Вышла замуж за Гениального Громовича и немного раздалась вширь.

Олежка тепло поздоровался, похвалил мой шейный платок и темные очки, и я уже было расслабилась, как вдруг он воскликнул:

– Ну, мать, ты и разжире-ела! Сидишь на диете из ватрушек и пончиков?

Я уныло улыбнулась, подавила рвущееся наружу: «Сам дурак!» В конце концов Олежка не был ни в чем виноват, сама напросилась. Осторожно уточнила:

– Значит, ты и правда считаешь, что я поправилась?

– Как будто бы ты сама не видишь, – фыркнул он. – Постой, ты что, меня для этого позвала?

Этот гад всегда был проницательным.

– В этом вся ты, – фыркнул Олежка, отправляя в рот горсть засахаренных фисташек. – Позвонить через столько лет не для того, чтобы узнать о моей жизни… А чтобы я подтвердил, что твоя задница похожа на духовую печь.

– Спасибо, – я призвала на помощь все запасы своего спокойствия. Пусть видит, что я больше не та истеричка, которая однажды в ответ на его очередной «комплимент» запустила в него фарфоровым блюдом. Кажется, у него до сих пор на переносице шрам. – Я рада, что ты совсем не изменился. Ладно, рассказывай. Читала, собираешься жениться.

– Вот еще, – самодовольно хмыкнул он. – Я пришел к выводу, что женщин надо держать в тонусе. Тогда они ведут себя как шелковые. Честно говоря, в данный момент я встречаюсь с тремя.

– Да ты что? И кто эти несчастные?

– Между прочим, они своей участью вполне довольны. Одна из них поет в группе, пока не очень известной. Другая учится в МГИМО, но я обратил на нее внимание, потому что она похожа на Шакиру. А у третьей ноги длиннее, чем у Адрианы Скленариковой. Представляешь, что это значит? Я сплю с девчонкой, у которой самые длинные ноги в мире!

Олег говорил что-то еще – я слушала рассеянно. Хвастовство всегда было его любимым жанром. А тут еще и комплекс брошенного мужчины сыграл свою роль. Это закон природы: брошенный любовник всегда негласно соперничает с бросившей и никогда не упустит возможности доказать последней, что та отвергла воистину лакомый кусок. Я отвернулась к окну. Куда катится этот мир? Олег не урод, не фрик, не сноб, не жлоб и даже, если не принимать во внимание его невероятную бестактность, не полный придурок. Но и не подарок судьбы. Он пишет с ошибками, не знает, где находится Гондурас, иногда уходит в запой, у него дряблое брюшко и завышенное самомнение. Но раз девушка с самыми длинными в мире ногами остановила свой выбор именно на нем… Раз эта девушка каждую ночь обнимает своими самыми длинными в мире ногами именно его бледноватый торс… Значит, Нинон права, и таким, как я, милым, но не ослепительно красивым, остроумным, но без оксфордского диплома, немного закомплексованным одиночкам придется опустить планку еще ниже… Ниже моего бывшего любовника Олега, который только что выразительной отрыжкой заявил всему ресторану о том, что его трапеза окончена?!

Моя подруга Нинон считает так: женщины, как яблочки на рынке. Есть неестественно гладкие, нарядные, с восковой пленкой, самые дорогие – это пафосные красотки с силиконовым тюнингом и ботоксом во лбу. Есть попроще, с ржаными веснушками и медовым запахом солнечного августа – это чаровницы middle-class с голодноватым блеском в подведенных карандашиком очах. Они вроде бы и свежи, и спелы, хоть в варенье, хоть в компот, хоть просто так с аппетитным хрустом впивайся зубами, но все же чувствуется в их плоти с подрумянившимся бочком еле слышное дыхание приближающейся осени. Есть унылые плоды тенистой северной дачки, крепкие, но с навязчивой кислинкой – это городские умницы, перфекционистки, активистки, слишком сильные, чтобы выйти замуж, но достаточно слабые, чтобы об этом иногда грустить. Есть перезревшие, поеденные червями, с лежалым коричневым бочком.

– Рано или поздно все там будем, – вздыхала порой Нинон. – Тебе ведь двадцать восемь?

– Двадцать девять, – отвечала я.

