Риэрдон сделал паузу. Некоторые присяжные вновь обернулись, чтобы посмотреть на реакцию Теда, но его глаза были опущены, в них было невозможно прочесть ничего.

– Доктор Пелойт, согласуется ли это с положением ружья при выстреле на уровне плеча?

– Да.

– Итак, вы делаете заключение, что ружье стреляло не снизу, как это было бы, скажем, в случае, если бы кто-то схватил за руку человека, держащего ружье?

– Да. Пуля была выпущена на уровне плеча.

– Благодарю вас, доктор Пелойт. У меня нет других вопросов.

Фиск подошел к свидетельскому месту.

– Доктор Пелойт, находились ли вы в доме 374 по Сикамор-стрит вечером 22 октября?

– Нет.

– В таком случае вы реально не присутствовали при происходивших там событиях?

– Нет, – уголки губ доктора Пелойта презрительно поползли вниз.

– Можете ли вы, исходя из результатов вашего обследования, утверждать, был ли выстрел произведен случайно или намеренно?

– Нет, – признался доктор Пелойт.

– У меня больше нет вопросов.

Джон Норвуд стоял перед стойкой у себя в спортивном магазине, изумленно таращась на Сэнди.

– Я заеду за ними в четыре, – сказала она.

– Но…

Она повернулась и решительно проскочила сквозь тяжелую стеклянную дверь, прежде чем он успел запротестовать.

Джон смотрел ей вслед, пока она не скрылась, затем наконец обратил взгляд на Джулию и Эйли, которые стояли рядом и явно испытывали такую же неловкость, как он.

– Ну что ж, – пробормотал он. Джулия скрестила руки на груди, а Эйли выжидающе улыбалась ему. – Посмотрим.

– Сэнди сказала, мы можем поработать здесь, – с надеждой предложила Эйли.

– О, она так сказала?

Эйли кивнула.

– Может, ему наша помощь вовсе и не нужна, – возразила Джулия.

Джон нахмурился.

– Конечно, мне нужна ваша помощь. Пойдемте глянем, что у нас есть.

Он привел их на склад.

– Ну вот, давайте начнем с этого.

Он начал показывать им, как складывать коробки со спортивной обувью по размерам и фасонам, наблюдая, как они брались за картонки, легко укладывавшиеся в его огромную ладонь, обеими руками с такими короткими, чистыми, полупрозрачными ноготками.

– Я бы могла здесь работать каждый день, – предложила Эйли, проходя мимо него.

– А как же школа?

– Мне здесь больше нравится.

Джон улыбнулся.

– Я думаю, тебе придется некоторое время довольствоваться выходными. Ну скажем, ближайшие лет десять. Мне нужно идти в магазин. А вы, девочки, пока разложите на столе все баскетбольные туфли, хорошо? Справитесь?

Джулия и Эйли кивнули.

Он понаблюдал за ними еще минуту, удерживая стремление выровнять коробки, начинавшие скапливаться у их ног, а потом отправился в торговый зал разбираться с покупателем, пытавшимся вернуть явно поношенную спортивную куртку нежно-голубого цвета. Весь перед был заляпан пятнами от горчицы, но молодой человек громко уверял, что она был куплена в таком виде. Кассир, один из студентов, которых Джон брал на работу на выходные и летние каникулы, беспомощно смотрел на Джона.

До Джулии и Эйли доносились лишь отзвуки последующего спора, они продолжали разглядывать этикетки на каждой коробке и соответственно раскладывать их по штабелям.

– Как ты думаешь, мы всегда будем жить с Сэнди? – спросила Эйли, подавая Джулии коробку, которую нужно было поставить на полку, куда она не могла дотянуться.

– Не знаю.

– Я скучаю по папе.

– А я нет.

– Ни капельки?

– Нет.

– Но если бы была возможность…

– Какая возможность?

– Я не хочу, чтобы его сажали в тюрьму.

Джулия уставилась на нее.

– Я его ненавижу. Хоть бы он не был нашим отцом. Я ни за что не хочу больше видеть его.

Эйли повернулась к сестре спиной, наматывая и наматывая шнурок от кроссовки на указательный палец, так что тот покраснел.

Джон, стоявший в коридоре, наблюдая за ними, разглядывая их, повернулся и медленно удалился.

