– Ну хорошо, идем.

Когда они делали первые неуверенные шаги по неровному льду, он огляделся и заметил зеленую парку и узкие джинсы Джулии далеко справа. Она уже отыскала мальчика, с которым и приехала встретиться. Он знал, что она терпит эти прогулки только из-за мальчика, хотя Теду было неизвестно его имя и даже неизвестно, был ли мальчик один и тот же каждую неделю, однако подозревал, что нет. Он никогда не спрашивал об этом, точно так же как избегал думать о грудях, выросших внезапно, словно вигвамы по весне, о картонных коробочках из-под тампонов, которые замечал среди мусора. Теперь они находились в стороне от всех, двигаясь потихоньку, чтобы не потерять равновесия. Он вел Эйли вокруг озера медленно, с остановками, держась в нескольких шагах от края озера, где она чувствовала себя в полной безопасности.

– У тебя хорошо получается, – сказал он ей, и она улыбнулась, довольная, что угодила ему. – Мне кажется, тебе надо попробовать самой.

– По-моему, я еще не готова.

– Ну давай, Эйли, попробуй.

Он отпустил ее руку, прежде чем она успела возразить, и отъехал от нее, морозный воздух наполнил его легкие, он глубоко вдыхал его и лишь один раз оглянулся убедиться, что она не упала. Он объехал пару, которая скользила, держась скрещенными перед собой руками, с нервным смехом подстраиваясь друг к другу, застенчиво и неловко. Один вид взрослых людей, пришедших на свидание, наводил на него тоску, особенно при свете дня, и он взрезал коньками лед, спеша прочь от них. Оглянувшись, он увидел, как Эйли вскарабкалась на берег и остановилась, следя за ним, дожидаясь его. Он выписал на льду восьмерку. Совершая последний виток, он заметил, как Джулия отделилась от мальчика и приблизилась слишком близко к середине, где лед был менее прочным, и ее коньки погружались в него на четверть дюйма. Он только было направился в ее сторону, как ее догнал мальчик, называя ее по имени со страхом, восхищением и восторгом. Она отошла от опасного места на несколько шагов, смеясь над его малодушием. Тед быстро пробежался туда-сюда пару раз и поехал обратно.

На самом деле он находил эти вылазки на озеро скучным занятием и коньки купил только потому, что не мог придумать, чем бы им заняться по воскресеньям. Джулия, конечно, была права. Первоначально это была идея Энн, она появилась, когда он проводил слишком много времени вдали от них. Дни Семьи – так она их называла, улыбаясь с надеждой, настойчиво и неотвратимо.

Теперь он вспомнил первые воскресенья после суда. Он забрал девочек из дома Сэнди через два дня после вынесения приговора, явившись туда в восемь часов утра и застав Эйли уже возле дверей, в одиночестве, с аккуратно упакованным чемоданом и школьным ранцем с учебниками на плече, вся ее фигура выражала ожидание и облегчение. Он поцеловал ее гладкую щеку.

– Похоже, ты не заставишь мужчину ждать, – поддразнил он ее. Она улыбнулась ему и взяла его за руку.

– Где Джулия? – спросил он ее.

Эйли указала в сторону гостиной.

Тед подошел и, заглянув, заметил в темноте Джулию, сидевшую, положив ноги на кофейный столик, скрестив руки на груди.

– Ты готова? – спросил он.

Она не ответила.

– Джулия!

– Я не поеду.

Тед стоял на пороге и смотрел на нее.

– Боюсь, что поедешь.

– Сэнди сказала, я могу остаться у нее.

– Это не Сэнди решать.

Джулия смотрела мимо Теда на Сэнди, которая подошла и встала позади него, прислонившись к косяку, держа в руке чемодан Джулии.

– Извини, детка, – сказала она.

Тед не обратил на нее внимания, не сводя твердого взгляда с дочери.

– Идем, сокровище. Все будет хорошо, вот увидишь.

Джулия пнула столик, и два журнала свалились на пол.

– Ну же, – настаивал он, и что-то в его голосе заставило ее встать – с презрительной усмешкой, закусив губу, но тем не менее встать и пойти вслед за ним.

Сэнди отдала ей чемодан, когда она проходила мимо.

– Джулия, – шепнула она, но если Джулия и расслышала, то не отозвалась.

