- А как тут служится, какая у вас часть?
- Не спеши, все увидишь, еще успеет надоесть сто раз. О, кажется, Папа Камский идет с кем-то.
К машине действительно подходил старший прапорщик в кампании с мичманом. Они залезли в салон, и прапорщик, кивнув в сторону Шурика, весело сказал мичману:
- Вот, еще бойца себе взял.
- Хорош.
Прапорщик повернулся к детине за рулем:
- Остап, ну-ка достань нам там.
Остап пошарил за водительским сиденьем и извлек оттуда початую бутылку коньяку и эмалированную кружку. Сказать, что Шурик не удивился - нельзя. Но воспринял он это настолько меланхолично и невозмутимо, что можно было предположить, что большую часть своей жизни он провел в УАЗиках, в которых прапорщики распивают коньяк с мичманами.
Прапорщик налил коньяк в кружку и протянул ее мичману, тот крякнул от предвкушаемого удовольствия, выпил все единым махом, крякнул теперь уже с удовлетворенной и одобрительной интонацией и вернул кружку прапорщику. Из внутреннего кармана своей тужурки он ловко извлек флакон одеколона "Красный мак" налил его в ладонь и привычным умелым движением ополоснул свое обветренное лицо. Прапорщик тем временем налил себе и выпил без всякого выражения, неартистично. От протянутого ему одеколона он наотрез отказался.
- Баловство это, - сказал он мичману, - меня никто нюхать не будет.
- Ну ладно, Александрыч, пока, - мичман потряс ладонь прапорщика и выскочил из Уазика. - Я побежал.
- Давай, бывай, - прапорщик махнул ему рукой и повернулся к Шурику, - Ну, а ты как, сынок, себя чувствуешь?
Шурик кивнул:
- Все в порядке.
- Вот и хорошо, - кивнул в ответ прапорщик, - ты, сынок, не расстраивайся, служба у нас в части хорошая, вон посмотри, какую себе рожу Остап отъел на казенных харчах. И у тебя все будет в норме.
Шурик решил, что сейчас вполне подходящий момент, чтобы задать вопрос о том в каком же роду войск придется ему служить в этой войсковой части, и он незамедлительно воплотил это свое решение в жизнь.
- В каких войсках? - переспросил прапорщик, - Ты сынок будешь служить не войсках, а на Кроне - Комендантской роте особого назначения.
УАЗик тем временем уже давно мчался по залитым утренним солнцем осенним улицам Хабаровска.
***
Каптерка этой самой роты особого назначения находилась в подвале одной из казарм батальона охраны штаба округа едва ли не в центре Хабаровска. Шурика там обмундировали с ног до головы в оказавшееся коротковатым обмундирование и каптер, упитанный здоровяк подстать самому Шурику, неторопливо объяснил ему, как пришить погоны и петлицы. Пока Шурик пришивал их, в каптерку снова вошел уже знакомый прапорщик и ввел за собой еще одного новобранца, паренька атлетического телосложения с необычайно толстой шеей и абсолютно не вязавшимися со всей остальной его ломовой внешностью кроткими голубыми заспанными глазами.
Прапорщик присел на стул, сдернул с головы фуражку, и, глядя на Шурика, настороженно сидевшего на лавке, одобрительно заметил:
- Вот уже обшиваешься, еще немного - и совсем на солдата будешь похож, - он мотнул головой в сторону вновь прибывшего паренька, - а я вот товарища тебе привез. Из Латвии прибыл хлопчик. Давай-ка поскорее их обоих обмундировывай - и в батальон, - эти слова уже предназначались каптерщику, - до обеда чтобы уже они были оба там.
- Будут, - равнодушно кивнул каптерщик, - если только вот на бойца, на этого, новенького, форму найдем, а то и этому, то вот еле-еле наскребли по росту кое-как.
- А ты найди, - при этих словах прапорщик уставился на каптерщика длинным немигающим взглядом. - Постарайся, и найди. Но чтобы к обеду оба эти бойца стояли в строю. А не то, - добавил он спокойно, - я тебя за яйца повешу.
Каптерщик пожал плечами, всем своим равнодушным видом выражая привычность к подобному обращению.
Прапорщик встал, и вышел.
