— Это неправда, — сказал Саша убежденно. — Ты врешь. Я не знаю пока, какой во всем этом смысл, но ты врешь.

— Значит, ты еще не пришел к Вере, — вздохнул Потрошитель. — Жаль. Тебе следует учесть, что твой противник в это время нащупывает к тебе подходы.

— Почему же, в таком случае, он просто не попытается убить меня? Взять пару-тройку крепких ребят, скрутить, отвезти в церковь…

— Во-первых, не любая церковь для этого подходит. Есть церкви, освященные от Добра, но есть и те, в которых живет Зло. И таких, кстати, большинство. — Потрошитель прошелся по боксу. — Предвестнику удалось добиться того, чтобы религия его Бога, жестокого, злого, черпающего веру из людского страха и дающего взамен лишь страх, стала повсеместной. Во-вторых, не только у тебя, Гончего, появился реальный шанс покончить с ним, но и у него — с тобой. Более благоприятных условий у него еще не было. Потому-то он и не торопится. Ему нужно действовать наверняка. А действовать наверняка — означает дождаться совпадения ряда обстоятельств или самому создать это совпадение, но так, чтобы ты не подозревал об этом, выбрать наиболее удобный момент и, только когда уверенность в твоей смерти будет стопроцентной, нанести удар.

— Судя по моим снам… то есть по воспоминаниям Гончего, раньше Предвестник действовал более прямолинейно, — заявил Саша.

— Опыт приходит со временем. Он изучал и до сих пор изучает тебя. И потом, раньше было раньше, а теперь — это теперь. Раньше вопрос стоял так: избежишь ты удара Предвестника или же он избежит твоего. Не удалось пролить кровь на Святую землю — попробуем в следующий раз. И только. А теперь Зло стало настолько сильно и настолько повсеместно, что промах одного из вас приведет либо к его триумфу, либо к поражению. Дело уже даже не в вас, а в том, состоится Апокалипсис или нет. Но Предвестник не только боится совершить роковую ошибку сам. — Потрошитель остановился напротив Саши, заглянул ему в лицо. — Он ждет, пока такую ошибку совершишь ты.

— Но Леонид Юрьевич сказал, что прежде, чем убить Предвестника, то есть тебя, придется убить твоего шестого ребенка. Шесть женщин, шесть детей, шестой — воплощение Зла.

— 666. Число Антихриста, — улыбнулся Потрошитель. — Чушь. Байки для увлекающихся Библией.

— Хочешь сказать, никакой женщины мне убивать не придется?

— Нет, — покачал головой Потрошитель. — И к настоящему Апокалипсису три шестерки не имеют ровным счетом никакого отношения. Никаких женщин, никаких детей, никаких Антихристов. Кстати, вообще неудачное имя. Анти. Нельзя быть анти тому, чего нет.

— Что значит нет? — не понял Саша. — Ты еще скажи, что и Христа не было.

— Софиста из Назареи? Сына плотника? Того, которого распял Пилат? Был, конечно, — ответил убийца с легкой улыбкой. — Хотя к тебе он не имеет отношения.

— Хочешь сказать, он не был сыном Бога?

— Был. Как и все люди. Дети Господа.

— Слушай, — взмолился Саша. — Я тебя прошу, ты если говоришь, говори понятнее. Ненавижу все эти заумности.

— Просто однажды Иисусу Назаретянину показалось, что он знает и понимает больше других. Попробовал проповедовать. Его слушали. Представляешь? Никогда не слушали, а тут целая толпа собралась. Ему понравилось. Пророков в то время было — как сейчас колдунов и ворожей. Но сын плотника говорил непонятнее остальных. Этого оказалось достаточно, чтобы толпа ходила за ним, открыв рот. Вот и все. Стоило ли ради этого умирать на кресте? Жуткая смерть, скажу я тебе. Но обстоятельства иногда сильнее замысла. Это был очередной раз, когда Предвестник обманулся в личности Гончего. Так уж сложились обстоятельства.

— А кем был Гончий в той жизни?

— Гончим. А звали его Варрава.

— Разбойник и убийца?

— Ты — убийца? Или разбойник?

— Нет, — ответил Саша. Потрошитель развел руками, словно говоря: «О чем же тогда речь»?

— А кем был Предвестник?

— Первосвященником Каиафой.

— Но в Евангелии от Матфея…

— Оставь, — поморщился Потрошитель. — Матфей. Вот еще один историк вроде Плутарха. Уж он-то понаписал.

