– Конечно! А что одежда мусульманская, так то не моя вина! – почувствовала подвох Жаккетта. – В такой переплет попали, еле выбрались! Господин Жан нас вытащил! – мотнула она головой в сторону рыжего, который с невозмутимым видом слушал ее вранье. – Госпожа даже лик Пресвятой Девы вышивать начала в благодарность за спасение!

Жаккетта не поленилась, достало рукоделие Жанны и ткнула под нос лекарю.

– Omnia mea mecum porto[55] – глубокомысленно сказал врач.

– Чего? – обиделась Жаккетта.

– Dum spectant oculi laesos, laeduntur et ipsi: multaque corporibus trsitione nocent[56] – объяснил лекарь. – Просто чудо, что все так хорошо кончилось. Теперь понятно, почему дама слегла. Она ведь почувствовала себя плохо на прогулке? По дороге, ведущей мимо поместья наших крупнейших землевладельцев Фальеров?

– Уж не знаю куда ведущей, а только на той дороге дедушка госпожи, когда в походе за веру был, чуть было жизни не лишился и Господь его спас. С той поры он завещал своим потомкам, кто на Кипр попадет, вознести в том месте благодарственную молитву за свое чудесное спасение! – поведала лекарю Жаккетта. – Вот госпожа и пошла, да только не надо было ей ходить, а надо было сил набраться.

– Tempore et loco praelibatis[57], – сделал вид, что поверил лекарь.

– Правильно, все как Вы говорите! – подтвердила Жаккетта

Лекарь понял, что выведать интересующие его подробности, кроме как бесконечной истории про благочестивую госпожу и ее героического дедушку у камеристки вряд ли удастся. Он скосил глаза на рыжего господина Жана и понял, что лишние вопросы приведут только к неприятностям. Но знать правду так хотелось…

Поэтому он нагнал побольше морщин на лоб и категорически заявил:

– Non haec ampliius est liminis, aut aquae coelestis, patiens latus![58] Госпожа серьезнейшим образом больна. Лечение может продлиться несколько недель и больной даме совсем не место на постоянном дворе. Я предлагаю перевезти ее в мой дом, где она будет иметь постоянный присмотр. Иначе за ее жизнь я не поручусь. Manifectum non eget probatione![59]

– А в чем, собственно, дело? – открыла глаза Жанна.

Она смотрела на мир и окружающих ее людей очень недружелюбно, но вполне осознанно.

– Доктор говорит, Вы помрете скоро! – сообщила ей последние новости Жаккетта.

– Я так не говорил, дитя мое! – возмутился лекарь. – Мы все очень рады, что Вы очнулись, но во избежание нежелательных осложнений вам лучше побыть неделю под присмотром человека, чей долг в этом мире – врачевать людей.

– Спасибо, доктор, но я здорова! – процедила Жанна. – Очень приятно было с Вами познакомится. Извините, я должна одеться.

Лекарь, разочарованный, что спасти даму от неминуемой смерти в силу ее упрямства не удастся и узнать про нее побольше, соответственно, тоже, ушел.

– Жаккетта, рубашку подай! – хмуро сказала Жанна.

– Поскольку в последнее время я решил, на случай если пиратством прокормить себя не удастся, овладеть новым ремеслом прислужника прекрасным дамам, то принимаю на себя тяжкий труд по доставке завтрака! – сообщил рыжий и удалился.

Жаккетта принялась одевать госпожу.

– Ну и какие у вас теперь планы? – спросил рыжий Жанну, когда она поела.

– Купить новые платья! – заявила Жанна.

– Хорошо, – пожал плечами рыжий. – Едем в Лимасол. Какие проблемы…

– На «Бирюзе»? – спросила Жаккетта.

– На «Бирюзе»! – подтвердил рыжий.

Стоявшая в бухточке, в укромном месте «Бирюза» опять приняла на свой борт трех беглецов, распустила небесный парус и навсегда унесла Жанну от разбившейся вдребезги мечты.

Марин Фальер был немного раздосадован, что Жанна загадочно появилась и загадочно исчезла, но в целом был рад, что она не стала задерживаться.