- Ну, придется вам ускоряться, - констатировал факт каптерщик, - Сами слышали, что Папа Камский сказал. Он потрепаться, конечно, любит, но потом крови попьет вволю, если что не по нему сделаешь. А мне это ни в какое место не надо, так что давайте энергичней. Ты давай заканчивай поскорее, ну а ты - пошли со мной.
Он увел с собой новенького, а Шурик подшил подворотничок и, надев шапку, по полной форме подошел к зеркалу. Он увидел свое отражение и слабо утешился. Нет, армейская форма ему никогда не нравилась и он был всегда на сто процентов уверен в том, что в душе он человек глубоко не военный. Просто по совету старшего брата, человека в армии уже бывавшего, Шурик перед отправкой надел на себя фуфайку и виды видавшие штанцы, которые, не выдержав, тягот и лишений воинских перевозок порвались еще в аэропорту Ленинграда. После этого Шурик ощущал любое дуновение ветерка, так как с той поры ходил буквально с голым задом. Прохладный осенний ветерок хозяйничал в стареньких трусах, и оттого осень воспринималась очень близко. В довершение всего яички мерзли, что также не способствовало поднятию настроения. Перед отъездом брат предупредил:
- Надень на себя одежку подряхлее. Во первых: - не жалко будет выбросить.
Все россказни о том, что одежду можно будет отправить домой - это вранье; а во вторых - будешь одет хорошо - тебя могут раздеть, и поедешь ты без штанов, да еще и по роже нахватаешь.
Шурик в точности выполнил наказ брата, и понадевал на себя таких лохмотьев, что уже через несколько часов пребывания в них, у него закрепилось устойчивое желание как можно скорее скинуть эти позорные одежды. В этом жалком одеянии он чувствовал себя настолько дискомфортно, что случившаяся замена этого тряпья на военную форму его просто радовала. В паху не сквозило, форма сидела удобно, предметов одежды было совсем немного, так что впервые за все время, проведенное вне дома, Шурик почувствовал что-то вроде удовлетворения и как-то расслабился. Сразу захотелось спать, ведь с этим перелетом из Ленинграда в Хабаровск ночь пропала куда-то вовсе. Улетали - был еще день, прилетели - по идее вечером, а здесь уже утро. Семь часов разницы давали знать, и Шурик присел на скамью, опустил голову на грудь и уснул.
Щелкнула отпираемая дверь, и Шурик распрямился, прогоняя остатки сна. Вернулись каптерщик с новеньким солдатом, тот уже был одет в форму, но без погон и петлиц, сапоги не налезали на его полные икры и поэтому были приспущены гармонью вниз, как у деревенского щеголя.
- Давай, давай, э-нер-гич-ней! - подгонял их каптерщик, пока новенький с крутой фамилией Штраух, пришивал к "п/ш" погоны и петлицы. По ходу дела каптерщик давал короткие, но, как оказалось, нужные советы как пришивать воротничок, какие хитрости есть при пришивании погон и петлиц, как нужно мыть шею, как затягивать ремень и многое другое. Запоминалось все это легко и Шурик успел удивиться тому, что не знал этого раньше.
Уже через час каптерщик привел их в расположение новобранцев, где им предстояло впервые познакомиться с обычаями армейской жизни. Там было полно таких же, как они пацанов, но все носили красные погоны, а у Шурика и его напарника погоны были черными. Среди краснопогонников было еще пятеро в черных погонах отличавшихся еще и весьма высоким ростом и внушительной комплекцией. Позднее выяснилось, что старшина роты специально подбирал таких здоровых ребят. Благодаря этой Папиной прихоти Шурик оказался по росту третьим с конца в своем взводе молодого пополнения с черными погонами.
Знакомятся в армии легко. Оказалось, что среди чернопогонных здоровяков есть почти земляки - Серега Ионов из Питера, Валера Мишин из Иванова. Серега вдобавок ко всему еще был и после института, так что было с кем поговорить и поделиться студенческими рассказами. Да и Валера был уже после техникума, так что и с ним было интересно разговаривать, плюс ко всему Шурик, обладающий даром художественного рисования, нарисовал и того и другого для вложений портретов в письма и отправки домой, чем заслужил с их стороны хорошее и уважительное отношение. Слава о Шурике как о "художнике" быстро пересекла границы их тесного круга и к вечеру к Шурику уже записалась очередь на то, чтобы быть нарисованными.
