Психолог действительно много работал в шахматах. Сначала – против Карпова (помогал его тогдашнему сопернику Виктору Корчному), затем – на стороне Карпова против Гарри Каспарова. О первом периоде своей работы он написал в конце 1980-х книжку «Поражение». Те мемуары стали поводом для нашего знакомства. Любой литературный труд до его публикации было принято отдавать на рецензию. В качестве рецензента Загайнов выбрал моего отца, работавшего в то время директором Научно-исследовательского института физкультуры. А тот, сославшись на занятость, перепоручил рукопись мне.

Личное знакомство состоялось чуть позже. Тогда Загайнов бросил:

– Жаль, что нам с вами не довелось поработать, когда вы были спортсменкой. Я бы мог сильно помочь.

На фразу маститого специалиста я самоуверенно хихикнула:

– Если бы мне был нужен психолог, я вряд ли сумела бы стать олимпийской чемпионкой.

Новость, что с Загайновым стала работать Тарасова, удивила настолько, что я даже растерялась. По моим представлениям, такой мощный тренер, как она, меньше всего нуждается в психотерапевтических услугах. Впрочем, Тарасова развеяла недоумение быстро:

– Мне не нужен психолог. Но я не могу во время соревнований войти в мужскую раздевалку. А значит не могу исключить ситуацию, в которой моему спортсмену могут перед стартом наговорить гадостей, вывести его из равновесия. Поэтому я и пригласила Загайнова. Он сам кому хочешь что угодно сказать может. К тому же Ягудин – такой спортсмен, которого нужно постоянно держать под контролем. Я и так провожу с ним очень много времени. От этого он слишком устает. Мы с хореографом Николаем Морозовым и Загайновым очень четко продумываем график каждого дня. Строим работу так, чтобы заниматься Ягудиным попеременно. Ну а все разговоры о том, что Загайнов способен загипнотизировать любого… Пусть говорят.

Положа руку на сердце, подобную позицию вряд ли можно считать этичной. Однако в правила игры большого спорта она вписывалась прекрасно. Разговоры о гипнотизерском всемогуществе Загайнова передавались из уст в уста, дошли до Мишина, а тот необдуманно сказал об этом ученику. Похоже, Плющенко поверил этому всерьез. У него появился подсознательный страх. И как следствие – неуверенность.

Сам ли Загайнов стал виновником падения Плющенко в короткой программе или спортсмен просто не выдержал постоянной нервотрепки и давления, было по большому счету неважно. Факт оставался фактом: одна-единственная ошибка обернулась для Евгения и его тренера крушением всех надежд.

К победе Ягудина это, впрочем, не имело ни малейшего отношения. Блистательным со всех точек зрения финальным прокатом Алексей расставил все точки и акценты. И дал понять всем, что ему совершенно наплевать, ошибся или нет Плющенко в короткой программе, есть ли в судейской бригаде «свой» арбитр… Счет по раскладу мест между ним и неизменным соперником оказался не 5:4 – как в финальной дуэли «Гран-при», а 9:0! Чистая победа. Туше!

Журналистам оставалось фиксировать факты: ни один олимпийский чемпион до Ягудина не прыгал четыре оборота в сочетании с тройным и двойным прыжками. Ни один олимпийский чемпион не включал в программу два четверных (Илья Кулик в Нагано исполнил этот элемент лишь раз). Наконец, ни один олимпийский чемпион не получал от судей в олимпийском финале больше одной «шестерки». Последними, кто удостаивался такой оценки на Играх в Нагано, были канадец Элвис Стойко и француз Филипп Канделоро. Ягудин же получил четыре высшие оценки.

Там же, в Солт-Лейк-Сити, на пресс-конференции после победы он впервые дал волю публичным эмоциям. Когда Алексей Мишин, отвечая на чей-то вопрос, начал рассуждать о вкладе тренеров (и своем в том числе) в только что свершившуюся олимпийскую победу, заметил, что горд тем, что на пьедестале стоят два его ученика, Ягудин прервал его на полуслове: «Эта медаль принадлежит только мне и Татьяне Тарасовой».