Бретань это Бретань, а Кипр это Кипр. Здесь дом, здесь правила игры совсем другие. Молодому неженатому человеку совсем незачем компрометировать себя романтическими встречами с молодой красивой дамой перед матушками потенциальных невест.

Будет новое путешествие – будут новые хорошенькие и ласковые женщины. Только одно не понятно, причем тут восемь детей?

Лимасол встретил их шумом и гамом. Как обычный портовый город.

Над невысокими черепичными крышами домов возвышались византийские храмы, готические здания и минареты. Стиснутые поясом крепостных стен, узкие улочки змеились и переплетались, хвастаясь одна перед другой своими лавочками и мастерскими.

Рыжий уверенно повел девушек в лавку, торгующую тканями и готовым платьем.

Конечно, купить готовое платье – совсем не то, что сшить его на заказ, не торопясь, наслаждаясь бесконечными, радующими душу примерками.

Но Жанна хотела срочно купить новые платья по двум причинам.

Во-первых, она возненавидела свое золотистое платье, которое явилось немым свидетелем крушения ее надежд, а во-вторых, не могла больше без содрогания смотреть на восточный наряд Жаккетты.

Слава Господу, они больше не в мусульманском плену и пора вернуть себе и камеристке нормальный вид.

Для этого пришлось продать ювелиру в одной из лавочек Лимасола серьги, так долго ждавшие своего звездного часа в складках нижней юбки. Впрочем, Жанна так и рассчитывала обратить их в наличность для расходов.

…Оказывается, они совсем отвыкли от городской толчеи.

Все воспринималось по-новому, и шум разноязыкой толпы, и звон колоколов на церквях. Жаккетта поймала себя на мысли, что увидев минарет, обрадовалась ему, как знакомому. Восток все еще цепко держал ее крашеными хной пальцами.

Жаккетта была и рада, и не рада, что получит новое платье. С одной стороны кто же не будет радоваться обновке? Но с другой стороны, вдруг рыжий больше любит женщин в восточных одеждах?

В тон своему настроению Жанна выбрала темно-синее, почти ничем не украшенное платье. В тон же настроению был почти черный плащ с пристегивающимся капюшоном.

«Теперь я похожа на монашку!» – с мрачной удовлетворенностью подумала Жанна. – «Так мне и надо!»

Жаккетта получила рубашку, юбку и скромное темно-коричневое платье.

Придав таким образом внешнему облику царящий в душе траур, Жанна неожиданно чуть приободрилась. Она представила, как придет в гостиницу, снимет старое платье, наденет новое и вместе с ним наденет новую жизнь. Такие думы чуть-чуть развлекали, заполняя пустоту в душе.

Жаккетта рассматривала разложенное на прилавке новое платье и чувствовала, что ей оно не очень нравится.

От этого платья за версту веяло благочестивостью, скромностью и прочими похвальными вещами…

Госпоже хорошо, ее кавалер бросил, теперь она может позволить себе быть унылой, как мельничный жернов. А у нее, Жаккетты, все наоборот… Только-только захотелось ради одного человека стать самой красивой на земле… А попробуй быть даже просто хорошенькой в т а к о м платье.

– У платья есть одно громадное достоинство… – шепнул ей на ухо рыжий, как обычно, читающий мысли на лету. – Если ты будешь в нем, я буду испытывать жгучее желание поскорее стянуть его с тебя. Пока я помню, какая ты голая, никакое платье не повредит тебе в моих глазах.

Жаккетта фыркнула, но платье забрала.

Раз дело обстоит таким образом, то можно походить и в темно-коричневом. Недолго.

Торговец упаковал их покупки.

Покинув лавку, Жанна, Жаккетта и рыжий, не торопясь, пошли по улочке, направляясь к центру, чтобы найти там гостиницу и решить, наконец, что же делать дальше.

Ну и помимо этого важного вопроса, рыжий намеревался получше запомнить Жаккетту в обнаженном виде, чтобы платье, действительно, никому не повредило.