирал им кисти рук, смазывал их йодом, надевал стерильный халат, резиновые перчатки и приступал к операции. Стереотип был выработан прочно. Об этом уже не надо было думать.

И вот моя первая операция в Израиле. Щетками я помыл руки и вошел в операционную. Операционный брат, солидный, как профессор (в своем деле он действительно профессор), с недоумением посмотрел на мои лодочкой сложенные ладони.

— Чего ты хочешь?

— Спирт. Алкоголь.

Он подбородком указал на дверь, в которую я только что вошел:

— Педаль.

Боже мой! Педаль — это педаль, или на иврите у этого слова другое значение?

Я пошел в предоперационную и стал шарить взглядом по кафелю стен, по зеркалам, по раковинам. Хирург, мывший руки, заметив мою растерянность, спросил:

— Что ты ищешь?

— Спирт. Алкоголь.

— Педаль, — сказал он, махнув ногой.

Я посмотрел в направлении этого взмаха. Действительно, под раковиной была педаль. Я нажал на нее. Из крана потекла жидкость. Я понюхал ее. Спирт! Я лизнул. Спирт! Неудержимый хохот мешал мне членораздельно ответить собравшимся врачам, сестрам и братьям на вопрос, что случилось.

Но даже не будь хохота, но даже будь мой иврит не таким убогим, каким он был, я бы все равно не сумел объяснить израильским коллегам, как выглядели бы операционные, в которых я проработал двадцать шесть лет, если бы там из крана тек спирт при нажатии на педаль.

С детства люблю гусиные шкварки. Я уже начал работать и решил, что могу позволить себе такой деликатес. С женой мы поехали на рынок Кармель в Тель-Авиве. Нужен Золя, чтобы описать это чудо. Мы нашли ряды, где продают птицу. Плотный высокий парень срезал с гусей кожу вместе с жиром и бросал ее в картонную коробку. Ворочая во рту булыжник усвояемого иврита, я сказал, что нам нужен гусиный жир. Брови его, как крылья ворона, взлетели от удивления.

— Зачем?

Я попытался объяснить, что такое шкварки.

— А-а… Моя бабушка из Бухары рассказывала, что она так заправляла плов. Сколько тебе?

Опасаясь пробить брешь в бюджете, я осторожно сказал:

— Кило.

Двумя руками он зачерпнул в коробке жир и швырнул его на двухкилограммовые весы. Стрелку зашкалило.

— Сколько я должен заплатить?

— За что?

— Здесь больше двух кило.

— Дорогой, это мы выбрасываем. Никто не ест холестерол. Возьми на здоровье.

— Но я не могу взять, не уплатив.

— Хорошо. Дай мне десять агорот.

В ту пору это было около полуцента.

Бригадный генерал внимательно осматривал шеренгу парашютистов перед прыжками. На нем такое же обмундирование, как на его солдатах. У него за спиной такой же ранец парашюта. Генерал остановился перед высоким ладным парнем. Он потянул на себя лямку недостаточно затянутого ремня.

— Моше, сейчас ты прыгнешь и убьешься. Позвонит твоя мама. Что я ей скажу?

Парень смущенно затянул ремни. Я смотрел. Я слушал. Я уже понимал каждое слово, произнесенное генералом на иврите. Но я ничего не понимал.

Я представил себе, как бы я перекрутил ремень у своего солдата и вкатил бы ему столько нарядов вне очереди, сколько раз мне удалось бы перекрутить ремень.

А тут «позвонит твоя мама». И это в самом отборном подразделении!

Я ничего не мог понять.

Первая группа израильских туристов прилетела в столицу социалистической Венгрии. Израильтян извлекли из очереди на паспортный контроль и обособили в стороне. В группе начался недовольный ропот, перешедший в возмущение. Из самолета они вышли чуть ли не первыми, а тут какого-то черта должны ждать. Официальный представитель Венгрии, встречавший израильтян, не знал иврита. Возмущение своих подопечных он принял за беспокойство по поводу селекции.

— Понимаете, вы пройдете по списку с общей визой. У Венгрии ведь нет дипломатических отношений с Израилем. Так что вам не надо беспокоиться.

— Дорогой, — ответил ему израильтянин в распахнутой тенниске, — мы не беспокоимся. Помнишь, когда террористы в аэропорту Энтебе удерживали евреев как заложников, туда прилетели наши командос, уничтожили террористов и освободили евреев. Из Израиля до Будапешта ближе, чем до Энтебе.

Вечная проблема стоянки! Мы приехали на выставку. Мне пришлось въехать на тротуар и поставить автомобиль вплотную к живой изгороди. Вечером он оказался зажатым со всех сторон. Я внимательно осмотрел местность и сказал жене, что теоретически есть возможность выехать. Но для этого нужен опытнейший водитель, который извне руководил бы мною. Жаль, что у жены нет водительских прав. Я, пожалуй, был бы тем самым руководителем.

Мы сели в автомобиль и терпеливо ждали прихода владельцев заблокировавших нас машин.

С нами поравнялась семья восточных евреев. Впереди вышагивал отец семейства. Под солидным животом шорты еще как-то держались, но обе ягодицы были оголены наполовину. На руках он нес годовалого ребенка — рекламу натуральных соков. За патриархом шла жена с грудным младенцем и выводок детей — один другого красивее.

Еврей заглянул в мое окно и весело спросил:

— Сидишь?

— Сижу.

— Вот тaк и просидишь до полуночи. Ничего не поделаешь. А знаешь, теоретически здесь есть возможность выехать.

— Я сказал это жене.

— Ну- ка, давай попробуем.

И мы стали пробовать. Миллиметр вперед. Миллиметр вправо Миллиметр назад. Миллиметр влево. Жена моего штурмана нетерпеливо окликнула мужа:

— Хаим, дети хотят спать.

— Заткнись.

Мне стало неловко.

— Хаим, спасибо. Я лучше подожду.

— И ты заткнись.

И снова миллиметр вперед, миллиметр назад. Минут через двадцать он с ювелирной точностью протиснул мою машину между двумя автомобилями. Я горячо благодарил его.

— Глупости, — ответил он, — главное — будь здоров.

— Будь здоров! — крикнул я из набирающего скорость автомобиля.