– Ушам своим не верю! «Русские горки» – это забава, Энн. А здесь я ничего забавного не вижу. А как же все, о чем ты мне говорила всего несколько месяцев назад, о том, как ты устала от ссор? Или как он никогда не слушает тебя? Черт побери, а как же все те ночи, когда ты даже не знала, где он? Как ты можешь просто забыть обо всем этом?

– Я не забываю. Но ты всегда все видишь в таких резких тонах, Сэнди, черное и белое, добро и зло, а брак – не всегда чистая штука.

– Кто же заставлял тебя копаться в грязи?

– Мы разговаривали. Мне кажется, он изменился. Мы оба изменились. Может быть, научились не ждать слишком много друг от друга.

– Ты уверена, что сделала правильные выводы?

Энн посмотрела на Сэнди, непоколебимую, твердую. Ей никогда не понять, что за дом Энн обрела, тот дом, который она потеряла, никогда не понять, как контуры любви могут размываться, расползаться, и больше невозможно различить, где она начинается и кончается.

– Не похоже, чтобы он просто болтал. Он любит детей. И он им все еще нужен. Они тяжело переносят все это, особенно Джулия. Он говорит, что любит меня.

– Ты слишком доверчива.

– Ты слишком цинична.

Знакомые слова, такие старые, что они едва прислушивались к ним.

– Ты просто не понимаешь, что значит иметь такое прошлое, – добавила Энн. Она улыбнулась. – Слушай, я ведь только сказала, что думаю об этом. В конце концов, тут есть еще проблема с грейпфрутом.

– Проблема с грейпфрутом?

Энн рассмеялась.

– Тед каждый вечер съедал грейпфрут целиком. Просто разрезал его, как апельсин, и – не знаю уж, что именно он делал, только это было сплошное чавканье и причмокивание. – Она замолчала и продемонстрировала, громко пустив слюни. – Меня просто выворачивало. Дошло до того, что я думала об этом грейпфруте весь вечер, прямо содрогалась при мысли о нем, а потом, когда видела, что это начинается, мне приходилось выходить из комнаты. Тед и его проклятые грейпфруты. Я воображала себе, как он давится одним из них и умирает. Или как я забиваю его до потери сознания целой сумкой грейпфрутов. Я до сих пор не уверена, могу ли вынести это. И вот пока я не решила проблему грейпфрута, мое семейное положение не определено.

Они смеялись, когда услышали, как подъехала машина, дверь открылась и захлопнулась, и Тед, Джулия и Эйли вошли в дом. Энн поспешила из кухни им навстречу, обняла Джулию и Эйли, впитывая приметы внешнего мира, приставшие к ним, дым, пропитавший их волосы, прилипшую сосновую хвою и следы грязи, а в это время Сэнди и Тед, опиравшийся на ружье, которое он поставил на пол прикладом вниз, с подозрением разглядывали друг друга.

– Я понимаю, что вам всем безумно хотелось бы, чтобы я осталась и поучаствовала в этом умилительном воссоединении, – сказала Сэнди, – но мне пора спасать моего трудолюбивого друга, пока он не окостенел за подсчетами в своем магазине. Энн, хочешь завтра пообедать?

Она все еще трогала их волосы, лица.

– Конечно, – рассеянно ответила она. – Я позвоню тебе на работу.

– Договорились. Пока, девочки.

Джулия и Эйли выпрямились.

– Пока, – улыбаясь, ответила Эйли.

Сэнди ушла, не обменявшись с Тедом ни единым словом.

– Что она здесь делала? – спросил Тед.

– Она моя сестра. Ну и как прошел уик-энд, девочки?

– Мы видели олениху, – заторопилась Эйли, – но не стали стрелять в нее. Вчера вечером я съела два хот-дога.

– Два? Это потрясающе. А ты, Джулия? Ты хорошо отдохнула?

– Этой ворчунье понравилось больше, чем она хочет признать.

Энн повернулась к Теду, приглядываясь, изучая его глаза, его голос, принюхиваясь. Она скрестила руки на груди. Тед шевельнулся, взял ружье за ствол и чуть сдвинул его вперед для большей устойчивости.

– Кстати, – продолжал он, раздраженный тем, что она все время принюхивается, – я собираюсь оставить ружье здесь на хранение.

