Біографія Бѣлинскаго. Отецъ его.

Біографія его. В. Г. Бѣлинскій родился въ бѣдной семьѣ военнаго врача въ Свеаборгѣ. Тяжелы были первыя впечатлѣнія ребенка. Отецъ его, "неудачникъ въ жизни", былъ человѣкъ умный и, для своего времени, образованный, но озлобленный; онъ плохо жилъ со своею женою, мало заботился о семьѣ и не уживался съ людьми. Страсть къ вину совсѣмъ погубила его.

Мать.

Мать Бѣлинскаго тоже не отличалась уживчивостью и мягкостью, но она еще меньше могла имѣть вліянія на ребенка, чѣмъ отецъ, который всетаки импонировалъ ему своимъ умомъ, умѣніемъ критически относиться къ жизви и людямъ, знаніями и начитанностью.

Дѣтство Бѣлинскаго.

Одинокій, замкнутый въ себѣ росъ Бѣлинскій въ родной семьѣ, рано научившись относиться сознательно къ окружающей его жизни. Первоначальное образованіе получилъ онъ въ уѣздномъ училищѣ въ г. Чембарѣ (Пензенской губ.), гдѣ выдѣлился изъ среды товарищей своимъ развитіемъ и начитанностью. Въ семьѣ родной Бѣлинскій чувствовалъ себя тяжело: нищета, злоба, взаимные укоры и общее недовольство царили тамъ; ребенку приходилось выносить иногда даже незаслуженные побои отъ пьянаго отца; это возмущало его не по лѣтамъ развитое самолюбіе и отталкивало отъ семьи, гдѣ царилъ произволъ.

Литературныя вкусы Бѣлинскаго въ юности.

Продолжалъ онъ свое образованіе въ Пензенской гимназіи. Здѣсь онъ сблизился съ учителемъ естественной исторіи Поповымъ, который отнесся къ нему сердечно и давалъ ему книги изъ своей большой библіотеки. Гимназіи Бѣлинскій не кончилъ: бросилъ ее посѣщать и, оставивъ ее, онъ держалъ экзаменъ прямо въ университетъ. Уже въ это время ранней юности увлекся онъ романтизмомъ — Жуковскій, Марлинскій, Шиллеръ, Радклиффъ были его любимыми писателяии, — вмѣстѣ съ юными своими друзьями слѣдилъ онъ и на русской журналистикой: Полевой и Надеждинъ были тогда самыии популярными журналистами. Они особенно увлекали и юношу-Бѣлинскаго. Этотъ ранній періодъ своей сознательной жизни онъ самъ называлъ впослѣдствіи "бурвымъ періодомъ" ("Sturm und Drang"). Въ это время пробужденія критицизма и молодого задора онъ чувствовалъ себя большимъ либераломъ и безпощадно относился къ тогдашней русской дѣйствительности.

Бѣлинскій въ университетѣ Драма "Дмитрій Калининъ". Кружокъ Станкевича.

Въ 1824 году, выдержавъ экзаиенъ, Бѣлинскій поступилъ въ Moсковскій университетъ на словесный факультетъ. Здѣсь онъ увлекся только Надеждинымъ, который знакомилъ своихъ слушателей съ нѣмецкими философскими системами, особенно пропагандируя міросозерцаніе Шеллинга. Въ университетѣ Бѣлинскій пробылъ только три года, — онъ не ужился съ тяжелымъ режимомъ, которымъ обставлена была тогда жизнь «казеннокоштныхъ» студентовъ въ Московскомъ университетѣ; кромѣ того, запутался онъ въ одной студенческой исторіи и, наконецъ, провинился тѣмъ, что сочинилъ драму "Дмитрій Калининъ", которая представляетъ собой очень рѣзкій протестъ противъ крѣпостного права.[184] Драма, своимъ страстнымъ либерализмомъ, произвела на товарищей Бѣлинскаго сильное впечатлѣніе. Онъ имѣлъ наивность представить ее въ цензурный комитетъ, состоявшій тогда изъ профессоровъ университета. Когда открылось, что сочинитель драиы «казеннокоштный» студентъ Бѣлинскій, уже неоднократно навлекавшій на себя гнѣвъ ближайшаго начальства самостоятельностью своихъ мыслей и поведенія, онъ былъ исключенъ "за неаккуратное посѣщееіе лекцій" и "по ограниченности способностей". Ничего не далъ Бѣлинскому самъ университетъ, но зато тамъ Бѣлинскій сблизился съ кружкомъ Станкевича. Юноши-участники кружка чтеніемъ и бесѣдами усердно восполняли недостатки тогдашняго университетскаго образованія. Особенно увлекались они нѣмецкой философіей Шеллинга, потомъ Гегеля; изучали всемірныя литературы, разрабатывали вопросы эстетики и исторіи философіи. Бѣлинскій всей душой отдался этому кружковому самообразованію, и сразу выдѣлился въ обществѣ друзей своимъ умомъ, своей страствой жаждой знанія.