Джулия поволокла чемодан к входной двери, которую придерживала Эйли, и обе вышли, а Сэнди молча смотрела им вслед, подавленная собственным бессилием. Девочки как раз сходили со ступенек, Сэнди удержала Теда за руку.

– Я буду следить за тобой, – сказала она.

– Я думаю, было бы лучше, если бы ты какое-то время не виделась с ними, – спокойно ответил он и повез дочерей к себе в Ройалтон Оукс.

В тот первый вечер он разобрал диван, на котором Эйли и Джулия всегда спали рядышком, когда приходили к нему в гости, и взбил им подушки.

– Я с ней спать не буду, – заявила Джулия, выходя из ванной.

– Почему?

Она посмотрела на него с высоты своего подросткового максимализма, полного и невозмутимого.

– Потому что я с лгунами не сплю.

Эйли со стаканом молока в руке стояла рядом и не произносила ни слова.

– Все позади, Джулия, – тихо сказал Тед. – Давай просто оставим это.

– Ты можешь считать, что победил, – прошипела Джулия, – но мы оба знаем, что она не видела, что случилось.

Тед долго не отвечал.

– Можешь лечь на постели или на полу, мне все равно, – он повернулся, собираясь выйти из комнаты.

– Куда ты идешь? – бросила она ему вслед. – К одной из своих подружек?

Он засунул руки глубоко в карманы и долго и пристально смотрел на нее.

– Я сожалею о том, что ты видела, – сказал он. – Я сожалею о том, что случилось. Я совершил ошибку. Но лишь одно имеет значение – я любил твою маму, Джулия. – Он все смотрел на нее, словно ожидая увидеть, как его слова дойдут до нее, проникнут в сознание. Когда она, нахмурясь, опустила глаза, он повернулся и неторопливо вышел из комнаты.

Джулия взяла подушку и спала, как и все последующие ночи, на полу, застеленном серым ковровым покрытием, просыпаясь с отпечатком его узора на щеке. Постепенно изначальная ярость ее гнева на предательство Эйли притупилась и улеглась, и осталось лишь испепеляющее презрение к младшей сестре, а иногда жалость, потому что веселая беспечность Эйли сменилась неуверенностью, заставлявшей ее постоянно оглядываться через плечо, просыпаться ночью. Тем не менее Джулия не делала никаких попыток успокоить Эйли, когда слышала, как та хнычет во сне в нескольких шагах от нее, одна в двуспальной кровати. Они никогда не говорили о показаниях Эйли; не было никаких обвинений и объяснений, никаких признаний. Эйли, больше всего желавшая вычеркнуть все, кроме настоящего, с надеждой приступала к Джулии с робкими предложениями поделиться сандвичем, освободить место у телевизора, с просьбами помочь с уроками, но, натыкаясь лишь на каменное молчание, отходила, тихонько ожидая, когда Джулия наконец простит ее, и довольствуясь Тедом. Воскресенья были днями мрачными, их проводили в торговом центре или в кино, где общение сводилось бы к минимуму. Через два месяца они сняли дом у семьи профессора, уехавшего на год в отпуск в Лондон. Джулия пролила пузырек черных чернил на их марокканский ковер и отказалась отчищать его. Пятно так и осталось нетронутым посередине гостиной, где они никогда не собирались все вместе одновременно.

Как только началось строительство, Тед стал регулярно по воскресеньям водить девочек посмотреть, как возводится дом на Кендл-хилл, бетонный фундамент, каркас и наконец крыша, окна неделя за неделей вырастали у них на глазах. Джулия обычно держалась на расстоянии от стройки, раздраженная и испуганная ее неизбежностью, а Эйли, ухватив Теда за руку, говорила о цвете краски.

Тед оглянулся на берег и увидел, как Эйли, сидя на скамье в одиночестве, распускает шнурки на ботинках с коньками и надевает обувь. Она сидела, сложив руки, глядя, как другие катаются на озере. Это Эйли первая распаковала свои вещи, первая вышла из своей комнаты; Эйли садилась ужинать ровно в шесть тридцать и настойчиво звала Теда и Джулию к столу; это Эйли вспомнила в унылый День благодарения, что они не сделали рога изобилия, который каждый год мастерила Энн, с высыпавшимися оттуда орехами, фруктами и сушеными абрикосами, и отказывалась есть до тех пор, пока они не соорудили сносную замену ему.