Еще больше меня зацепило другое высказывание некогда великого фигуриста:

– Пару лет назад мы получили предложение выступить в американском шоу, куда приглашают исключительно олимпийских чемпионов разных лет. Предложили десять тысяч долларов за выход. Когда я отказался, сумму тут же увеличили вдвое, посетовав, что остальные русские катаются за такие деньги с большим удовольствием. Я же ответил, что русские согласились бы кататься и за 500 долларов. Но мы, увы, не русские.

На мой вопрос:

– Вы действительно так считаете? – Протопопов ответил:

– Я просто знаю себе цену.

Еще одним воспоминанием о той встрече в моем блокноте осталась выдержка из чужой статьи:

Всю жизнь Людмила и Олег были сообщающимися сосудами, где один черпает все необходимое у другого, дополняя его чем-то своим. Поэтому делиться с посторонними, будь то ученики или коллеги по работе, им попросту нечем: все уходит на себя, для восстановления истраченного и создания нового. От этого – конфликты с товарищами по сборной или балету на льду, в которых они видели не более чем пришельцев в принадлежащем им, и только им, микрокосмосе парного фигурного катания…

Ровно через год после первой встречи мы пересеклись второй раз – на чемпионате Европы-1996 в Софии. Белоусова и Протопопов появились в болгарской столице чуть ли не раньше официальных участников. С этого момента все без исключения средства массовой информации начинали свои корреспонденции с сообщений о том, что после двадцатипятилетнего перерыва олимпийские чемпионы Людмила Белоусова и Олег Протопопов вновь выйдут на любительский лед.

На протяжении года фигуристы пару раз выступали в благотворительных шоу, но в Софии, куда организаторы пригласили Протопоповых (официально Людмила носит фамилию мужа) в качестве почетных гостей, слово «любительский» подчеркивалось особо: за год информация о намерениях пары выступить на Играх в Нагано стала общеизвестной и успела вызвать переполох в Международном союзе конькобежцев. Никогда не забуду квадратные от запоздалого удивления глаза вице-президента Союза Лоуренса Деми, когда ему изложили аргументы Протопопова: «А ведь в правилах действительно нет пункта, ограничивающего возраст фигуристов», – озадаченно пробормотал англичанин.

Тренировались Олег и Мила по ночам: дневной лед был отдан участникам, а поздно вечером начинались репетиции открытия.

И именно к ночи трибуны начинали активно заполняться зрителями.

Первое впечатление было сильным. Ни прыжков, ни поддержек, ни выбросов Белоусова и Протопопов не делали да, наверное, и не могли. Но со льда веяло какой-то особой магией абсолютного единства движений, жестов, чувств. Коньки скользили по льду без единого шороха. При этом меня не покидало чувство, что это катание не предназначено для зрителей: оно было слишком личным. Видимо, то же самое чувствовали трибуны, оцепеневшие в каком-то немом восхищении.

После тренировки я спустилась в раздевалку к Миле. Подождала, пока та снимет коньки («Мы катаемся в этих коньках очень много лет. Нам их шили еще в Москве, модель Олег разработал сам»), накинет на трико все ту же черную, видимо любимую, вязаную кофточку. Потом мы шли к автобусу, и Протопопов, как бы мимоходом подчеркнув, что после смерти Сергея Гринькова они с Милой остались единственными олимпийскими чемпионами в парном катании, кто продолжает кататься вместе, рассказывал, почему считает невозможным для себя приехать в когда-то родной Питер на празднование столетнего юбилея фигурного катания.