– Ну вот видишь… В двадцать девять лет почти невозможно оставаться первым сортом, если у тебя не бездонный кошелек. Особенно в Москве. Стрессы, знаешь ли, экология.

– А была ли я когда-нибудь первым сортом? – усмехнулась я. – От моей красоты никто ни разу в жизни в обморок не падал.

– Слабое утешение, – она даже не улыбнулась. – С таким настроем недолго вылететь и из middle-class. И что тогда?

Они были не похожи друг на друга, как ночь и день, но обе такие красавицы, что дух захватывало. Ближе к окну сидела брюнетка с длинными волосами, курчавившимися в тугие, почти негритянские кудельки. Наверное, кто-то из предков ее имел кожу цвета антрацита. Ее загар был неправдоподобно бронзовым – если бы не белая лямочка кожи, прорезавшая точеное плечо, можно было решить, что она мулатка. Притом глаза ее были желто-зелеными, как у кошки. Ее экзотическая красота притягивала взгляд, и девушка прекрасно об этом знала – ее жесты были до того изящны и филигранно поставлены внутренним режиссером, словно вся жизнь ее была нескончаемым аншлаговым спектаклем.

Вторая девушка была ее полной противоположностью. Бледнокожая, с невнятными пряничными веснушками, хаотично разбросанными по фарфоровому лицу, она выглядела так, словно никогда не видела солнечного света. Ее красота была не сочной, тропической, здоровой, как у подруги, а сдержанной, северной, анемичной, но все равно захватывающей дух. Главным ее богатством, несомненно, были волосы – тяжелые, гладкие, длинные, цвета спелой ржи.

По закону жанра брюнетка была одета в белое – роскошное платье, обтягивающее тонкую талию и спелую тяжелую грудь и пышными воланами спускающееся вдоль литых сильных бедер, блондинка – в черное – в микроскопический сарафан с перекрещивающимися на спине ремешками.

Вся кофейня зачарованно за ними наблюдала. Все позабыли и о бутербродах, томящихся на тарелках, и об остывающем горячем шоколаде, и о своих проблемах. Разве каждый день увидишь богинь, спустившихся в наш бренный мир из каких-то других, более совершенных, миров?

А сами красавицы никого не замечали, были увлечены друг другом, о чем-то весело болтали, их хрустальный смех взрывал полуденную тишину.

Мне показалось, что все вокруг вытягивают шеи, чтобы хоть краем уха услышать, о чем могут говорить эти идеальные создания. Однако повезло в этом смысле только мне – я занимала соседний стол и прекрасно все слышала.

А говорили они вот о чем.

– …Ни антицеллюлитный массаж не помогает, ни обертывания, ни эл-пи-джи, – сетовала брюнетка.

– А что такое эл-пи-джи? – живо интересовалась блондинка.

– Ну, это такой аппаратный массаж для похудания. Тебя одевают в специальный комбинезон, похожий на большие колготы… А потом массируют вакуумным аппаратом – в него засасывается жировая складочка, жутко больно.

– Меня массировали банками, – слегка понизив голос, поделилась блондинка. – Это пытка, я рыдала в голос! И потом все ноги были в синяках.

– Да ладно, нам еще грех жаловаться. Вот Люба сделала липосакцию, теперь вынуждена ходить в компрессионном белье, в такую-то жару!

– Боюсь, что и мне придется липосакцию делать, – жеманно вздохнула блондинка, ущипнув себя за тощую ляжку. – Я уж и не ем ничего, и в спортзал хожу через день, ничего не помогает.

– Да ты еще ладно, – подхватила брюнетка. – А вот я стесняюсь появляться на пляже. Мне так и кажется, что все начнут пальцами показывать на мой зад!

Блондинка коснулась унизанными кольцами пальчиками мочки уха и болезненно поморщилась.

– Может быть, зря я эту булавку поставила? Ведь специально ездила к бабке в Сибирь. Говорят, протыкают ухо золотой булавкой – и аппетит отшибает напрочь. Моя подруга, которая тоже такую носит, однажды в субботу опомнилась, что не ела со среды… Это звучало так заманчиво, что я решилась. Потеряла три дня и двести баксов, и ничего. Да еще и ухо саднит.

– А ты не пробовала пчел? – брюнетка подалась вперед. – В Подмосковье есть ушлый дедок, он этим промышляет. Многие мои знакомые к нему ездили, хвалят.