– Нин… Он немного напоминает примата…
– Дура, что ли? – окрысилась оскорбленная в лучших эстетических чувствах Нинон. – Это самый породистый самец из всех, что я встречала за последнюю неделю!
– Ну ладно, если ты настаиваешь. – Я нехотя поднялась и отряхнула прилипший к плавкам песок.
Втянула живот, напомнила себе самой, что я тоже не лыком шита и когда-то к моим ногам падали еще и не такие мужчины… Ну ладно, ладно, я не фамм-фаталь, а если в моем присутствии кто-то и падал, то только из-за перебора с крепкими напитками. Зато мой бывший муж – гарвардский стипендиат, который однажды на приеме в Нью-Йорке разговаривал с самой Умой Турман. Что мне стоит заинтересовать тривиального представителя пляжного пантеона.
Подкравшись к нему, я придала своей позе флер немного нарочитой сексуальности. Когда-то знакомый психолог сказал мне, что девяносто девять процентов мужчин теряют голову от самых банальных блядских замашек – выпяченная нижняя губа, взгляд исподлобья, крутой изгиб бедра, чулки в сеточку, красная помада, кружевное белье.
Я уже собиралась изобразить заинтересованность и спросить что-то о его огромном мокром парусе, безвольным крылом разложенном на траве. Но не успела. Божество само повернулось ко мне, и на его лице было написано, что плевать оно хотело и на мою красную помаду, и на волнующий изгиб моего бедра. Взглянув на меня безо всякого интереса, оно произнесло фразу, с которой и началось мое путешествие в мир диет с конечной остановкой «Анорексия, просьба освободить вагоны».
Пляжное Божество сказало:
– Я сейчас буду набивать парус. Отойди, толстожопенькая.
В ту секунду, кажется, рухнул мой мир.
Толстожопенькая.
Повернувшись к зеркалу задом и зачем-то слегка приподнявшись на цыпочки, я посмотрела на себя через плечо. Искаженная себялюбием фигура казалась гитарообразной, дженниферлопесовской такой. Узкие джинсы едва не трещали на спелых бедрах, и выглядело это весьма сексуально. Искренне собой любуясь, я возмущенно подумала: «Идиот какой-то!», и отправилась на кухню пить чай.
В последнее время я пристрастилась к сладкому. Примитивный способ латания выжженных депрессией дыр – три глазированных сырка со вкусом пирожного «Картошка» плюс пакет маковых сушек плюс большая шоколадка с изюмом и дроблеными орехами.
Меня можно было оправдать – много стрессов. Развод – это сплошная нервотрепка. Даже если он происходит по взаимному согласию. Даже если ты считаешь дни до момента, когда двое подвыпивших работяг в синих рабочих комбинезонах будут выносить из его квартиры тюки с твоими вещами. Даже если бывший муж надоел тебе хуже рекламы «Тайда». Даже если по ночам тебе уже полгода снился сосед из квартиры напротив.
Сказать – я развелась – легко. На самом деле эта эпопея длилась почти полгода. Мне звонили его родственники. Его мамаша, которая вообще в России не жила, бросила семью ради какого-то техасского магната и была такова, назвала меня пираньей. Шапочная Знакомая, когда-то нас друг другу представившая, приходила, чтобы проследить за упаковкой моих вещей – а вдруг чего лишнего прихвачу? Даже безупречный Громович – и тот пару раз умудрился напиться, а что взять с меня, бесхарактерной?
Я нашла успокоение в баночке с вареной сгущенкой. В коробочке зефира крем-брюле. В чизкейках от шеф-повара соседнего ресторана. В щедро посыпанных сыром макарончиках. В свиных котлетках из отдела замороженных продуктов. В молочных коктейлях, сладком чае, булочках с изюмом, мармеладных загогулинках, орешках кешью в белой глазури, блинчиках с ветчиной и грибами, глазированных сырках…
Я не замечала, как постепенно контуры моего тела теряют былую четкость. Я была вполне довольна своим зеркальным отражением. И даже наоборот – мне казалось, что выгляжу я на редкость хорошо, ведь когда полнеешь, увеличивается и грудь.
Кроме того, я никогда не была поклонницей эксгибиционизма – мои любимые джинсы имели мешковатый силуэт, из-под них никогда не выглядывали ниточки ярких стрингов (эта мода всегда казалась мне апофеозом пошлости), у моих платьев были неизменно пышные юбки, мои футболки не обнажали живот.