– Черт возьми, Тед, ты же знаешь, я не хочу иметь в своем доме эту штуку.

– Расслабься.

Она нахмурилась, и, заметив это, заметив этот мяч, показавшийся на горизонте, он отступил.

– Я говорил тебе, ты слишком много тревожишься.

– Ты вернулся в ударе.

Он не отреагировал.

– Мы скучали без тебя, правда, девочки?

Она повернулась к Джулии и Эйли.

– Что ж, я рада, что вам было весело.

– Может быть, в следующий раз ты поедешь с нами. – Тед посмотрел на Энн и решил не развивать эту тему. – Как ты провела выходные?

– Прекрасно.

– Что делала?

– Работала, ты забыл?

– Разумеется. Кто-нибудь умер у тебя?

– Видишь ли, некоторые люди считают, что я занимаюсь важным делом. Кое-кто даже по-настоящему уважает меня за это.

– Я уважаю тебя.

– Замечательно.

– Разве я когда-нибудь был против твоего возвращения на работу?

Она вдруг ощутила страшную усталость.

– Давай оставим это, Тед. – Все же та ночь ничего не значила, просто осколок прошлого.

Тед увидел опустошенность и безнадежность в ее взгляде, своих самых непримиримых врагов, с которыми невозможно договориться, в страхе и отчаянии он обшаривал взглядом комнату, пока не наткнулся на розы.

– Красивые цветы. Откуда они у тебя?

– Купила.

– Ты купила себе розы?

– Что тут такого?

– Ничего. Просто не могу припомнить, чтобы раньше ты сама себе покупала розы, вот и все.

– Ты все время твердишь, что каждый может измениться. Разве это не относится ко мне?

Тед пожал плечами, его губы искривились язвительной ухмылкой, вызывая в ней раздражение.

– Если уж тебе необходимо знать, – колко добавила она, – мне подарил их мужчина.

– Кто?

– Нил Фредриксон.

– Кто этот чертов Нил Фредриксон?

– Заведующий нейрохирургией.

– Браво. Долго ли это продолжается?

– Я совсем не уверена, что это твое дело. – Она проверяла его, проверяла себя, только начиная проявлять неповиновение, еще не зная, на что способна и к чему это приведет, и поэтому с непривычки зашла дальше, чем собиралась.

Эйли стояла возле тахты, еще не сняв куртки, смотрела на них, слушала. Они больше не замечали, что она здесь, больше не замечали никого, кроме самих себя, даже не обратили внимания, когда она прошла прямо мимо них, под самым носом у них, прочь от них, испугавшись их, устав от них, удалилась от них на кухню, открыла холодильник и застыла в холодном белом свете совершенно неподвижно.

Джулия отметила для себя, как Эйли вышла, но осталась на месте, хотя она тоже понимала, что больше не существует в этом их мире. Руки Энн все так же напряженно скрещены на груди, а Теда заносило все больше, он размахивал руками, стиснув в правой девятифунтовый винчестер, словно былинку.

– Черт возми! – орал Тед. – Вот именно, это мое дело.

– Я теперь свободна, помнишь? – каждое слово слетало быстрее, быстрее, легче, чем предыдущее, кольцо из слов, все новые, резкие, опьяняющие. – Разве ты не этого добивался?

– Ты прекрасно знаешь, чего я добивался, вовсе не этого.

– Я могу делать все, что захочу, – напомнила Энн.

– Вот как? Прежде всего, я не думаю, что твои похождения пойдут на пользу нашим дочерям.

– Похождения? Я ужинаю с приятным человеком впервые с тех пор, как ты ушел, и это называется похождениями?

Тед кивнул.

– Ты поступаешь так, просто чтобы заставить меня ревновать. Ладно. Это я могу принять.

– О Боже, да почему все непременно должно иметь отношение к тебе? Неужели ничего из того, что я делаю, не может быть только моим?

– Кто у тебя еще есть? – потребовал он.

– Не валяй дурака. Никого. Никого нет. – Она запнулась, понизила голос. – Может, перестанем? В чем дело? Мы же собирались больше этим не заниматься, помнишь? Ты только послушай нас. – Она тряхнула головой.

– Я задал тебе вопрос, – настаивал он, уже не слыша ее. Она видела его таким прежде бессчетное количество раз, когда, что бы она ни говорила, ничто не могло подействовать. – Кто у тебя еще есть?