На этот раз, когда Джулия увидела, что Питер Горрик идет по дорожке к школе в три часа дня – легкая поступь, мешковатые брюки цвета хаки, кроссовки «Рибок», – она не удивилась. Однако она почувствовала, как при его приближении щеки ее запылали, – несмотря на свои усилия и тренировки, она еще не умела контролировать свою кровь, которая приливала к щекам, когда учитель вызывал ее отвечать, когда она слышала, как другие ученики, сидя спиной к ней, шепчут ее имя. Ей следовало бы научиться лучше справляться с этим, ведь она много с чем умела справиться. Она понадеялась, что он ничего не заметит.

– Привет, – с улыбкой сказал он.

– Привет.

– У твоей сестры внеклассные занятия по рисованию, верно?

Джулия кивнула. Он, как и она сама, собирал факты, сведения, и, как и она, не раскрывал их источники.

– Хочешь, сходим куда-нибудь, съедим по гамбургеру?

– Ладно.

Она села в его автомобиль, белый подержанный «Вольво», купленный три года назад. Он включил обогреватель, сквозь запыленные вентиляционные отверстия тепло хлынуло на переднее сиденье. Она никогда раньше не ездила на машине одна с мужчиной, только с отцом, хотя она не была полностью уверена, точно ли Питер Горрик мужчина во взрослом значении этого слова – мешковатые брюки, кривая ухмылка. Но все-таки это кое-что. Она сидела выпрямившись и старалась принять безразличный вид, а он в это время искал по радио современную музыку.

– «Плэттер Пусс» подойдет? – спросил он. Это кафе находилось в пяти милях от школы; там было меньше вероятности, что их увидят.

– Идет.

– Дети цепляются к тебе? – спросил он, когда они остановились на красный свет.

– Ерунда.

– Вся штука в том, чтобы не показывать виду, будто тебя это задевает. Если им кажется, что тебя ничем не проймешь, это их просто бесит.

– Я знаю.

Они немного проехали молча.

– На какой улице вы живете в Нью-Йорке? – спросила Джулия.

– На Шестьдесят первой восточной. – Он мельком подумал о большой бестолковой, доставшейся по наследству квартире, в которой вырос и которая скрывала тот факт, что капиталов в его семье не осталось. Он учился в близлежащей частной школе для мальчиков на стипендию. – А что?

– Просто интересно. – На прошлой неделе она взяла в библиотеке путеводитель по городу, внимательно изучила карты, водя по улицам и авеню указательным пальцем, размышляя, где он точно бывал, куда мог бы пойти.

Они припарковались на стоянке возле «Плэттер Пусс». Питер вышел из машины первым и пошел открывать дверцу для Джулии, но она уже стояла рядом. Ему все же удалось придержать перед ней стеклянную дверь ресторана и посмотреть, как она вошла. Она надеялась, что другие посетители заметили это.

Они уселись у окна, выходившего на стоянку, и Питер заказал для них обоих гамбургеры, кока-колу и один гарнир из жареной картошки на двоих.

– Ваша мама так и живет в Нью-Йорке? – спросила Джулия.

– Да.

– На Шестьдесят первой восточной?

– Да.

– А отец? – наседала она.

– Он переехал на север Калифорнии. В Сосалито. Живет на барже с медсестрой по имени Фиона. – Питер поправил пожелтевшую пластиковую подставку под тарелкой. Он смутно припоминал, что Фиона была зубным врачом и что после нее было, по крайней мере, еще три девушки. Хотя он и не задумывал заранее именно эту конкретную ложь, выдумки всегда легко и непроизвольно срывались у него с языка, часто изумляя даже его самого. Он не считал это качество ни талантом, ни недостатком, хотя сейчас впервые обнаружил, как оно могло бы пригодиться в его работе. – Твоя мама ведь тоже была медсестрой? – спросил он.

– Я же сказала, что не хочу разговаривать о моей маме.

Питер кивнул.

Официантка принесла заказ, и они начали есть. Джулия откусывала понемножку, жевала и глотала как можно тише, изящно притрагивалась к губам, чтобы убедиться, что на них не осталось никаких предательских крошек еды. Она тщательно следила за тем, чтобы брать картошку по очереди – один раз он, один раз она, – дожидаясь, пока он уберет пальцы.