В общем, сама того не заметив, я умудрилась превратиться в создание, которому нечего делать на московской любовной шахматной доске.
Я назначила свидание бывшему любовнику, Олежке.
Циник и выпивоха из артистических кругов, он презирал кокетливое отрицание физических недостатков и мог шутя швырнуть вам в лицо ваш же затаенный комплекс. Однажды он довел мою приятельницу Аллу сначала до истерики, а потом и до кабинета пластического хирурга, сказав, что из-за огромного носа она похожа на Мумий Тролля. Олежка не из тех малодушных тварей, которые будут лукаво уверять: «Да нет же, ты совсем не поправилась!», когда на самом деле твоя одежда трещит по швам.
Собственно, из-за этой милой особенности его характера мы когда-то и расстались. Мне надоело выслушивать, что по утрам я похожа на похмельного филина, надоела констатация явления на свет каждого прыща, надоели сомнительные комплименты вроде «Как же ты похожа на Элизабет Тейлор!.. Ну просто ухудшенный вариант Лиз. Китайская подделка, ха-ха-ха!»
В защиту Олежки могу сказать, что с такой же маниакальностью он подмечал и красивые черты. Ни новый цвет помады, ни впервые надетые хорошенькие туфельки не ускользали от его болезненно обостренного внимания.
И пусть при расставании он назвал меня «двинутой фригидной кретинкой с зачатками стародевических манер», сейчас я звонила ему с улыбкой на лице.
Олежка долго переспрашивал, кто это, – то ли и в самом деле не узнавал мой голос, то ли делал вид. Расстались мы пять лет назад, и за это время из регулярно закладывающего за воротник актеришки-эпизодника с комплексом неприкаянности он превратился в сериальную звезду. Время от времени его лицо со знакомым брезгливым выражением попадалось мне на страницах газет. Нет, он вовсе не был movie-star с центрального разворота «Каравана историй». Но иногда в рубрике «Сплетни» какого-нибудь заштатного издания упоминалось, что «актер Дрыкин нарисовал на дверце своего „Ford Focus“ Чужого и Хищника – что бы это значило?»
– Да я это, я, Вера. Которая похожа на ухудшенную версию Элизабет Тейлор.
– А, – сразу оживился он, – ну и зачем ты мне звонишь?
– Да так. Хотела узнать, как твои дела.
– Должен сразу предупредить, что я несвободен, – на полном серьезе встрепенулся этот кретин, – я встречаюсь с…
И он назвал имя довольно известной попсовой девочки-припевочки, прославившейся главным образом пристрастием к публичному стриптизу. Ни одна вечеринка не обходилась без того, чтобы с торжествующим «А это видали?!» она не обнажала бы свой силиконовый бюст.
– Поздравляю. Не волнуйся, я ни на что не претендую. Просто хотела пригласить тебя в «Марракеш», чайку выпить, поболтать.
– О чем? – не сдавалась оборона.
– Вот встретимся – и узнаешь.
– Вер, если хочешь сообщить, что беременна, учти, мы не виделись пять лет.
– Какой же ты зануда, – выдохнула я. – Расслабься, мне просто срочно надо с тобой посоветоваться! Именно с тобой.
Зная его пристрастие к халяве и восточным сладостям, я пришла на двадцать минут раньше, заказала огромное блюдо пахлавы home-made и сразу же оплатила счет, чтобы над столиком не висело кокетливого знака вопроса.
Он явился минута в минуту. Загорелый, худой, в свободном джемпере Etro, с новой стрижкой – удлиненные пряди обманчиво хаотично ниспадали на лицо. Едва найдя меня взглядом, Олежка улыбнулся и оценивающе посмотрел сначала на выглядывающую из-под стола туфельку, потом на лежащую на скатерти руку с коралловыми ногтями, и только уже потом мне в лицо, я запоздало подумала, что встреча с невозможно похорошевшим бывшим любовником – удовольствие ниже среднего. За те пять лет, что мы не виделись, он снялся в десяти фильмах (у него были роли второго плана, ну и что?), получил две незначительные кинонаграды, сменил семь girlfriend, две из которых были манекенщицами, накупил дизайнерских вещей. А я?