Спустя месяц Алексей в четвертый раз стал чемпионом мира, записав на свой счет еще одно неофициальное достижение: выиграть в течение одного сезона все крупнейшие соревнования до него тоже не удавалось никому…

Спустя несколько месяцев я была разбужена неурочным звонком. Выступая на турнире «Гран-при» в США, Ягудин был вынужден впервые в жизни сняться с соревнований. Причина заключалась в обострении застарелой и не очень поддающейся лечению травмы тазобедренного сустава. Нога и раньше беспокоила спортсмена, но на этот раз дикую боль не удавалось приглушить никакими анестезирующими уколами. Врачи настаивали на срочной операции, поскольку в суставе обнаружились серьезные изменения, и трудно было не понять, что для Ягудина все случившееся, несмотря на его жгучее желание остаться в спорте еще на четыре года, почти наверняка означает конец любительской карьеры. Таким образом самая бескомпромиссная, фантастически красивая и одновременно драматичная дуэль двух выдающихся фигуристов была завершена…

Года два спустя после Олимпийских игр в Солт-Лейк-Сити в редакции «Спорт-Экспресса» появилась странная женщина. Плотная, коренастая, в богатой шубе то ли из чернобурки, то ли из песца, в крупных роговых очках, она прошествовала к моему столу и торжественно представилась:

– Я – пиар-директор Евгения Плющенко.

Не помню даже, договаривались ли мы об этой встрече. В памяти осталось мимолетное ощущение внутренней настороженности и традиционная в таких случаях для журналиста мысль: «Что такого я могла написать, чтобы вызвать у человека желание прийти в редакцию?»

Разговор, впрочем, начался миролюбиво.

– О Жене очень мало пишут, – с места в карьер начала гостья. – Если и пишут, то начинают вытаскивать какие-то грязные сплетни. А он – гений. Поэтому наша с вами задача эту ситуацию исправить.

Тема показалась мне интересной. Отношения Плющенко с прессой в период его напряженной борьбы с Ягудиным трудно было считать приемлемыми. На пресс-конференции он всегда приходил вместе с тренером, отделывался штампованными и явно чужими фразами, а как только у журналистов возникал более сложный вопрос, нежели просьба описать свои чувства после победы, Мишин отбирал у ученика микрофон и брал инициативу на себя. К тому же после поражения в Солт-Лейк-Сити у тренера долго сохранялось настороженное отношение к журналистам вообще. В каждом вопросе он словно видел подвох, желание ущипнуть.

Первый относительно откровенный разговор случился у нас с Мишиным в конце 2003-го, когда Плющенко выиграл московский этап «Гран-при» и впервые публично признался на пресс-конференции, что ему иногда очень не хватает соперничества с Ягудиным. Той борьбы, которая шла много лет. До этого фигурист упорно твердил журналистам, что Ягудин для него – всего лишь один из многих. Хотя все понимали, что это – скорее защитная реакция психики. Нежелание признать, как глубока была на самом деле полученная в Солт-Лейк-Сити рана.

– Вы не были на показательных? Жаль. Женя удивил меня – катался куда лучше, чем готов сейчас, – искренне огорчился тренер, встретив меня в фойе гостиницы «Украина». – У нас с ним сейчас непростой период. В прошлом году – вы знаете – мы боролись с типично юношеским заболеванием – шляттером. Выяснилось, что зона роста большой берцовой кости у Плющенко не закрылась. Периодически от нагрузок возникало воспаление. Несмотря на то что выигрывать Женя начал уже давно – первый раз стал призером чемпионата мира в 1998-м – и катание показывал вполне взрослое, только сейчас у него сложился по-настоящему мужской тип мускулатуры. Изменилась конфигурация тела. И это пока создает дополнительные проблемы.

Узнав, что я жду его ученика, с которым все-таки договорилась об интервью благодаря довольно сильному нажиму на спортсмена его агента Ари Закаряна, Мишин вздохнул:

– Видите ли, в чем дело… Я сам постоянно учил Евгения по возможности избегать журналистов, не говорить с ними чересчур много. В этой позиции были как плюсы, так и минусы. У ряда ваших коллег он получил не самую хорошую прессу. С другой стороны, если бы в довольно юном возрасте Плющенко стал много рассказывать о себе, сейчас он был бы куда более опустошен. Возможно, именно мои советы позволили ему сохраниться как личности…