Бѣлинскій былъ сильно смущенъ своимъ изгнаніемъ изъ университета; онъ даже долго не рѣшался сообщить домой о своей неудачѣ. Крайняя нужда надвинулась на него: и вотъ недоучившійся студентъ, ради куска хлѣба, бѣгаетъ по грошовымъ урокамъ, берется за переводы бульварныхъ романовъ и пр.

Первые литературные опыты. Семейныя отношенія.

Сближеніе съ Надеждинымъ приводитъ его къ журналистикѣ; онъ дѣлается переводчикомъ съ французскаго въ журналахъ своего бывшаго профессора: "Телескопѣ" и "Молвѣ"; переводилъ онъ всякую мелочь, — краткія газетныя сообщенія, анекдотцы. Въ семьѣ дѣла шли все хуже и хуже, и Бѣлинскому приходилось постоянно вмѣшиваться въ жизнь родителей, заступаться за братьевъ, хлопотать объ ихъ судьбѣ. Его поддерживала только дружба съ Станкевичемъ и другими членами этого кружка, — людьми, "отборными по уму, образованности, талантамъ и благородству чувствъ", — какъ онъ характеризовалъ ихъ въ одномъ письмѣ.

Значеніе кружка Станкевича въ жизни Бѣлинскаго. Вліяніе нѣмецкой философіи на убѣжденія Бѣлинскаго.

Отъ нихъ позаимствовался Бѣлинскій своими знаніями нѣмецкой философіи, знаніемъ философскихъ теорій эстетики и исторіи. Мы видѣли уже, что всѣ эти теоріи и y Шеллинга, и y Гегеля отличались крайней отвлеченностью. Уѣровавъ въ нихъ, и Бѣлинскій, и его друзья стали мыслить отвлеченно, — отъ жизни русской они ушли въ идеальныя умозрительныя построенія, — и вотъ юношескій либерализмъ Бѣлинскаго, только что навлекшій ему большую непріятность, сталъ безслѣдно вывѣтриваться. Недавно еще Шиллеръ, благородный защитникъ правъ угнетеннаго человѣчества, былъ для него «богомъ», — теперь Бѣлинскій отвернулся отъ него съ тою рѣшительностью и безповоротностью, на которую былъ способенъ только онъ. Теперь онъ превозносилъ Пушкина, Гёте, Шекспира за то, что тѣ, якобы, стояли внѣ мелочей будничной жизни, что они съ олимпійскимъ величіемъ созерцали вѣчную красоту, и только ей одной служили въ своихъ міровыхъ созданіяхъ.

"Пуще всего оставь политику и бойся всякаго политическаго вліянія на свой образъ мысли! Люби добро, — и тогда ты будешь необходимо полезенъ своему отечеству, не думая и не стараясь быть ему полезнымъ", — писалъ въ одномъ письмѣ юноша Бѣлинскій, покоренный идеалами отвлеченнаго прекраснодушія. "Если бы каждый изъ индивидовъ, составляющихъ Россію, путемъ любви дошелъ до совершенства, — тогда Россія, безъ всякой политики, сдѣлалась бы счастливѣйшею страною въ мірѣ. Просвѣщевіе — вотъ путь ея къ счастью". Въ другомъ письмѣ онъ пишетъ, что политическія движенія французовъ для Россіи ненужны: каждый народъ имѣетъ свой смыслъ, свое значеніе, свой путь. Постепенность развитія — залогъ истиннаго прогресса: "правда, говоритъ онъ, мы еще не имѣемъ правъ, мы еще рабы, если угодно, но это оттого, что мы еще должны быть рабами. Россія еще — дитя, для котораго нужна нянька, въ груди которой билось бы сердце, полное любви къ своему питомцу, a въ рукѣ которой была бы лоза, готовая наказывaть за шалости. Дать Россіи, въ теперешнемъ ея состояніи, конституцію — значитъ погубить Россію". Онъ теперь оправдывалъ правительство, которое "не позволяетъ писать противъ крѣпостного права, а, между тѣмъ, исподволь освобождаетъ крестьянъ". Приводя другіе подобные факты, онъ восклицаетъ: "въ Россіи все идетъ къ лучшему". Онъ рекомендуетъ христіанскую любовь къ ближнему — какъ разумное основаніе общественной и государственной жизни. Онъ готовъ вѣрить, что эта "христіанская политика" есть особый удѣлъ русскаго народа: "быть апостолами просвѣщенія — вотъ наше значеніе!" говоритъ онъ. "Итакъ будемъ подражать апостоламъ Христа, которые не дѣлали заговоровъ и не основывали ни явныхъ, ни тайныхъ политическихъ обществъ, распространяя ученіе своего божественнаго Учителя. He суйся въ дѣла, которыя до тебя не касаются, но будь вѣренъ своему дѣлу, a твое дѣло — любовь къ истинѣ. Къ чорту политику, да здравствуетъ наука!.. Къ чорту французовъ!", которые занимаются политикой: "Германія — вотъ Іерусалимъ новѣйшаго человѣчества!" — съ такой страстностью впиталъ въ себя Бѣлинскій "умиротворяющія" идеи Шеллинга, особенно Гегеля.