– Мы получили факс, подписанный мэром города Анатолием Собчаком, в котором сообщалось, что нас приглашают на юбилей. Соответственно, отправили ответный, где написали, что если нас приглашают в качестве участников показательных выступлений (из приглашения было не очень понятно, в качестве кого нас хотели бы видеть в Питере), то просим компенсировать тренировочные расходы. Для нас подобное выступление слишком серьезно, чтобы приезжать неподготовленными. В Швейцарии мы тренируемся на общественном катке в городском парке. Когда погода солнечная и морозная, швейцарцы уезжают за город кататься на лыжах и каток пустеет. В такие дни мы тренируемся более интенсивно, но тем не менее не можем кататься под свою музыку. А главное, должны постоянно приспосабливаться к очень маленькому пространству. Чтобы подготовить серьезную программу, надо арендовать лед. Это стоит сто пятьдесят пять швейцарских франков в час.

Ответ из Питера мы получили только через месяц, – продолжал Протопопов. – Сначала нам позвонил какой-то человек, а еще через неделю пришел факс, в котором говорилось: «Позвольте пригласить вас в Санкт-Петербург для участия в показательных выступлениях. Условия выступления – согласно предложенным по телефону нашим представителем». Возможно, со своей стороны организаторы считали такую форму отношений нормальной, но нам это показалось дикостью: в конце концов, мы понятия не имели, с кем разговаривали по телефону и какие условия конкретно имелись в виду. Кстати, вся переписка у нас с собой…

В Софию Белоусова и Протопопов приезжали по приглашению организаторов чемпионата. Их выступлению на церемонии открытия было отведено полторы минуты и чуть меньше половины катка (на остальной площади льда стояли участники праздничной массовки).

После я не раз жалела, что видела это. Протопопов вышел на лед в соломенного цвета парике (под софитами искусственные волосы казались рыжими), лицо было покрыто толстым слоем грима с нарисованным на нем румянцем, подведенными глазами и губами. Его партнерша была в коротеньком красном платьице («Мы до сих пор влезаем в костюмы, в которых катались в 1968 году»), с красным бантиком в волосах.

Контраст с ночными тренировками был разителен: там на льду были Мастера, для которых кататься было так же естественно, как дышать. Здесь – двое немолодых людей, отчаянно, но тщетно пытающихся скрыть свой возраст. Эти попытки – нелепые, а главное, абсолютно ненужные – напрочь заслоняли катание пары и заставляли вспомнить высказывание выдающегося русского хореографа Игоря Моисеева: «Танцевать можно и в тридцать лет, и в шестьдесят. Но в шестьдесят на это не надо смотреть…»

О разговоре на чемпионате мира в Лозанне в марте 1997-го мы договаривались заранее, по телефону. Несмотря на это, встреча получилась натянутой. Протопопов достал из папки небольшую вырезку из газеты «Спорт-Экспресс», где в моей статье говорилось о том, что выдающаяся в прошлом пара по-прежнему намерена выступить на Играх в Нагано, но что и в Международном союзе конькобежцев, и в Швейцарской федерации фигурного катания к этому относятся довольно неодобрительно. Информацию я получила от него самого, в телефонном разговоре, причем беседа была автоматически записана мной на пленку редакционного автоответчика.

– Это вы писали? – сухо осведомился Протопопов. – Я бы посоветовал вам проверять факты. Из вашего материала следует, что нас не очень-то и любят, а это не так. Вы пишете, что нас «забыли» пригласить на чемпионат. Это тоже не соответствует истине: мы приглашены как почетные гости и во время соревнований по парному катанию будем сидеть вон там. – Протопопов указал на противоположную журналистской трибуну, где в три ряда располагались сиденья с высокими спинками.

На мою попытку возразить («Вы же сами мне говорили…») Протопопов отрезал:

– Значит, вы просто меня неправильно поняли.

Продолжать спор я не стала. Хотя уже знала, что Протопоповы аккредитованы на чемпионате «по знакомству», в качестве помощников российского комментатора, и живут в самой дешевой из гостиниц, за которую платят сами.

Во время финала в парном катании они по-прежнему сидели на трибуне прессы.

В разговоре у Протопопова появилась привычка расправлять плечи и слегка вскидывать подбородок, перед тем как ответить на вопрос. А может быть, я просто не замечала этого раньше.