— Но на Евангелиях от Матфея и от Луки…

— И второй, кстати, тоже историк. Один написал, второй сдул у него с небольшими изменениями. А за Лукой и двое остальных. — Потрошитель прошелся по боксу, остановился у окна. — Подумай сам, Гилгул! Матфей описывает разговор первосвященников с Пилатом. Затем разговор Пилата с Христом. Затем визит Христа к Ироду. Потом описывает, как первосвященники просят у Пилата стражи для охраны гробницы Христа. Ты думаешь, оборванца, который три года таскался по Палестине, не меняя одежды, пустили бы на заседание Синедриона? Хоть большого, хоть малого? Или во дворец Римского наместника? Или к Иудейскому Царю? Да стража даже смотреть на него не стала бы, не то что разговаривать! Матфей. В его Евангелии девяносто процентов вранья! А остальные трое пересказали его фантазию в меру своих литературных способностей. Поэтому и объемы Евангелий у всех четверых разные. И куски, имеющиеся у одного, зачастую пропущены у других! А уж несовпадения встречаются такие — волосы дыбом!

— Ладно, сейчас не о Христе речь, — пробурчал Саша. Разговор стал ему неприятен. — Что, по-твоему, я должен сделать?

— Убить Предвестника.

— Как?

— Заманить его на Святую землю.

— Каким образом?

— Кто из нас Гончий? Ты или я? — спросил Потрошитель. — Ты иногда спрашиваешь о вещах, в которых понимаешь куда больше меня.

— Понятно. — Саша поднялся и пошел к двери.

— Ты странный человек, — сказал вдруг за его спиной Потрошитель. — Пророк Нафан поверил тебе куда быстрее, чем ты — сам себе. Саша обернулся.

— Пророку, помнится, были представлены доказательства того, что Аннон — действительно тот, за кого себя выдает.

— По-моему, мы уже говорили о доказательствах, — сказал Потрошитель. — Ну да ладно. Раз дело обстоит настолько серьезно… Ты получишь доказательства. Сегодня к девяти утра ты узнаешь нечто такое, что перевернет всю твою жизнь.

— Сомневаюсь, — улыбнулся Саша, вдруг становясь абсолютно спокойным. — Во-первых, дальше уже переворачивать некуда. А во-вторых… Сейчас, — он посмотрел на часы, — почти половина четвертого утра. Домой я доберусь не раньше пяти. В девять я буду спать и видеть седьмой сон. И, к твоему сведению, на работу я сегодня не иду.

— Обстоятельства, — Потрошитель поднял палец. — Вспомни про обстоятельства! Они сильнее замысла.

— Я помню, помню, — согласился Саша. — А еще я помню о том, что сказал Андрей! У меня вялотекущая шизофрения!

— Он соврал тебе.

— Посмотрим. Саша вышел из бокса, пожал руки охранникам — к их немалому удивлению — и вышел на улицу. Здесь он вздохнул полной грудью. Небо все еще было серым. Казалось, оно стало ниже, но дождь прекратился. Саша дошел до Садового кольца и зашагал к «Маяковке». А что? Неплохо пройтись. Воздух хороший и подумать можно. Тщательно все взвесить. Ему вдруг стало легко и спокойно. Он понял, что Потрошитель врет. Прав был Костя. Туфта это все. Нет, Саша ни на секунду не усомнился в том, что завтра кто-нибудь, — скорее всего, Леонид Юрьевич, — сообщит ему что-нибудь этакое… что-нибудь… короче, что-то да сообщит… Саша вдруг хитро усмехнулся. «Интересно, — подумалось ему, — а что, если сделать финт ушами? Взять, да и не пойти домой до девяти утра. Как вся эта „ангельская“ шобла отреагирует на подобный трюк? Начнет придумывать оправдания?» От возбуждения Саша даже подпрыгнул на месте. Нет, правда. Идея-то колоссальная. Точно. Не пойдет он домой, а пойдет вовсе даже к Косте. Прямо на работу и пойдет. Благо здесь недалеко. Костя ведь с восьми? С восьми. Вот к нему, стало быть, и пойдет. Пусть-ка попробует Леонид Юрьевич позвонить на Петровку.

— Кого-кого? А кто его спрашивает? Ангел? Какой Ангел? Ах, обычный? Сейчас мы тебе, Ангел, козью морду-то сотворим. Саша, весело насвистывая, догулял до Петровки. Прошелся до известного дома и принялся бродить вдоль ограды, пока его не турнул дежурный с пропускного пункта. Саша расшаркался ввиду превосходного настроения и дошел до Пушкинской. Было шесть двадцать утра. И хотелось спать. Здесь он спустился в метро, купил телефонный жетон и направился к таксофонам. Костя долго не подходил, а когда все-таки снял трубку, Саше показалось, что приятель еще спал.